— Просто ответь.

Джеймс замолкает и потом кивает.

— Да, — выдыхает он, — наверное, принял бы.

— Без колебаний?

Он усмехается и, приподнявшись на локте, смотрит на мое лицо.

— Конечно, я бы колебался. Это опасная штука. Но Программа забрала мою жизнь — нашу жизнь вместе. Она не могла быть плоха. Я хочу знать, кем я был, хочу знать, что случилось, что я оказался в Программе.

Я закрываю глаза, едва не плачу.

— Тогда тебе нужно принять ее, — шепчу я. Джеймс хочет вернуть свою жизнь, даже если это и значит, что он может снова заболеть. Он готов рискнуть, так кто я такая, чтобы удерживать его? Я предостаавляю ему тот же выбор, что предоставил мне Риэлм, верный или неверный.

— Слоан, — говорит Джеймс и кладет ладонь мне на щеку, и я смотрю на него.

— Я не могу принять таблетку. Без тебя. А если бы тебя не было, ну… думаю, что мне было бы на все наплевать. Давай уж прекратим придумывать идиотские сценарии, в которых один из нас исчезает, а другой должен мужественно идти вперед. Если хочешь принять таблетку, давай поговорим о риске. Если нет, давай просто держаться, и посмотрим куда нас заведет эта история с мятежниками. Договорились?

Джеймс раскраснелся, глаза уходят в сторону. Он лжет; он бы без колебаний принял таблетку. Он проглотил бы ее не запивая, и к черту последствия. Но еще он упрям — он никогда не лишит меня этого шанса. И за это я и люблю его до безумия. Так что я растягиваю губы в улыбке и снова прижимаюсь к нему, и мы оба постепенно засыпаем.

Глава 3

Окон нет, но резкий свет лампочки над головой постепенно пробуждает меня. Джеймс спокойно и тихо спит, отвернувшись в другую сторону. Не знаю, который час, но спать больше не хочется. Я встаю, достаю из кармана таблетку в пластиковом пакетике и смотрю на нее.

Если бы у нас было две таблетки, приняли бы мы их? Да и как, когда возможный побочный эффект — смерть? А кроме того, разве сейчас мы с Джеймсомм не счастливы? Стоит ли ради воспоминаний рисковать жизнью? Если бы я могла поговорить с Риэлмом, я бы узнала больше. Но Риэлм уехал — он оставил меня.

Я закрываю глаза и, собравшись с духом, прогоняю мрачные мысли. Решительно иду к тумбочке и кладу таблетку в верхний ящик, кинув сверху какое-то нижнее белье. Потом беру вязаный свитер и иду бродить по коридору.

Здесь пахнет картоном и упаковочной пленкой, но это все же лучше, чем запах лекарств в Программе. Я прохожу мимо кухни и вижу, что у стойки стоит Даллас и наливает чашку кофе. Я останавливаюсь и нарочно шаркаю ногами, чтобы не напугать ее.

— Привет, Слоан, — говорит она, не оборачиваясь. — Если тебе нужно принять душ, — ее темные глаза смотрят на меня, — а похоже, что нужно, рядом с главным помещением есть ванная.

Я киваю, благодарю ее и сажусь за стол. Даллас отпивает из чашки, улыбается — щель между ее передних зубов очаровательна, губы у нее естественного красного цвета. Она берет другую чашку и наливает кофе, а потом ставит передо мной. Я удивлена и тронута тем, что она оказала даже такой маленький знак внимания. Я знаю, что не придумываю напряжение между нами. Она садится на стул напротив меня и начинает просматривать телефон

— Ну, и как давно вы встречаетесь с принцем Очарование? — спрашивает она, не глядя на меня.

— Мы просто… — я замолкаю. — Вообще-то, не знаю. Не могу вспомнить.

Даллас поднимает голову, легонько улыбается, извиняясь.

— Я знаю, каково это. Когда я вернулась в первый раз, что-то со мной было не так. Волосы у меня, — она показывает мне дред, — были темные и густые — вроде как у тебя. Одежда была тесной и неудобной. Мать умерла сразу после того, как я родилась. Я все еще знала это, но отец оказался настоящим козлом. Можно было подумать, что программа должна была изменить его, если бы они хотели, чтобы я благополучно вернулась.

Она замолкает, чтобы отпить кофе.

— А когда он ударил меня в лицо, после того, как однажды вечером пришел пьяным, я приобрела не только выпавший зуб. Еще появилось несколько воспоминаний.

Я едва не роняю чашку.

— Подожди, твой отец… у тебя появились воспоминания?

Я не знаю, какой вопрос задать первым, но Даллас поднимает руку, показывает, чтобы я замолчала.

— Отца посадили, — говорит она, — а мне назначили дополнительный курс терапии. Я не рассказала врачам о воспоминаниях, потому что до меня дошло, откуда они появились. Как я их сохранила.

Она надолго замолкает, наблюдая за моим лицом.

— Полагаю, ты тоже знакома с Роджером.

— Роджер был тем обработчиком, который забрал меня, — говорю я, понизив голос от стыда — стыда, я знаю, незаслуженного, от которого мне нехорошо. — Он совершал обмен в Программе. Я поцеловала его в обмен на то, чтобы сохранить воспоминание, то самое, которое и привело меня к Джеймсу.

— Поцелуй? — горько смеется Даллас. — Роджер — это воплощение всего зла в этом мире. Всего, что я презираю. Он был и в моем учреждении. Но он просил не только поцелуя.

Даллас начинает выкручивать перед собой руки, и ее шею и грудь начинают покрывать красные пятна.

— Либо раздевайся, либо ничего, — говорит она, так искусно имитируя его голос, что у меня мурашки бегут по коже.

— О, Господи, — бормочу я, — Даллас, мне так жаль…

— Когда все было кончено, — говорит она, не обращая внимания на мои сожаления, — у меня было шесть воспоминаний. Но их не достаточно. Я хочу больше, я хочу их все. Иногда я не знаю, реальный ли я человек — мне не нравится то, что осталось.

Она печально улыбается.

— Я так чертовски зла. И я хочу, чтобы они отплатили мне.

— Я помогу тебе уничтожить Программу, — говорю я серьезно, — я не вернусь туда, и я их уничтожу, это точно.

История Даллас что-то задела во мне, пробудила то отчаяние, с которым я покидала Орегон. Мы здесь боремся за свою жизнь. А Программа никогда не остановится.

Даллас, похоже, удивлена моим ответом.

— В тебе может быть больше, чем я предполагала, Слоан, — говорит она. Странно, но ее одобрение придает мне большую ценность. Потом, поделившись секретами, Даллас встает и уходит, оставив на столе недопитый кофе.

В животе у меня все еще нехорошо от мыслей о Роджере, и я беру кофе Даллас, выливаю его в раковину и вытираю чашку, а потом ставлю в сушилку. Когда я была в Программе, Роджер сделал мне предложение. Он попросил поцелуй в обмен на таблетку, которая сохранит одно воспоминание. Его прикосновения, его вкус — не думаю, что я когда-нибудь их забуду. Я плакала все время, когда его руки, его губы касались меня. Даже теперь, когда я об этом думаю, я дрожу от беспомощности и обхватываю себя руками. А что бы он сделал, будь у него возможность… Но у меня был Риэлм. Он сберег меня от Роджера, сломав ему руку, сделав так, чтобы его уволили. Даллас не спас никто.

Я не забыла о нашем тяжелом положении — о том, что мы в бегах, и нам некуда идти. Но мы, по крайней мере, свободны. Нет обработчиков, чтобы связать нас. Нет докторов, которые бы рылись у нас в воспоминаниях. В каком-то смысле мы счастливы. Когда я смотрю на маленькое помещение, вспоминаю наше отчаянное положение, я напоминаю себе об этом. Нам повезло, что мы выжили.

* * *

— Почему тут пахнет мылом? — бормочет Джеймс, лежа в кровати, когда я вхожу в комнату. Он поворачивается и смотрит на меня, сонно моргая затуманенными глазами.

— И кофе? — спрашивает он. — Боже, Слоан, у тебя есть кофе?

Я ухмыляюсь.

— А ты будешь вести себя хорошо?

— Ты шутишь? Если у тебя есть кофе, я тебя прямо сейчас расцелую. А если у тебя есть чизбургер, детка, я встану перед тобой на одно колено.

Я смеюсь и протягиваю ему чашку. Джеймс встает с кровати, широко зевает. Прогягивает руку и гладит меня по еще мокрым волосам.

— Вьются, — говорит он, закручивая прядь себе на палец. — И чистые. Как тебе это удалось?

— Я приняла душ, — говорю я, как будто это большое достижение.