В течение двадцати пяти лет каждое утро месье Луи садился в один и тот же утренний поезд вместе с одними и теми же пассажирами, зажав в руке обед, завернутый в бумагу, а вечером возвращался в «дом трех сестер», как его назвал про себя Мегрэ. Конечно, Селин и Жанна проживали на других улицах, но они всегда были рядом, закрывая горизонт высокой прочной стеной.

– На набережную Орфевр, патрон?

– Нет. Домой.

В тот вечер комиссар, как обычно, повел мадам Мегрэ в кинотеатр, расположенный на бульваре Бон-Нувель. Дважды под руку с супругой он прошел мимо тупика у бульвара Сен-Мартен.

– У тебя плохое настроение?

– Нет.

– Ты весь вечер молчишь.

– Я не заметил.

Дождь начался в три или четыре часа утра, и даже во сне Мегрэ слышал, как журчит вода в водостоках. Когда он завтракал, полило как из ведра, люди на улицах судорожно вцеплялись в зонты, которые так и норовили вырваться из рук, подхваченные порывами шквалистого ветра.

– Близится День Всех Святых, – заметила мадам Мегрэ.

Комиссару этот праздник всегда представлялся серым, ветреным и холодным, но без дождя; он не мог сказать почему.

– У тебя сегодня много работы?

– Еще не знаю.

– Будет лучше, если ты наденешь калоши.

Мегрэ так и поступил. Пока он ловил такси, успел порядком вымокнуть, и в машине с полей его шляпы капала ледяная вода.

– На набережную Орфевр.

Похороны начинались в десять часов. Мегрэ зашел в кабинет начальника криминальной полиции, но не остался до окончания оперативного совещания. Он ждал Нёвё, который должен был прибыть на набережную Орфевр. На всякий случай комиссар брал его с собой на похороны, ведь инспектор знал в лицо многих обитателей района Сен-Мартен.

– По-прежнему никаких новостей о Жорисе? – спросил Мегрэ у Люка.

Хотя для этого не было сколько-нибудь веских оснований, Мегрэ был убежден, что молодой человек не покидал Париж.

– Ты должен составить полный список его друзей, всех тех, с кем он общался в последние годы.

– Я уже начал этим заниматься.

– Продолжай!

Комиссар увлек за собой на улицу насквозь промокшего Нёвё, появившегося на пороге.

– Отличная погода для похорон! – ворчал инспектор. – Я надеюсь, у них будут машины?

– Конечно, нет.

Без десяти десять они прибыли к дому покойного; входная дверь была обрамлена черным сукном с серебряным кантом. На незамощенном тротуаре стояли люди с зонтиками в руках; дождь размывал желтоватую глину, образуя на дороге тонкие канавки.

Кто-то входил в дом, посещал комнату, где лежал покойник, и снова выходил на улицу с серьезным и значительным лицом, преисполненный осознания выполненной миссии. Здесь собралось около пятидесяти человек, другие укрывались на порогах ближайших домов. Некоторые соседи наблюдали за происходящим через окно, решив выйти под дождь лишь в последний момент.

– Вы не зайдете, патрон?

– Я был там вчера.

– Да, внутри не слишком-то весело.

Нёвё, по всей видимости, имел в виду атмосферу не сегодняшнего дня, а дома в целом. Между тем тысячи людей мечтали о таком жилье.

– Почему они решили здесь поселиться?

– Из-за сестер и зятьев.

Полицейские заметили нескольких мужчин, одетых в форму железнодорожников, так как неподалеку находилась сортировочная станция. Большая часть обитателей поселка так или иначе была связана с железной дорогой.

Прибыл катафалк. Быстрым шагом, неся над собой зонт, подошел священник в стихаре; впереди шел певчий с крестом.

Улица продувалась всеми ветрами, мокрая одежда липла к телу. Гроб тоже сразу намок. Пока семья ждала в коридоре, мадам Турэ все время перешептывалась с сестрами. Возможно, не хватало зонтов?

Сестры были в глубоком трауре, как и оба зятя. За ними следовали молодые девушки: Моника и три ее кузины.

Всего получалось семь женщин, и Мегрэ мог поклясться, что юные особы были похожи между собой так же, как и их матери. Настоящий женский клан, и мужчины вынуждены были помнить, что они в меньшинстве.

Лошади фыркали. Семья заняла место за катафалком. За ними пристроились друзья и соседи – те, кто имел право на первые ряды.

Остальные двинулись нестройным потоком; некоторые брели по тротуарам, пытаясь укрыться от косых струй дождя под навесами домов.

– Никого не узнаешь?

Разыскиваемых в процессии не было. Ни одной женщины, подходившей на роль дамы с кольцом. Какая-то особа куталась в лисий воротник, но комиссар видел, как она вышла из соседнего дома и закрыла дверь на ключ. Что касается мужчин, то никого из них нельзя было представить сидящим на скамейке бульвара Сен-Мартен.

Тем не менее Мегрэ и Нёвё решили остаться до конца похорон. К счастью, вместо долгой мессы священник ограничился тем, что отпустил покойному грехи. Никто не потрудился закрыть двери церкви, и плиты пола моментально стали мокрыми.

Дважды комиссар встречался взглядом с Моникой, и оба раза явственно почувствовал, как она сжимается от страха.

– Мы пойдем на кладбище?

– Это недалеко. Никто не знает, что может произойти.

Чтобы добраться до выкопанной могилы, расположенной в новой части кладбища с едва намеченными тропинками, пришлось брести по грязи. Мадам Турэ внимательно смотрела по сторонам, и каждый раз, замечая Мегрэ, давала ему понять, что помнит о его просьбе. Когда он подошел, как и все остальные, высказать свои соболезнования семье, стоящей у могилы, вдова прошептала:

– Я никого не заметила.

От холода у нее покраснел нос, дождь смыл рисовую пудру. Лица четырех кузин тоже блестели от дождя.

Полицейские еще немного подождали у ограды кладбища, а затем зашли в кабачок, где Мегрэ заказал два грога. Они оказались не единственными посетителями заведения: через несколько минут туда вошли люди, участвовавшие в похоронной процессии. Они притопывали ногами, чтобы согреться.

Из всех разговоров Мегрэ выделил лишь одну фразу:

– Ей не будут выплачивать пенсию?

Сестры мадам Турэ, несомненно, имели право на пенсию, ведь их мужья работали на железной дороге. Строго говоря, месье Луи всегда был для них бедным родственником. Всего лишь кладовщик, который никогда бы не получил пенсии.

– Как же они будут жить?

– Дочь работает. Может быть, сдадут комнату внаем.

– Ты идешь, Нёвё?

Дождь сопровождал их до самого Парижа, он стучал по тротуарам, и казалось, что встречные машины обросли пышными усами из грязи и воды.

– Где мне тебя высадить?

– Все равно. Я еще не решил, что буду делать. Высадите меня на набережной Орфевр, а до комиссариата я доберусь на такси.

Полы криминальной полиции были истоптаны такими же мокрыми и грязными следами, что и полы церкви, в помещении было сыро и холодно. Какой-то тип в наручниках сидел на скамейке перед кабинетом комиссара, занимающегося игорным бизнесом.

– Есть какие-нибудь новости, Люка?

– Звонил Лапуэнт из пивной на площади Республики. Он нашел комнату.

– Комнату месье Луи?

– Он утверждает, что да. Хотя хозяйка не склонна помогать следствию.

– Он собирается доставить ее в полицию?

– Если только вы не предпочтете присоединиться к нему.

Мегрэ решил так и поступить, потому что ему жутко не хотелось сидеть в сыром кабинете.

– Больше ничего?

– Ложная тревога по поводу молодого человека. Думали, что обнаружили его в зале ожидания вокзала Монпарнас. Но это оказался не Жорис, а кто-то, похожий на него.

Мегрэ вызвал маленькую черную служебную машину, и несколькими минутами позже уже входил в пивную на площади Республики, где рядом с печью перед чашкой кофе сидел Лапуэнт.

– Грог! – заказал комиссар.

У Мегрэ возникло странное ощущение, будто часть ледяной воды, льющейся с неба, попала ему в нос, и комиссар готовился к насморку. Возможно, это традиция – подхватывать насморк на похоронах?

– Где это находится?

– В двух шагах отсюда. Я обнаружил его квартиру совершенно случайно, потому что это не дом с меблированными комнатами; во всяком случае он не фигурирует в нашей картотеке.