Вот до чего додумаешься, маявшись бездельем на маленьком плоту и борясь со сном!

Спать нельзя!

Заснуть — значит, наскочить на препятствие, оказаться в холодной воде, а поскольку лягушачьего опыта в переплывании рек мне явно не достаёт, то лучше крепиться и бодрствовать. Продолжать в дневнике записи наблюдений, впечатлений плавания по Оби и воспоминаний о пережитом. Например, о том незабываемом дне, когда я неожиданно для себя оказался в команде китобойного судна «Робкий». Есть такая страничка в моей автобиографии.

Так и назову её:

Ноябрьским мглистым утром, сырым и ветреным, я слонялся по причалам бухты Диомид, пытаясь устроиться матросом на промысловое судно. Какой–никакой опыт работы в Дальневосточном пароходстве имелся. Уйти в рыбацкую путину, чтобы вновь полной грудью вдохнуть воздух моря, оказалось делом не простым. Уверяю вас: поступить в университет при диком конкурсе среди «блатных» легче, чем подняться на палубу сейнера в качестве полноправного члена его команды. Но не все бьются в отделах кадров за рабочее место на судне, подобно мне, ради романтических побуждений. Деньги, хорошие путинные деньги, полученные за год–полтора тяжелейшего труда вдали от родных берегов, проживание бездомного моряка в каюте, бесплатное питание на судне — вот главная причина длинных очередей в отделе кадров «Приморрыбпром», в конторах «Сахалинрыбпром», «Востокрыбхолодфлот», в управлениях активного морского рыболовства, китобойных и крабовых флотилий.

У морской братии свои понятия элитности судов и плавания на них.

Моряков Дальневосточного морского пароходства за их склонность трясти на барахолке шмутьём, купленным за границей, называют «торгашами». Научно–исследовательские суда управлений «Турниф» и «Тинро» — «научники». Танкеры — перевозчики нефтепродуктов — за опасность от малейшей искры взлететь на воздух слывут «гробами». Промысловые рыбодобывающие суда — «рыбаки». Есть ещё «спасатели», «ледоколы», «гидрографы». Моряки прибрежного плавания, не имеющие виз и не ходящие в «загранку» — «каботажники». Суда «Портофлота» — буксиры, плавкраны, земснаряды, водолазные катера, морские трамваи — «портовики» — на низшей ступени в «табели о рангах». Толкутся по заливам и бухтам. Их работники, свободные от вахты, ночуют дома, получают мало.

Вершина иерархии — китобои, зверобои и краболовы. И если первых двух на гребень морской славы манит жажда денег, то краболовные плавбазы привлекают мужчин огромным числом женщин. Около пятисот и более молоденьких искательниц удачи на каждом краболовном судне раз в десять превышают численность команды плавсостава и ловцов краба. Есть где разгуляться любителям слабого пола!

Припорошённые первым снежком поскрипывают канатами низкобортные зверобойные шхуны. С завистью смотрел я как готовятся к выходу на промысел их экипажи. Загружают продовольствие, снаряжение, оружие и боеприпасы.

Скоро выйдут охотники на льды Охотского моря с карабинами и острыми ножами. Загремят выстрелы, обагрится чистый снег кровью морских котиков, и трюмы шхун наполнятся засоленными дорогими шкурами этих зверей, обладающих на своё несчастье очень красивым мехом.

Всё, как в любимом романе Джека Лондона «Морской волк». С одной лишь разницей: шхуны не парусные, и капитаны на них не «волки».

Я обошёл их все, получая везде один ответ: «Матросы? Не требуются…».

Подняв воротник, я уныло брёл по загромождённому ящиками пирсу, раздумывая куда податься. Может, опять к «торгашам», в пароходство?

Хотелось есть, а в кармане ни гроша. Из комнатушки общежития выперли после увольнения из ДВНЦ и теперь появилась проблема ночлега.

С последней надеждой стать зверобоем я остановился возле шхуны «Лахтак», окликнул проходившего мимо моряка в меховой куртке, в сапогах с высокими голенищами, в мятой фуражке — «мице» и с поблекшим «крабом» на ней. Из–под клетчатого шарфа виднелся вязаный светло–коричневый свитер. Несмотря на отсутствие лоска, присущего комсоставу «торгашей», я интуитивно почувствовал в нём капитана: строгий, взыскивающий взгляд внимательных, пытливых глаз уверенного в себе сильного, волевого человека.

— Товарищ…

— Капитан «Лахтака» Тихомиров. Слушаю вас…

Он пристально посмотрел на моё элегантное пальто, на модную шляпу и галстук, на блестящие туфли, прикидывая изысканный вид незнакомца к его образованию, должности, морскому опыту. Не найдя в моём облике ничего такого, что соответствовало понятию «просоленный мариман», капитан зверобойной шхуны взялся за леер трапа с намерением уйти. Задержал ногу на ступеньке и опередил мой вопрос:

— Мне нужен опытный моторист… Вы кто по специальности?

Про свой диплом об окончании университета я предпочёл промолчать. Кому на этой шхуне, засаленной котиковыми шкурами, нужен переводчик–референт японского языка?! Но в кармане лежало свидетельство электромеханика, выданное в учебном отряде подводного плавания. Решил рискнуть. Им и представился. Ещё добавил, что приходилось стоять на руле теплохода.

— Электромеханик? И в море не первый год? — с ноткой уважения в голосе переспросил капитан. — У нас все судовые роли, кроме одного моториста, уже утверждены. Не сегодня–завтра уходим бить зверя. Отыщи в рыбпорту китобоец «Робкий». Стармехом на нём Чупров — мой друг по сахалинской мореходке. Они недавно с путины вернулись, в ремонте стоят. Люди в отпуск уходят, замены им нужны. Пойдёшь к Чупрову, скажешь: «С корсаковским приветом от Тихомирова!».

Капитан подал руку на прощание, как бы признавая этим рукопожатием во мне моряка, и тотчас забыв о моём существовании, ругнулся на вахтенного матроса, слабо натянувшего капроновый леер. А я потащился в рыбпорт разыскивать неведомый мне китобоец «Робкий».

Полуденное солнце, выглядывая из–за серых облаков, высвечивало задымленные трубы больших морозильных и малых рыболовных траулеров «Востокрыбхолодфлота».

Лес мачт китобойной флотилии высился вдоль длинного причала рыбокомбината.

Пахло солью, пропахшими рыбой сетями и деревянными бочками, смолёными канатами. Под бетонными сваями плескалась замазученная вода Золотого рога. На её поверхности цветами радуги переливались масляные и соляровые пятна.

Катер с пассажирами провыл сиреной, отправляясь с мыса Чуркин на другую сторону бухты.

Я шёл вдоль ряда китобойцев, стоящих кормами к причалу, тесно прижавшись бортами и задорно задрав острые форштевни. На баках охотников за китами гордо красовались гарпунные пушки.

С неровно бьющимся от волнения сердцем читал надписи на фальшбортах: «Гневный», «Зоркий», «Звёздный», «Властный», «Разящий», «Резвый», «Резкий», «Быстрый», «Зовущий»…

Но вот и «Робкий». Оправдывая название, скромно стоит последним. Вахтенный матрос на юте, запахнувшись в тулуп, пьяный вдрызг, сидя спит на бронзовой лопасти запасного гребного винта.

Я прошёл по коридору между каютами комсостава и остановился перед дверью с потускневшей латунной табличкой: «Старший механик». За переборкой раздавались звуки музыки, слышались шумные возгласы подвыпивших мужчин, звон стаканов и смех.

Неожиданно дверь распахнулась. Передо мной, покачиваясь, стоял молодой моряк в форменной тужурке с двумя шевронами на рукавах: третий штурман или третий механик.

— Мужики!!! К нам г-гости! Выпить п, гинёс?! — сильно картавя, обратился он ко мне. — Нет?! А ты п-почему б-без пузы, гя… на «,Гобкий» явился?

Дальше шла ненормативная морская лексика в адрес некоего Юры Балдина, купившего мало водки.

— Пошли ду, гака за водкой — он по одной на б, гата и п, гинесёт! Это п, го Ю, гу Балдина сказано! В нату, ге Пном — Пень — столица Камбоджи! Гово, гил тебе: «Мало будет, бе, ги с, газу по па, ге бутылок на человека.

— Да пошёл ты в Катманду! А лучше в Гваделупу! — беззлобно огрызнулся крайний за столом моряк в тёмно–синей куртке с погончиками второго электромеханика. — Мало — ноги в горсть и бегом в магазин за добойником!