– Вы любите вафли?

Женщина покраснела.

– Откуда вы знаете?

– Месье Луи покупал для вас вафли на улице Луны.

– Это уже позже, когда…

– Когда вы начали приходить на улицу Ангулем?

– Да. Он хотел, чтобы я увидела место, где он проводит значительную часть жизни. Он называл его «своей комнатушкой». И очень гордился ею.

– Он не говорил вам, почему начал снимать комнату в городе?

– Чтобы иметь свой угол, пускай и на несколько часов в день.

– Вы стали его любовницей?

– Я часто навещала его.

– Он дарил вам драгоценности?

– Шесть месяцев назад он купил мне серьги, а совсем недавно – вот это кольцо.

Она носила его на пальце.

– Он был слишком добрым, слишком чувствительным. Он нуждался в поддержке. Что бы вы там ни думали, но я была для него прежде всего другом, единственным другом.

– Ему случалось приходить сюда?

– Никогда! Из-за консьержки и соседей. Иначе о нас принялся бы судачить весь квартал.

– Вы видели его в понедельник?

– Около часа.

– Когда это было?

– Сразу после обеда, во второй половине дня. Затем мне надо было сделать кое-какие покупки.

– Вы знали, где он будет в это время находиться?

– Я назначила ему встречу.

– По телефону?

– Нет. Я ему никогда не звонила. Мы договорились во время нашего предыдущего свидания.

– Где вы обычно встречались?

– Почти всегда – в нашем маленьком кафе. Иногда на углу улицы Сен-Мартен и Больших бульваров.

– Он отличался пунктуальностью?

– Да, Луи никогда не опаздывал. В понедельник было холодно, стоял туман. А у меня слабое горло. Поэтому мы пошли в кино.

– На бульвар Бон-Нувель.

– Вы и это знаете?

– В котором часу вы расстались?

– Около четырех часов. За полчаса до его смерти, если газеты указали правильное время.

– Вы не знаете, возможно, у него была назначена встреча?

– Он ничего мне об этом не сказал.

– Он не рассказывал вам о приятелях, о людях, которых посещал?

Она покачала головой и посмотрела на застекленный буфет в столовой.

– Вы позволите предложить вам выпить? Правда, у меня только вермут. Он стоит уже давно, потому что сама я не пью.

Мегрэ согласился из вежливости, чтобы сделать ей приятное; на дне бутылки плавал осадок: должно быть, вермут не трогали со дня похорон погибшего полицейского.

– Когда я прочитала заметку в газете, чуть было не отправилась на набережную Орфевр. Муж часто рассказывал мне о знаменитом комиссаре Мегрэ. Я вас сразу же узнала, потому что неоднократно видела вашу фотографию.

– Луи не говорил о том, что хочет развестись? Не предлагал вам пожениться?

– Он слишком боялся своей жены.

– А дочери?

– Дочь он очень любил. Луи был готов ради нее на все. Между тем мне показалось, что в последнее время он разочарован.

– Чем?

– Это всего лишь мое впечатление. Он часто грустил.

Мадам Машер тоже не выглядела веселой; ее голос звучал монотонно и был лишен каких-либо интонаций. Интересно, это она наводила порядок в комнате на улице Ангулем?

Он не мог себе представить, как она раздевается перед месье Луи, ложится с ним в постель… Он не мог представить ее не то что голой, но даже в чулках и бюстгальтере. Мегрэ значительно лучше представлял их сидящими за столиком в маленьком кафе, о котором рассказала мадам Машер, в приятном полумраке, тихо беседующими друг с другом.

– Он тратил много денег?

– Смотря что подразумевать под словом «много». Он себе ни в чем не отказывал. И получал от этого удовольствие. Если бы я позволила ему делать то, что он хочет, он бы накупил мне невероятное количество подарков, главным образом, ненужных мелочей, которые замечал в витринах магазина.

– Вы когда-нибудь видели Луи сидящим на скамейке?

– На скамейке? – повторила она так, словно этот вопрос очень удивил ее.

Мадам Машер колебалась.

– Как-то утром я отправилась за покупками. Он разговаривал с очень худым мужчиной, который произвел на меня странное впечатление.

– Почему?

– Он напоминал клоуна или комика, только без грима. Я его толком не рассмотрела. Но заметила, что на нем были сильно поношенные ботинки, а брюки внизу совсем обтрепались.

– Вы спросили у Луи, кто это был?

– Он ответил, что на скамейках можно познакомиться с самыми разными людьми, и его это забавляет.

– Вы больше ничего не припомните? Почему вы не пошли к нему на похороны?

– Не осмелилась. Через день или два я собираюсь отнести цветы на его могилу. Я предполагаю, что сторож покажет, где она находится. Газеты сообщат обо мне?

– Разумеется, нет.

– Это важно. В Шатле царят строгие нравы, и я могла бы потерять место.

Мегрэ находился недалеко от бульвара Ришар-Ленуар, поэтому после окончания визита к мадам Машер попросил подбросить его домой, сказав шоферу:

– Пойди где-нибудь перекуси и забери меня через час.

Во время обеда мадам Мегрэ, как обычно, внимательно наблюдала за мужем.

В конце концов она спросила его:

– Что с тобой происходит?

– А что такое?

– Не знаю. Но ты похож не на себя, а на кого-то другого.

– На кого?

– Не знаю. Но ты – не Мегрэ.

Комиссар рассмеялся. Он так много думал о месье Луи, что в итоге стал представлять себя на его месте, копировать его предполагаемую мимику и жесты.

– Надеюсь, ты сменишь костюм?

– Зачем? Я снова промокну.

– Разве ты опять собираешься на похороны?

Он все же надел одежду, которую приготовила жена, и это было так приятно: хотя бы на время почувствовать себя в тепле и уюте.

На набережной Орфевр Мегрэ, прежде чем направиться в свой кабинет, завернул в полицию нравов.

– Ты знаешь некую Мариетту или Мари Жибон? Я хотел бы, чтобы ты покопался в картотеке.

– Она молодая?

– Выглядит лет на пятьдесят.

Инспектор ловко вытащил ящик с желтыми пыльными карточками. Ему не пришлось долго искать. Девица Жибон, уроженка Сен-Мало, состояла на учете в полиции уже одиннадцать лет; она трижды побывала в Сен-Лазар[18] (в то время, когда Сен-Лазар еще существовал). Два ареста за кражу.

– Была ли она осуждена?

– Отпущена за недостаточностью улик.

– Что дальше?

– Подождите. Я возьму другой ящик.

След Жибон также обнаружился в более новых карточках, но и они были десятилетней давности.

– До войны она состояла надзирательницей в публичном доме – в этом заведении, располагавшемся на улице Мартир, якобы предоставлялись услуги массажа. В то время она жила с неким Филиппом Натали по прозвищу Филиппи, который был осужден на десять лет за убийство. Я припоминаю это дело. Их было трое или четверо, в баре на улице Фонтен они расправились с членом враждующей банды. Так и не удалось выяснить, кто именно стрелял, поэтому посадили всех скопом.

– Сейчас он на свободе?

– Умер в Фонтевро.

Эта ниточка никуда не вела.

– На сегодняшний день на нее что-нибудь есть?

– Не знаю. Если она тоже не умерла…

– Не умерла.

– Значит, остепенилась. Может, сейчас занимается благотворительностью в родной деревне?

– Она держит меблированные комнаты на улице Ангулем, но в отделе, занимающемся этой сферой, не зарегистрирована. У нее живут главным образом девушки, но я не думаю, что они занимаются своим ремеслом прямо у нее в доме.

– Я разберусь с этим.

– Я хотел бы, чтобы за ней следили тайком, а также разузнали все о ее жильцах.

– Легко.

– Было бы неплохо, если бы за улицей Ангулем взялся понаблюдать кто-нибудь из полиции нравов. Люди из моей бригады не слишком хорошо знакомы со спецификой.

– Договорились.

Мегрэ смог наконец сесть, вернее, упасть в кресло в своем кабинете – и тут же Люка приоткрыл дверь.

– Есть новости?

– Они не касаются телефонных звонков. По указанному номеру никто не звонил. Но сегодня утром произошел любопытный инцидент. Некая мадам Тевенар, проживающая на улице Гей-Люссака вместе с племянником, вышла из дому, чтобы отправиться на похороны.