Первым делом я завернул по пути в ванную и помыл руки.

Сенсей молчал, но, когда я сел за своё место, подвинул ко мне хлеб и нож. Я нарезал положенные куски по половине дюйма. Пока резал, чувствовал на себе взгляд его чёрных глаз. Ну да — дали ребёнку нож, а тот давай себя кромсать. Сплошной неадекват. Даже поговорка есть: «Чем бы шиноби не тешился, лишь бы своих не резал», а я тут себя начал. Последняя стадия ломки психики какая–то. В этом теле боль ощущается немного острее, чем должна была быть, да и тельце у маленького гражданского Гарри Поттера нежнее, но не сказать, чтобы боль была совсем нетерпима. Возможно, что у волшебников, из–за их магии, тоже высокий болевой порог. И это хорошо, не придётся ещё и с этим возиться.

Я отложил нож и поднял взгляд на сенсея. Тот тут же отвернулся к плите, словно не желал на меня смотреть, и разлил в глубокие тарелки бульон. В то же время куски нарезанного мной хлеба полетели к тостеру. А ко мне же подкатились четыре варёных яйца. Вот же круто, он даже не смотрел! Вот это контроль! Да ещё и со столькими предметами сразу!

Быстро почистил яйца, разрезал их на половинки и положил в бульон. Выбросил скорлупки в мусорное ведро, снова сполоснул руки. Первые тосты приготовились, и мы сели за стол. Много мяса! Зелень петрушки. Сюда бы лапши ещё и был бы почти рамен. Но и так вкусно, вприкуску с тостами. Тётя чаще готовит более густой суп, но жидкий мне определённо нравится больше. Наверное потому, что более привычен.

Ещё было второе из картошки с овощами и кусочков свинины, перемешанных вместе. Тоже вкусно и сытно. После обеда я собрал посуду и занял мойку. Сенсей помялся за спиной, но всё же первым нарушил наше обоюдное молчание.

— Кажется, будет дождь… — сказал он.

— А почему «кажется»? — удивился я, оторвавшись от мытья кастрюли, в которой варили бульон. — Разве волшебники не могут сказать точно, будет дождь или нет?

Сенсей замер и весь как–то потерялся, а я сообразил, что это был «местный колорит».

Когда мы ходили куда–то с тётей, то практически все соседи начинали разговор с фраз типа: «Хорошая погода, не правда ли?» или «Вы слышали, что к вечеру обещали дождь?», а тётя тоже поддерживала разговор, и про погоду они могли разговаривать минут по десять, прежде чем сказать, что надо или что хотят попросить. Это было похоже на Высокую Речь. Не раз приходилось иметь дело с аристократами, и они тоже могли часами обсуждать какие–нибудь цветы, вкус чая или картину. Потом мне Ино подсказала, что во вроде бы бессмысленной болтовне кроется куча нюансов, и вся политика строится на том, совпадают ли ваши мысли, можешь ли ты догадаться, на что тебе тут так «явно» намекают. Ты можешь стоять в охранении, развесив уши, и нифига не понять, что двое аристократов уже о чём–то договорились и обсудили кучу политических новостей, когда сравнивали чай из провинции Нанбу с прошлогодним сбором, привезённым из Страны Медведя.

Что ж за день–то такой, что я второй раз лоханулся?!

Просто со мной он не вёл светских бесед и был достаточно конкретен, а тут вдруг разговор про погоду…

— В принципе, волшебник сможет сказать, будет дождь или нет, — с хмыком прервал мои скачущие мысли Снейп–сенсей. — Но для этого нужно владеть некоторым даром предсказания.

— Странно, — не удержался я. — Но в ближайший час дождя быть не должно. Облака не такие, как перед дождём бывают, и ветер слишком медленный сегодня, чтобы другие нанести и в течение часа изменить погоду, — поясняя свои выводы.

— Ладно, облака… — недоверчиво протянул сенсей, изучая меня словно один из своих ингредиентов. — Но как ты про ветер узнал? Ты же в доме находишься.

— Окна достаточно, — пожал я плечами. — Тут деревьев нет, но соседи бельё развесили. А ещё в небе облака медленно проплывают. Вон то, большое и на курицу похожее, всё ещё в оконном проёме висит, почти не сдвинулось, а я уже десять минут посуду мою. Значит и там, наверху, скорость ветра низкая. Я просто наблюдательный.

— Наблюдательный… — повторил за мной он.

Я кивнул. Такое ощущение, что я — не самый умный шиноби из своего мира, тут чуть ли не гений! Что же было бы, если бы сюда Саске попал? Эх, жаль… Мой лучший друг и в свои реальные восемь мог такие выводы сделать, а не как я — нагло используя лишних одиннадцать лет боевого и жизненного опыта.

— Я подумал над твоими действиями в лаборатории… — медленно и словно через силу сказал Снейп–сенсей. — Твои выводы были… достаточно логичными. К тому же я сам разрешил тебе испытать действие мази. Просто мне показалось, что у тебя уже есть какая–то ссадина. И не ожидал от тебя подобной… смелости в экспериментах. Надеюсь, если мы в следующий раз будем варить «Костерост», ты не сломаешь себе пальцы, чтобы проверить его действие.

— Нет, сэр, — помотал головой я. — Мазь — она была новой и с неизвестными свойствами. А у «Костероста» в том справочнике, который вы мне давали, вполне чётко описаны все особенности. К тому же мне достаточно вашего мнения, что он должен помочь в случае переломов или, насколько я понял, с возвращением исчезнувших костей. И я всё хотел спросить, куда должны деться кости?

— Переломы бывают довольно проблематичными, — хмыкнул Снейп–сенсей. — Например, если есть осколки кости, которые угрожают работе других органов. В таком случае колдомедик может заставить исчезнуть какую–то конкретную кость из вашего организма вместе с её осколками, и эту кость выращивают заново. Иногда это быстрее и удобнее, чем сращивать сложные и раздробленные переломы. Также иногда «костерост» прописывают не очень высоким детям в качестве укрепляющего, для общего роста скелета.

— А мне его бы прописали? — спросил я. — Мне кажется, что я мелковат для своего возраста. Мне восемь, а выгляжу как семилетка. А ещё у меня зрение не очень чёткое, может быть есть какие–то укрепляющие капли для глаз или заклинания?

Сенсей задумался.

— Ты вполне соответствуешь ростом своему возрасту, так что «Костерост» тебе не понадобится. А насчёт зрения — должен огорчить, таких зелий и чар нет. Достаточно много волшебников носят очки. Впрочем, я слышал, что в Японии есть целители, которые восстанавливают и совсем плохое зрение. Я был там однажды на конференции зельеваров. Когда–то даже учил их язык, хотел… В общем, не важно…

— Так в другой стране другой язык? — заинтересовался я.

Ладно, когда разные языки в разных мирах, но чтобы в странах?! Помню, что те страшные карлики из банка что–то бормотали на странном и непонятном языке, но то — и не люди вовсе. Призывные жабы тоже, по идее, на жабьем разговаривают. И у кошек–ниндзя свой «няговор».

— Конечно, — приподнялась бровь сенсея. — В Англии — английский, во Франции — французский, в Японии — японский.

— А сколько всего языков вы знаете, сэр?

— Я свободно говорю на английском, французском, итальянском, испанском. Чуть хуже владею японским, русским и немецким. Немного понимаю гоббледук. Если включать руны, то и древнегерманский. Ну и латынью — тоже.

— Ого! — моё уважение к сенсею растёт. — Круто вы, сэр! А они сильно отличаются? А их вообще много?

— В мире более семи тысяч различных языков, среди них около сорока самых используемых и около десятка, на которых говорят подавляющее большинство людей. Очень много мёртвых языков. Например, та же латынь. Кстати, это единственный активно используемый мёртвый язык. Ей обозначают лекарства, травы, очень много заклинаний, особенно древних, имеют латинские корни.

Короче, я от этого мира вообще фигею. Семь тысяч языков!

— И письменность у них тоже разная? — уточнил я.

— Да, — усмехнулся сенсей.

Видимо рад, что я не оказался таким уж гением…

— Домывай посуду, и я тебе покажу несколько книг на разных языках.

— Хорошо, сэр! — Уф! Ну, хорошо, что он всё–таки решил меня у себя оставить! Значит, живём!

16 августа, 1988 г.