А потом возникло странное ощущение, и я несколько секунд не мог понять, что происходит.

Чьи-то руки схватили меня и потащили по парку.

Я пришел в себя в темноте, услышав доносившийся издалека звон бутылок.

Все тело у меня отчаянно болело, но это меня нисколько не удивило. Голова тоже ныла, но больше всего меня беспокоила левая рука, на которую я, видимо, упал во время бойни в «Зале Титанов». Тогда мне было не до нее. Я прикоснулся к локтю, и волна страшной боли окатила меня всего целиком.

Я потянулся к карману куртки в надежде… увы, пистолет исчез. Бинокль, лежавший в другом кармане, оказался на месте. Те, кто захватил меня, забрали пистолет, и я подумал, что это не слишком хороший знак.

В моем распоряжении имелась одна здоровая рука, чтобы сражаться, и полное отсутствие информации: иными словами, я находился в том же положении, что и все время после того, как упал наш самолет. Впрочем, я подумал, что никогда не смогу к этому привыкнуть.

Я подождал, когда мои глаза приспособятся к темноте, чтобы понять, где я, но из этого ничего не вышло. Мрак был абсолютным. Я сообразил, что лежу в каком-то помещении на жестком полу. Было холодно, но вполне терпимо.

Потом я услышал чьи-то приглушенные шаги. Огромная дверь распахнулась, и внутрь пролился слабый свет. Я поднял руку и прищурился, но не смог понять, кто вошел в дверной проем. Эта фигура быстро, не говоря ни слова, захлопнула дверь и некоторое время стояла, не шевелясь.

Потом загорелась спичка, и огонек высветил лицо моего тюремщика. Нет, спасителя…

Это был Грейсон Шоу.

Его лицо было покрыто синяками и запекшейся кровью, а в светлых волосах, перепачканных землей, застряли сухие листья и какая-то грязь. И ни намека на улыбку. Сын миллиардера поднес спичку к свече, которую держал в другой руке, и поставил ее на пол рядом со мною.

Мы находились на складе, принадлежавшем, судя по всему, какому-то магазину. На полках стояли шампуни и средства для мытья посуды. Наверное, в них пропала нужда, когда человечество перестало существовать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Грейсон, невероятно удивив меня.

Я молчал. Может быть, это спектакль, хитрая уловка, чтобы заставить меня заговорить? Может быть, нас обоих захватили существа в диковинных костюмах, которые решили использовать его, чтобы вытянуть из меня то, что мне известно? Такой вариант был вполне возможен. Впрочем, паранойю и гениальность разделяет очень тонкая грань, и я не знал, по какую ее сторону застрял.

Я был уверен только в двух вещах. Первое: мне несказанно повезло, что я жив и не слишком сильно пострадал. Второе: я хотел найти Харпер. Когда я ушел на разведку и наткнулся на Стоунхендж, в лагере оставались около сотни человек, выживших после авиакатастрофы, и некоторые, вероятно, все еще были там, но меня интересовала только эта женщина. С нею у меня возникла… Как там сказала Сабрина? Эмоциональная связь. Кажется, так. У доктора Шредер была особая манера обращаться со словами, очень холодная и без лишних сантиментов, но, если быть честным, мне эта манера нравилась. Они с Юлом многое от меня скрывали, но теперь я понимал почему. Послания из будущего? Я бы ни за что в такое не поверил пять дней назад!

Грейсон с беспокойством ждал моего ответа, и я понял, что его самого смутил собственный вопрос, учитывая историю наших отношений: сперва ядовитые комментарии, переходящие в явный конфликт, и, наконец, удар в лицо – его лицо – и уже более серьезные угрозы.

– У меня всё в порядке, – ответил я. – Лишь слегка потрепало.

Шоу поставил на пол бутылку с водой и протянул руку, собираясь мне что-то дать. Я раскрыл ладонь, но меня не удивило бы, если б он заорал: «Придурок!» и врезал мне в глаз. Думаю, это уравняло бы наш счет – по крайней мере, частично.

Однако, к моему удивлению, мне на ладонь упала маленькая таблетка.

– Аспирин, – сказал Грейсон.

