Тем не менее исследовательница, несомненно, права в следующем своем утверждении, которое она, правда, вводит в рамки пуризма: вера в возвращение Артура по сути не является «мессианством», как часто утверждают, не имея точного представления о его природе. Мессианизм, справедливо утверждает она, это не только ожидание реванша истории, но и вера в изменение ее хода посредством чудесных событий, часто предсказанных пророками. К тому же мессия наделен властью, которая дает ему возможность победить смерть. Принято! Однако необходимо признать, что вера бретонцев в возможное возвращение Артура имеет явное сходство с концепцией мессианизма — судя даже по частому использованию выражения «политическое мессианство», применяемого к этому предполагаемому событию. Ведь пророчества Мерлина в произведении Гальфрида Монмутского, не избежавшие «христианизации» в последующей литературе, содержат намеки на возвращение короля. Политическая значимость такого верования, конечно, затмевает его религиозное значение, но последнее тем не менее в нем присутствует. «Вера в Артура», приписанная бретонцам в рассказе Германа Ланского, предполагает веру в то, что король жив и когда-нибудь вернется в королевство, что отрицали клирики.

Надежду на политический реванш под руководством Артура, чьего появления ожидали бретонцы, очевидно, подпитывало отсутствие точных сведений о его смерти и местонахождении его могилы, о чем свидетельствуют многочисленные источники XII в. Примерно в 1125 г. Вильгельма Мальмсберийский сожалеет о том, что историческую личность Артура окружает столь много легенд, наносящих ущерб истинному величию этого смелого короля-рыцаря; тем не менее он сообщает, что никто никогда не видел гробницы Артура — именно это обстоятельство и породило веру (отнесенную к разряду «выдумки») в его будущее пришествие на землю[844]. В 1139 г. Генрих Хантингтонский также ссылается на то, что Вирджиния Грин называет, желая ослабить значимость феномена, «общим положением, изложенным и принятым в качестве обычая» у бретонцев. И вновь исследовательница приводит «обоюдоострый» аргумент, поскольку сам факт общепризнанности этой веры доказывает, что просвещенная среда монахов считала ее обычным явлением среди бретонцев. В своем письме к Варену Генрих Хантингтонский в крайне обобщенной манере делает намек на «смерть Артура <…>, которую отрицают бретонцы, твои предки, ожидающие его возвращения согласно своим обычаям»[845].

Во второй половине XII в. о связи Генриха II с «живым» королем Артуром поведал, прибегнув к необычному приему, Стефан Руанский, — причиной стала реальная война, столкнувшая Людовика VII и Генриха II, слишком гордого для того, чтобы стать вассалом короля Франции. Автор сочиняет письмо, посланное неким Роландом Артуру, бывшему когда-то королем Бретани (в данном случае Арморики): Роланд сообщает ему о том, что Генрих захватил его земли, и просит его вернуться или отправить против захватчика войско. Стефан Руанский сочиняет и ответ короля Артура Роланду: бретонцы, говорит король, не должны бояться Генриха, ибо он вскоре узнает о смерти своей матери и откажется от своих планов. Он добавляет, однако, что он сам намерен написать Генриху. И действительно, далее Стефан приводит письмо, которое Артур отправил Плантагенету: Артур заявляет, что объявит ему войну, если тот не покинет его бретонские земли. Чтобы его угроза была воспринята серьезно, он напоминает, как когда-то он убил Мордреда, желавшего захватить его владения; как, смертельно раненый, он сумел выжить на Авалоне благодаря волшебным травам, которые готовила ему его сестра, нимфа Моргана. Он говорит о своей готовности вернуться с войском, если Генрих немедленно не прекратит досаждать бретонцам. Наконец, Стефан приводит ответ Генриха на это письмо: Плантагенет отстаивает свое право на Бретань как наследник Роллона, который когда-то владел ею. Однако смерть матери, императрицы Матильды, и уважение, которое он питает к прославленному королю Артуру, побуждают его отложить вторжение в Бретань; Генрих предлагает владеть бретонскими землями королю Артуру, на правах сюзерена[846].

Это любопытное произведение считалось пропагандой во славу Плантагенетов. Довольно сложно принимать его в буквальном смысле, не учитывая того, что автор, поместивший Бретань (Арморику) под сюзеренитет короля Артура, чьим вассалом пожелал стать Генрих, тем самым исключил возможность сюзеренитета над этим регионом короля Франции. Какой бы ни была его интерпретация, вызывающая множество споров, в любом случае произведение это свидетельствует о существовавшей вере в то, что король Артур жив, в то, что он покровительствует своему народу и когда-нибудь вернется, чтобы защитить его от врагов.

О вере бретонцев в пришествие Артура упоминают многие авторы — в основном ради того, чтобы посмеяться над нею. «Хроника Сен-Мартена Турского», уместившаяся на двух страницах, содержит перечень из двенадцати дат, почитаемых самыми важными в истории мира, начиная с 542 г. и заканчивая 1199 г., датой ее последней редакции. Открывает хронику битва Артура с его племянником Мордредом, в которой король был ранен. С тех пор его больше не видели, сообщает хронист, что, очевидно, не дает исчезнуть сомнениям насчет его смерти[847]. Другой хронист, составивший свое произведение до 1191 г., рассказывает об открытии гробницы Гавейна, племянника короля Артура, тогда как гробница самого короля до сих пор не найдена, так что бретонцы «бредят» по этому поводу вплоть до сего времени[848]. В «Описании Англии», присоединенной после 1140 г. Жоффруа Гаймаром к его «Истории англов», автор пишет о том, что валлийцы убили множество нормандцев, захвативших их земли, заявляя, что однажды, благодаря Артуру, они вновь обретут свои владения и вернут острову его древнее имя Бретань[849]. Между 1196 и 1199 гг. Вильгельма Ньюбургский осуждает Гальфрида Монмутского за то, что тот смешал легенду с реальной историей Артура, чтобы угодить бретонцам, которые, по его мнению, настолько глупы (bruti), что до сих пор ждут возвращения Артура и не желают даже слышать о том, что он умер[850]. В другом месте, говоря о смерти Жоффруа, сына Генриха II, ставшего благодаря браку с дочерью Конана герцогом Бретонским, он замечает, что посмертный сын этого герцога должен был носить имя Генрих (так пожелал король, его дед), но бретонцы воспротивились этому, и наследника назвали Артуром. Таким образом, говорит он с иронией, бретонцы, столь долго ожидавшие своего знаменитого короля Артура, согласно пророчествам, изложенным в известной легенде, отныне могли питать надежду на то, что ими будет править «настоящий Артур», принц, получивший это имя[851].

Не остается в стороне и Гиральд Камбрийский, открыто насмехающийся над этими верованиями. В своей «Церковной истории», без сомнения, увидевшей свет незадолго до 1216 г., он повторяет легенды об Артуре, который, как утверждают некоторые, не умер от ран, но был исцелен Морганой на острове Авалон — наступит день, и он покинет этот остров, чтобы править своим народом. Отметим, что сам Гиральд сближает такую позицию с верой в пришествие мессии, сравнимой с верой иудеев, что подчеркивает не только этнические и политические, но и религиозные черты такого верования: