Конец года оказался бурным: Фома Бекет, поверив обещанию короля, вернулся в Англию и вновь приступил к обязанностям архиепископа Кентерберийского. Но его отношение к королевской власти ничуть не изменилось. Он даже отлучил от церкви архиепископа Йоркского и епископов, которые, выполняя приказ короля, приняли участие в коронации юного Генриха. «Старый король», не сумев сдержать свою ярость, произнес тогда слова, воспринятые несколькими рыцарями буквально: «Избавит ли меня кто-нибудь от этого попа?» Желая угодить королю, 29 декабря 1170 г. четыре рыцаря зверски умертвили архиепископа в его же соборе[210]. Фома тотчас же прослыл мучеником; на его могиле начали происходить чудеса, и не прошло и двух лет, как его канонизировали.

Ответственность за убийство была возложена на короля: несмотря на возражения Генриха и его скорбь, большинство хронистов считают его виновным. Генрих узнал о гибели архиепископа, будучи в Нормандии, неподалеку от Аржантана; он выглядел удрученным, в течение нескольких дней отказываясь встречаться с кем-либо. В своих письмах и через своих посланцев, он утверждал, что никогда не хотел смерти епископа. Со своей стороны французский король демонстрировал ужас от подобного убийства: он написал папе о том, насколько поразил его такой поступок, и уверял, что ждет неминуемой кары божьей; его родственник, архиепископ Сансский, тотчас же наложил интердикт на континентальные владения Плантагенета. И все же Людовик не разорвал мирного договора, заключенного в Монмирайе двумя годами ранее.

Со своей стороны Генрих сделал все, чтобы отсрочить папское отлучение: он много раз засвидетельствовал свое раскаяние, закончив, в результате, примирительным покаянием в Авранше. В начале 1171 г. король все еще находился в Бретани, укрепляя власть своего сына Жоффруа после смерти его зятя Конана. Затем Жоффруа последовал за отцом в Англию, откуда тот отправился в военную экспедицию в Ирландии и Уэльсе, ловко представив ее как «искупительный крестовый поход». Там король оставался по меньшей мере до конца года — на Рождество 1171 г. он собрал двор в Дублине.

Алиенора не имела никакого касательства к убийству Фомы Бекета и осталась от него в стороне. Ее отношения с Генрихом становились по меньшей мере сдержанными и эпизодическими. На протяжении этих двух лет королева ее более всего занималась передачей своего наследства Ричарду. В 1171 г. она вместе с сыном проехала по Аквитании в рамках своего рода «примирительного турне»; цель этой поездки также заключалась в том, чтобы приобрести реальную власть в регионе, отменив конфискации и карательные санкции, утвержденные Генрихом II. Затем, в Лиможе, мать и сын заложили первый камень монастыря, посвященного Св. Августину. В то время как молодой король Генрих праздновал Рождество в Бюре, собрав свой первый королевский двор (ему хотелось, чтобы это было помпезное событие и потому кроме прелатов и баронов он пригласил на общую трапезу всех рыцарей, которых звали Гильомами, — их было сто семнадцать!), Алиенора и Ричард пребывали в Лиможе, куда созвали своих аквитанских вассалов. В июне 1172 г. (правда, некоторые исследователи полагают, что эти события произошли годом ранее[211]) в Пуатье, в кафедральном соборе Св. Илария, Ричарду было официально пожаловано графство Пуату: архиепископ Бордо и епископ Пуатье вручили ему копье и стяг, символы герцогской власти. Чуть позже, в Лиможе, власть Ричарда над Аквитанией была закреплена при помощи еще одной церемонии, о которой рассказывает Жоффруа де Вижуа, бывший в те времена монахом аббатства Св. Марциала:

Эти две церемонии выполнили своеобразную роль «манифеста»: для Алиеноры, как и для Ричарда, отныне Пуату и Аквитания перешли из рук старого короля Генриха в руки его сына Ричарда; иными словами, эти церемонии были одновременно и инвеститурой и подобием «коронации». Более того, приняв кольцо Св. Валерии, Ричард вступил в почти мистический союз с Аквитанией, ее Церковью и ее народом. Обе церемонии стали своего рода заявлением о независимости по отношению к Французскому королевству, а также к королю Плантагенету, который, будучи тяжело больным, разделил свою империю и, отлученный от церкви за убийство, казалось бы, должен был отойти от дел, освободив место своим сыновьям. Такой, по крайней мере, могла быть приблизительная трактовка событий, произошедших в те последние два года, в глазах Алиеноры и ее детей.

Однако, выздоровев, Генрих II вовсе не собирался отдавать бразды правления. Коронация и миропомазание Генриха Младшего, инвеститура Ричарда в Аквитании и Жоффруа в Бретани, завоевания в Ирландии, начатые королем ради Иоанна, — все это было для Генриха не более чем символические ритуалы, указывающие на то, каким образом должна быть поделена его империя, когда он уйдет из жизни. Но пока он был жив, Генрих намеревался лично править всеми своими владениями. Вероятно, именно в это время, в период 1170–1172 гг., стал вызревать мятеж, которому вскоре предстояло привести к расколу между Генрихом и его сыновьями, получившими поддержку Алиеноры.

Примирение с Церковью лишь укрепило короля в его намерениях. Отлученный от церкви папой Александром III, Генрих неоднократно заявлял о своем раскаянии. 21 мая в Авранше он публично покаялся в содеянном в присутствии Генриха Младшего, духовенства, нормандских баронов и простого народа. Король поклялся на Евангелии в том, что никогда не приказывал убить Фому Бекета и не желал его смерти, но тем не менее согласился подвергнуться за свое поведение прилюдному бичеванию и отрекся от Кларендонских постановлений, ставших причиной роковой ссоры[213].

Прощенный Церковью, король решил, что сможет вновь сплотить свою семью вокруг себя и восстановить мир с королем Франции: в сентябре 1172 г. по совету короля Людовика в Винчестере состоялась новая коронация Генриха Младшего и его жены Маргариты; на этот раз его провел архиепископ Ротру Руанский[214]. Однако, несмотря на коронацию, юный семнадцатилетний король по-прежнему зависел от своего отца, который, оставаясь королем Англии, не давал ему проявить инициативы. 1 ноября Генрих чуть ли не силой[215] заставил юного короля и его супругу вернуться в Нормандию, отправив их на переговоры с королем Франции, который принимал молодую чету у себя в течение нескольких дней. Вполне возможно, что именно тогда Людовик убедил молодого Генриха потребовать власти, более соответствующей его новому королевскому титулу, — иными словами, настоять на реальной уступке земель, на которых тот сможет «жить своим». Так, по крайней мере, утверждает Рожер Ховденский в «Деяниях Генриха» (некогда приписываемых монаху из Питерборо[216]):