— Погоди, Людмила! — сказал он больше для себя, чем для нее. — Извини!

Он повернулся. В свете костра он ясно увидел темные фигуры, окружившие Ли. Мать смотрела на него, в руке ее, так же, как и в его руке, была полная кружка. В глазах матери, как в мотоциклетной стеклянной фаре отражался костер. Глаза были полны ужаса и отвращения.

На осыпи он упал. Полетел лицом вниз в хрустящую темноту, проехался по песку ладонями. Ли подала руку, помогла подняться.

— Напился? — спросила она.

— Напился, — согласился Ник, все еще продолжая улыбаться.

Он поднялся, отряхнулся и попытался снова вскарабкаться на холм. В голове было тепло; ободранные ладони покалывало. Ник еще не отдавал себе отчета в происходящем. Немного подташнивало, шорох моря, налетая сзади, усиливал тошноту и головокружение.

— Ты куда? — жестко спросила Ли.

— Там, — Ник показал неуверенной рукой. — Там Людмила осталась! Я хотел!..

Одной рукой Ли развернула его, взяв за плечо, другой наотмашь открытой ладонью хлестнула по щеке. Он неожиданности Ник задохнулся. Выступили слезы.

— Очнись, сын! — сказала она.

— А я в порядке…

Ник утер слезы. Пытаясь прямо держаться на ногах, он потряс головой. Он подумал, что Ли приревновала его к этой темнолицей русской женщине, и хотел как-нибудь исправить положение.

— Нет, не думай, — сказал он сколь мог отчетливо, — я в порядке. Если хочешь, я про нее уже забыл. Пошли домой.

— Умойся! — больше мать ничего не сказала, только слегка подтолкнула в сторону моря.

Звездный купол вертелся и не давал как следует себя рассмотреть. Ник стоял на коленях у воды. Сполоснув лицо, он снова посмотрел вверх; с куполом было что-то не так. Только с большим напряжением и не сразу Ник понял: звезды переместились. Он закурил и при свете сигареты разглядел циферблат часов. Было два часа ночи. Провал в памяти быстро зарастал. Ник смял и отбросил мокрую сигарету, зажмурился, ударил себя кулаком в лицо.

Всплыли в памяти кривые в свете костра, темные улыбочки кавказцев, всплыли переломанные русские слова, слова выбрасывались из огромных пьяных глоток медленно, со слюной.

— Людочка! Пойдем искупаемся…

«Когда это случилось? — Он припомнил, как буфетчица прижалась спиной к откосу, и не понять, то ли побледнела, то ли раскраснелась. Темно, видно только — подбородок остренький задрожал. — Где они все? Куда они делись? Ушли?»

Окунув лицо в воду, вода была такой теплой, что от ее прикосновения захотелось прилечь сразу и заснуть. Ник удерживал дыхание, сколько мог, потом он распрямился и повернулся, не вставая с колен. Было очень темно. Перед глазами оказались голые ноги Ли.

— Где они? — спросил он шепотом, в точности повторяя свою мысль. — Они ушли?

Краешком сознания за шелестом подступающей воды он уловил неприятный частый треск в стороне деревни, будто бы крики, женские голоса, истошно призывающие на помощь. Ветер был с моря. Ветер быстро высушивал мокрые волосы.

— Встань! — приказала Ли. — Пойдем отсюда.

Собственные колени показались набухшими, деревянными. Опираясь на руку матери, Ник поднялся и тут же получил ответ на свой вопрос. Они стояли совсем рядом, погрузив сапоги в море, четыре темные фигуры, до них было не больше трех метров. Он поискал глазами буфетчицу, покрутил головой, не нашел. Успел подумать: «Убежала, наверное», — и только после этого увидел, что она здесь: в воде у самого берега колыхалось белое вытянутое пятно. Линии человеческого тела то возникали, то растворялись в темноте. Пятно покачивалось и было беззвучно.

Ник попятился. Пригладил мокрые волосы.

— Она что? Мертвая? — спросил он.

— По-моему, нет, — отозвалась Ли. — По-моему, она жива. Ты что, вообще ничего не помнишь?

— Не помню! Почему она молчит, если жива?

— Потому что кричала очень, — голос Ли звучал негромко и отчетливо, он был совершенно трезвым. — По-моему, они ей рот залепили. Могли и не стараться, кто здесь услышит?! — Ли не смотрела в сторону белого колышущегося пятна. — Одно я не пойму, зачем она с ними пошла? Ни денег, ни удовольствия.

Нужно ее хотя бы из воды вытащить, — сказал Ник, но не сделал ни шагу.

Он стоял и смотрел, как один из кавказцев шагнул по воде, наклонился к белому пятну, опустил руки. Неприятно засопев, шофер приподнял послушное тело, потянул вверх. Смотреть на это было противно, но Ник нарочно не отводил глаз.

Было слышно, как рвется под руками кавказца мокрая одежда буфетчицы. Ухватив женщину за икры, кавказец, вытащил ее из воды. Бросил. Снова наклонился. Дернул за волосы, заставляя сесть, ударил по лицу.

Кляп, наверное, выпал от удара, и Людмила влажно всхлипнула.

«Жива! — отметил Ник. — Жива она…»

— Отпустите меня… Пожалуйста… — сказала буфетчица. — Ну пожалуйста… — Даже и не пытаясь подняться на ноги, она тихо-тихо заплакала, запричитала. — Ну пожалуйста, пустите!.. Пустите! У меня ребенок… Сын на турбазе…

— Сколько сыну лет? — спросил кавказец.

— Пять!

— Один у тебя ребенок?

— Один.

Их голоса звучали так близко и так ясно, что можно было заподозрить элемент игры.

— Почему один? — спросил кавказец. — Нехорошо, такая здоровая женщина и один ребенок родила… Давай еще одного сделаем.

— Да делайте со мною, что хотите… — немножко сменив тон и поправляя волосы, сказала буфетчица. — Пожалуйста… Только не надо больше сапогами в грудь… Не надо! — она провела по воздуху напряженной плоской ладонью обозначив ограничительную черту. — А родить от тебя — это пожалуйста, сколько хочешь… — Опять голос ее сорвался на влажный истерический всхлип. — Хочешь, прямо сейчас тебе сына рожу!

— Сейчас не надо! Через девять месяцев это сделаешь, так договоримся?

Их смех приплясывал в ветре, насыщенный густой мокротой и крепкой перегорающей чачей. И от этого смеха Ник протрезвел. Звездный купол остановился над головой. Стоя на коленях, он намочил брюки, и коленям было холодно, под штанинами текла вода. Нужно было быстро уходить.

— Плохая женщина, очень развратная! — эти слова были обращены уже непосредственно к нему. Ник попробовал сосредоточиться. Унять тошноту.

Уходить нужно было раньше. Ветер усилился. Выступая откуда-то сбоку, к нему подвинулась темная фигура. Кавказец встал совсем рядом. В каких-то нескольких сантиметрах оказалось его совсем темное лицо.

— Мы ее совсем немножко поучили, — сказал он с сильным акцентом, повернулся и посмотрел на Ли. — Не подумайте о нас плохо, Лиана Марковна…

Ник прислушался, но шума, еще минуту назад долетавшего из деревни, больше не было. Только шелестел ветер. Если их однажды спасли уже, то почему бы этому не случиться и второй раз. Как завороженный, он смотрел на мать. Кавказец подошел к ней сзади — огромная тень. Он бормотал что-то хрипло. И вдруг обнял Ли. На белом запястье матери сцепились его пальцы.

«Побежать? — мелькнуло в голове. — Позвать на помощь? Нет, не побегу! Интересно, что я буду чувствовать, когда они станут ее насиловать? Говорят, что роды — это мощное сексуальное ощущение… Есть такая версия… Какие ощущения должен испытывать сын, когда на его глазах насилуют мать?.. Нужно сосредоточиться, я пьян. Нужно расслабиться!..»

— А хотите вина еще выпить, Лиана Марковна? — спросил тот кавказец, что стоял рядом с Ником. — Чачи?

Ли осторожно пыталась отстраниться, вырваться из этих рук, но у нее это плохо получалось.

— Спасибо, нет!

От следующего вопроса она ощутила неприятный жгучий холодок в кончиках пальцев и на затылке.

— Может быть, искупаемся вместе?

Ник видел, как кавказец подтягивал руку матери к с поему лицу. Рука Ли напряженно сопротивлялась, потом не выдержала, и белые женские пальцы оказались возле вздутых, темных губ.

— Разрешите ручку поцеловать?

«Волосы просохли… — подумал Ник. — Волосы просохли, а брюки мокрые… Нужно что-то сделать?»

— Кажется, в деревне стреляют? — сказала Ли.