— Если договоришься с электриком с соседнего судна, что в случае чего подменит тебя, я не против, — ответил штурман.

Я договорился и, не теряя время, поймал такси и рванул на свидание с любимой. Каково же было моё удивление, смешанное с разочарованием и обидой, когда застал Риту на коленях у крепко сложенного парняги. Дверь была не заперта. Я тихо вошёл, намереваясь своим появлением сделать Рите сюрприз, но сделал его себе. Парень — одесский амбал, забыв о своих кулачищах, испуганно смотрел на меня. Так пугаются рослые кобели, застигнутые маленькой собачкой в чужом дворе. Полосатая нейлоновая рубашка на нём — неопровержимое доказательство, что мой соперник — китобой с флотилии «Советская Россия», недавно вернувшейся из Антарктики. «Россияне» на обратном пути заходили в Сингапур, где отоварились одинаковыми жёлто–белыми рубашками. Во Владивостоке они ходили похожими на инкубаторных цыплят.

Рита выскочила из квартиры, оставив нас одних выяснять отношения.

— Геннадий, электрик с китобойца «Робкий», — верный морскому братству, миролюбиво подал я руку для знакомства. — Не переживай, я не муж Ритке. А ты с плавбазы или с китобойца? По рубашке вижу «россиянина».

Амбал облегчённо вздохнул и добродушно подал свою руку.

— Алексей Шматко… Электрик с «Вдохновенного».

Он торопливо наполнил стаканы водкой.

— За знакомство!

— За морскую дружбу!

— За ваш приход, Алёша!

— За ваш отход, Гена! И за счастливое возвращение из путины!

— Оставайся у Ритки, Алёша!

— Ни за что, Гена!

Мы допили водку, и обнявшись, как два закадычных друга, ушли. Ритка бежала за нами и ломала в отчаянии руки.

— Гена, не уходи! Я твой след целовать буду, прости!

— А ведь как горячо обнимала, провожая на вахту! Я жениться на ней хотел! Вот и пойми после этого женщин! — проговорил я в сердцах, расставаясь с Алексеем и всё ещё переживая о случившемся. Мой неожиданно приобретённый товарищ оказался склонным к философским размышлениям. Успокоил меня:

— Индийские мудрецы говорят: «Пусть будет дан в мужья женщине сам бог любви Аполлон — даже тогда она предпочтёт другого мужчину». Не расстраивайся. Я кабы знал, что она твоя подруга, да разве поехал бы к ней? На остановке такси подцепила меня. А я сам, понимаешь, недавно с путины, почти год без бабы. Ну и обрадовался. Девка — красавица. Такие верными не бывают. Обязательно снюхается с кем–нибудь, стоит её оставить на подольше. Учти, моряк: наш брат вообще не должен жениться, потому что на берегу полно желающих приласкать твою жену. Моя вот тоже спуталась, пока я деньги в путине зарабатывал, для неё же, курвы, старался. Да не горюй ты! Что ни случается, Гена, всё к лучшему!

Я вспомнил любвеобильную жёнушку китобоя Михалёву Валю. Вот и мне была уготована такая же. Но не суждено воссоединиться с Ритой — привлекательной женщиной–зажигалкой. А ведь и день для посещения ЗАГСа наметили. На всё, как известно, воля Господа Бога. Не женился на Рите, значит, так надо было. Ведь не случайно на соседнем судне электрик согласился стоять за меня ночную вахту, дав тем самым возможность съездить к Рите и убедиться в её неверности.

Лишь в конце мая после проверки пограничниками всех членов экипажа, «Робкий» ночью тихо и незаметно покинул залитую огнями бухту «Золотой Рог». Оставляя за собой пенный след, китобоец миновал стоящие у пирсов суда и корабли, портовые краны, морской вокзал. Мы уходили без оркестра и пышных проводов. В предрассветных сумерках спал Владивосток. Красным пятнышком высвечивалась телевышка на Орлиной сопке. И море без устали — волна за волной — накатывалось на мыс Эгершельд, мигающий вслед нам огоньком маяка.

В каюте стармеха магнитофон томил душу песней:

Отодвигался, бледнел, растворяясь в ночи, далёкий берег, таяли в ней очертания оставшейся за кормой Большой земли.

Позади Русский остров, пролив Босфор Восточный. Впереди Тихий океан. Великий, но совсем не тихий.

В голубом просвете на облачном небе надрывно гудел «АН‑24». Необозримая водная ширь открылась взору. Белоснежный буксир, толкающий вдали две огромные чёрные баржи, казался игрушечным.

Полноводный Вах вывел мой плот–катамаран к Оби утром 5‑го июля. В туманной дымке за вершинами леса, затопленного разлившейся рекой, виднелась тонкая нитка телебашни — верный признак большого населённого пункта. Я знаю — это Нижневартовск. Сделав большой круг вокруг то ли острова, то ли отрезанного наводнением от суши лесного массива, я подплыл к «стране дураков» — так в шутку называют скопище дачных строений. Течение несло меня по улице мимо домов на уровне их окон. Иногда из любопытства я подходил к стенам, заглядывал внутрь жилищ, где плавали матрацы, одеяла, тряпки, банки, бутылки, поднятые водой пустые кастрюли, чашки, веники и всякий мусор. Не скоро ещё откроется летний сезон у нижневартовских дачников. Огороды, садовые участки метра на полтора скрыты под водой, смывающей с них плодородный слой земли. Какой урожай возьмут любители заниматься «мартышкиным» трудом в «стране дураков»?

Забавно плыть по автотрассе. Слева, справа торчат из воды чёрно–белые столбики, дорожные знаки, указатели. Шлагбаум, краснеющий в воде, закрыт. Я проплыл над ним, слегка прошуршав по трубе днищами лодок.

Облитый заревом небесного пожара показался город. Заблестел оконными стёклами, горевшими радужным огнём. Засверкал позолотой церковных куполов. Засиял разноцветьем высотных зданий, похожих на островерхие замки: современная европейская архитектура!

Я встал на плоту, и придерживаясь за мачту, перекрестился трижды на горящие над собором золочёные кресты и возблагодарил Спасителя нашего Иисуса Христа и Матерь Божию Пресвятую деву Марию за благоволение ко мне и счастливое моё прибытие в этот сибирский град. Путешествуя по карте, нередко в романтических мечтах прокладывал сюда маршрут. И вот я здесь!

Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!

13.15 тюменского времени. Пришвартовался к причалу речного вокзала. На ровном, песчаном берегу зелёные газоны, асфальтированные чистые дорожки, скамьи с узорными подлокотниками. Киоски, кафе — всё культурно, цивильно. Неподалеку высятся жилые девятиэтажки. За небольшую плату я оставил плот под присмотром дежурной, пожитки сдал в камеру хранения и отправился на несколько часов побродить по городу, побаловать себя сладостями, прохладительными напитками, мороженым и просто размять ноги. Не сделал и нескольких шагов, как неопрятного вида мужчина, видимо, по моему облику небритого бродяги признав во мне «своего», пристал с просьбой дать денег на выпивку. На хлеб с голоду попросил бы — другое дело. И то не в лесу он заблудился, чтоб кормить его, лодыря.

— Здоровый мужик, кругом работы полно, — говорю ему, — пойди в порт, мешки покидай, двор помети, заработаешь денег. Пошёл вон, тунеядец! — грубо оттолкнул я побирушку, вспоминая речных тружеников, добрых и честных.

Мусоля каждодневно карту, Нижневартовск я представлял рабочим посёлком с деревянными сараями, с хлипкими дощатыми тротуарами, настеленными на заболоченных улицах. Кружочек на карте виделся мне даже хуже Болотного, Чулыма, Тогучина или Черепанова — занюханных, обрыдлых новосибирских городов, примечательных лишь непролазной грязью в дождливые дни.

Я шёл по мраморному тротуару, ограждённому от широкой проезжей части газоном с цветами и чугунными витиеватыми решётками. По обеим сторонам раздольного проспекта, запруженного автомобилями–иномарками, сверкают глянцем высотные здания, разнообразные по форме. Повсюду рабочие в оранжевых жилетах намывают стиральным порошком пешеходные дорожки, протирают пыль на узорчатом металле ограждений. Бог мой! Красотища–то какая! Наш Бердск и рядом не стоял с этим суперменом. Фонтаны, скверы, скульптуры, цветники, газоны, ровная и чёткая планировка кварталов. И ни одного деревянного дома! А главное — сколь не смотри под ноги — не найдёшь спичку, окурок, сигаретную пачку, обёртку, пакет, бутылку — всего того «добра», чем полны улицы Бердска, не говоря уже о Чулыме и схожих с ним клоаках нашей области.