Я запил таблетку водой, подумав, что шансы на то, что это цианистый калий, – пятьдесят на пятьдесят. Но, учитывая, как сильно у меня все болело, я решил рискнуть.

– Как остальные? – спросил я у Шоу.

– Они захватили Харпер; я видел, как они ее несли, когда упал первый корабль, – рассказал он. – Насчет Юла и Сабрины не знаю.

Значит, Харпер жива.

– Где мы?

– В задней комнате маленькой аптеки напротив «Зала Титанов».

Видимо, я не смог скрыть потрясение на своем лице.

– Другого варианта не было, я не мог унести тебя далеко, – объяснил Грейсон. – Сомневаюсь, что в дыму, сражении и темноте они заметили, как мы сбежали. Наверное, теперь думают, что мы остались под обломками.

– Сколько времени я был без сознания?

– Четыре часа. Я думал, они нас тут найдут, но их пока не видно. Несколько кораблей пролетело мимо – и всё.

«Что делать дальше?» – спрашивал я себя. Впрочем, для меня особого выбора не было.

– Послушай, Ник, – заговорил Грейсон совсем тихо. – Там, в самолете… я был не в себе. Перед этим отец сказал мне, что решил отдать все свое состояние на свои проекты и вычеркнуть меня из завещания, оставив ни с чем. Он в буквальном смысле вышвырнул меня на улицу, чтобы я, по его словам, «научился сам о себе заботиться».

Я уже знал это от Харпер, но решил промолчать, понимая, что этому человеку необходимо выговориться.

– Представь ситуацию, когда все представления, с которыми ты до сих пор жил, неожиданно и кардинально изменились, твоя жизнь перевернулась с ног на голову, и ты впервые почувствовал неуверенность в завтрашнем дне. Мне казалось, что отец меня предал, что земля ушла у меня из-под ног. Я был напуган, считал, что это каприз, какая-то игра, желание проверить, сможет ли его избалованный сын существовать в реальном мире и создать что-то в тридцать один год. Я винил его в том, что он не сделал этого, когда я учился в школе или сразу после, когда я еще мог выбрать другую дорогу, до того как у меня появились мои… привычки.

Шоу ждал моего ответа, но я не знал, как реагировать на его слова, и затянувшееся молчание стало тягостным. Наконец я проговорил:

– Никогда не поздно изменить жизнь.

– Это дерьмо отлично смотрится на футболках, но мне от него никакой пользы. – В голосе моего собеседника появилась горечь, и на мгновение передо мною возник Грейсон из самолета. Он помолчал немного, а потом заговорил снова: – Извини. Просто… что-то менять гораздо труднее, когда ты уже не мальчик, особенно если был уверен… если привык к определенным вещам.

– Тут ты прав.

– Мне следовало вести себя иначе после катастрофы… но в голове у меня царил страшный хаос.

Невероятно. Он действительно изменился, хотя прошло совсем мало времени. Должен признаться, что, когда Шоу заговорил, пытаясь объяснить свое поведение – и даже извиниться? – я почти не сомневался, что закончит он какой-нибудь дурацкой шуткой и мерзким смехом в стиле Грейсона Шоу. Но ничего такого я не видел – только смирение и страстное желание быть понятым и прощенным.

Полагаю, его изменило не сражение около «Зала Титанов», а то, что он прочитал о себе внутри. Мне кажется, увидев, к чему привело его решение, принятое в 2015 году, и во что он превратился, заставило Грейсона задуматься. Мне стало интересно, каким был бы наш мир, если б мы могли заглянуть в свое будущее перед каждым серьезным решением. Может быть, именно для этого и существуют разные истории – чтобы мы извлекли уроки из жизни таких же, как мы, людей с такими же, как у нас, проблемами…

– Не переживай. В определенные моменты жизни все совершают поступки, за которые потом бывает стыдно, – попытался я утешить Шоу. – Такова человеческая природа. Важно то, что мы делаем сейчас, а не что сделали раньше.

Грейсон медленно выдохнул и окинул взглядом освещенный огоньком свечи склад.

– И что будем делать? – спросил он неуверенно.

– Перейдем в наступление.

Нужно отдать ему должное: выслушав мой план, он просто кивнул. Я видел его сомнения и беспокойство, но он задал только один вопрос: