Ещё несколько долгих месяцев, с упоением зачёркивая в календаре прошедший день, бесконечно пересчитывал, сколько осталось терпеть до окончания путины.

Следуя за китами, флотилия приблизилась к Южным Шетландским островам, вблизи которых и наступил долгожданный конец промысла. Ударили сильные морозы, повалил снег: в южном полушарии началась антарктическая зима, в то время, как в северном в это время лето. Проливом Дрейка мы вышли в Атлантику, миновали Африку, прошли Индийский океан, обогнули индонезийский остров Суматра и Малайзийским проливом пришли в Сингапур, куда «Советская Россия» традиционно заходила пополнить запасы питьевой воды и топлива. Китобои толпами устремлялись на берег, сметая товары в бесчисленных лавочках торгующих здесь китайцев, малайцев, японцев, филиппинцев, тайландцев. Мне ужасно не повезло: с разболевшимся животом угодил в медсанчасть плавбазы. В бананово–лимонном Сингапуре побывать не удалось. Хотя не всегда хорошо то, что нашёл, и не всегда плохо то, что потерял. Несколько моряков с «Вдохновенного» и с других китобойцев после нелегального посещения «жриц любви» в сингапурских притонах, образно говоря морским слэнгом, «намотали на винт».

Во Владивосток «Вдохновенный» возвратился в одиночестве. В Южно — Китайском море к нам на судно высадился учёный–ихтиолог, и ещё неделю мы болтались, выполняя указания очкастого лысого умника в белых шортах и панамке.

К пирсу на Мальцевской переправе мы тихо подошли поздним июльским вечером, без оркестров и встречающих, словно с рыбалки выходного дня. Едва перебросили трап, как все свободные от вахты моряки ломанулись на берег. Домой, к семьям, к любимым женщинам.

Я не мог сдержать эмоции от обуревавшей меня радости ступить на твёрдую землю и всё бежал, бежал. Ноги, приученные сопротивляться качке, высоко задирались в коленях, а я всё бежал, бежал… Наконец, утомлённый бегом, поплёлся неторопливым шагом. Куда? Ни семьи у меня… Ни дома… Ни любимой женщины…

На Луговой сел в трамвай и поехал по Ленинской. Просто так. Без цели и понятия зачем. Мне хотелось кричать, говорить всем, что вот он я, вернулся из Антарктики! Почти год не видел ничего, кроме воды и неба. Рядом сидели незнакомые горожане, шутили, смеялись, говорили о своём. Не было им дела до какого–то молодого моряка в форменной тужурке и в фуражке с «крабом», шитым золотистыми нитками. Мало ли моряков во Владивостоке!

Я вышел на остановке Океанский проспект. Ноги сами понесли в «Золотой Рог». У дверей стоял швейцар в ливрее, перекрыл вход.

— Мест нет! — разглаживая бакенбарды, рявкнул ресторанный цербер. Я сунул ему трёшку и беспрепятственно вошёл в зал. За двадцать пять рублей официант быстро «изыскал» место за столиком рядом с дамой уныло–томного вида. Вечернее платье из тёмно–вишнёвого бархата, укладка пышных волос, над которой долго старался парикмахер, не оправдывали пылких надежд дамы. Видимо, никто не приглашал её танцевать. Судя по скучающим лицам посетителей, оркестранты в который раз и без устали «на заказ» исполняли марш китобоев. В гудящем улеем, сизом от табачного дыма зале «Золотого рога» сегодня «правили бал» китобои «Советской России». Я подошёл к солисту оркестра, вручил полсотку и кивнул на даму в бархате.

— Сделаем! В лучшем виде! — мотая гривой длинных волос, ответил солист.

Я ещё не добрался до столика, как микрофон запищал, загудел и забасил приподнято–торжественным голосом подвыпившего певца:

— А сейчас для нашей гостьи, очаровательной незнакомки в бархатном платье исполняется песня «Эти глаза напротив…». Танцуют все!

Загремели стулья, задвигались столы, и кавалеры, заметно принявшие «на грудь», стараясь опередить соперников, ринулись расхватывать самых красивых.

— Позвольте пригласить вас, — с галантным поклоном подошёл я к даме, по спекулятивной прихоти официанта ставшей в этот вечер моей избранницей. Она благодарно улыбнулась. Маленькая мягкая ладонь элегантно легла на мою грубоватую руку. Волнисто–русые волосы, пружинящие лаком и приятно пахнущие жасмином, коснулись щеки. Обхватив обтянутую бархатом гибкую талию, я прижал женщину к себе, ощутив упругость груди. Вот она — минута блаженства, ради которой блевал с кормы «Вдохновенного»! И пропади они пропадом эти деньги! Ещё заработаю! А сегодня имею право устроить себе шикарный отдых!

— Официант! Шампанского! Коробку самых дорогих конфет и фрукты! Для дамы в бархате! И бутылку коньяка «пять звёздочек»!

…От приятных воспоминаний о возвращении из китобойной путины меня оторвали громкие стрекоты сорок и карканье ворон. Что–то не поделили между собой вездесущие кумушки, подняли в тальниковой чаще настоящий переполох.

Пора спускаться из виртуального мира грёз в мир реальный… Достаточно лишь закрыть дневник и выбраться из палатки навстречу новому ясному дню под чистым небом цвета жизни.

И всё вокруг ликовало и радовалось этому дню.

19 августа. 19.00. Воскресенье.

Сегодня — один из главных православных праздников — Преображение Господне. Ещё его называют яблочным Спасом, символизирующим начало осени и наступление холодов.

Прежде всяких дел, облачившись в белую сорочку, в это праздничное утро я обратился к Господу:

— О, сиянием озаряющий мир! Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый ученикам Твоим славу Твою, якоже можаху; да возсияет и нам грешным свет Твой присносущный, молитвами Богородицы, Святодавче, слава Тебе! Величаем Тя, Живодавче Христе, и почитаем пречистыя плоти Твоея преславное преображение.

Развернув протёртую на изгибах карту Ханты — Мансийского национального округа, высчитываю расстояние до села Берёзово, лежащего на левом берегу Малой Сосьвы — притока Оби.

С памятного рассказа вассинского учителя истории об «Алексашке Меншикове» — сподвижнике Петра Первого, попавшего в опалу при малолетнем императоре Петре Втором и сосланного своими недругами в Берёзово, вынашивал я школьную мечту когда–нибудь побывать в этом далёком северном селе. И вот детско–юношеский замысел вполне осуществим. Так неужели пройду мимо? Но для этого надо переплыть через Обь, преодолеть её безбрежную ширь, выдержать не одну бессонную ночь. Хватит ли сил и мужества на рискованный переход? Ширина Оби в этом месте более шестидесяти километров — столько же в проливе Лаперуза между Сахалином и Хоккайдо!

Господь идёт навстречу: дует попутный юго–восточный ветер, свежий и как сказали бы синоптики: «умеренный, до сильного». Он будет подгонять лодку, и как не воспользоваться этим преимуществом в длительном плавании, где ориентирами будут солнце, звёзды и стрелка компаса. Трудность перехода по–прежнему заключается в опасности столкновения с баржами, в необходимости постоянного бодрствования. Сон на свободно плывущей лодке по судоходной реке — безумство, таящее в себе опасность неминуемой гибели под буксирами, баржами, катерами. И поглядывая на горизонт, где, словно в море, далёкая водная гладь сливается с краем неба, я прицепился к лодке собачьими поводками и решительно взялся за вёсла.

Предел есть всему. И человеческим возможностям тоже. Как и когда я заснул, сколько спал, убаюканный шелестом волн, покачиваемый ими, не знаю. Очнулся: надо мной пасмурное небо, у бортов тихо плещется вода, ветки тальника шуршат над головой, царапают лодку, постукивают вёслами. Где я?! Куда прибило меня?! Утро или вечер? Тревожно–беспокойные мысли неприятно знобили тело, пока я усаживался на рюкзак, уложенный в корме лодки. Представил, как безмятежно плыву, раскинув ноги по её бортам, напрочь вырубленный глубоким сном, и ужаснулся. Но, слава Богу, всё обошлось. Крыло Ангела–хранителя, укрывшее от возможного несчастья, спасло и на сей раз.