Маршрут метро между моим домом и домом А1 включает две пересадки. И я боялась в такое время пропустить последний поезд и застрять на «Эрлс Корт» с одной транспортной картой в кармане и без понятия, что делать дальше.

«Труба», что общепризнано, наиболее антиобщественный вид транспорта из всех до сих пор изобретенных. В автобусе можно оградить остальных от своих микробов, чихая им в затылок. В метро ты вынуждена делить дыхательное пространство с любым источником распространения воздушно-капельных инфекций отсюда и до Аксбриджа. Несмотря на то что утыкаешься носом в подмышку абсолютно незнакомым людям и смешиваешь больше вирусов, чем в романе Крайтона[90], – тебе все равно не позволено пялиться.

При нормальных обстоятельствах это было бы нетрудно. Городские жители – мастера Оценивающего Взгляда, человека успевают взвесить, обмерить и отвергнуть за краткий миг, на который он оказывается в поле зрения. Но когда ты заперт в грохочущей бочке на ухабистом пути до Доллис-Хилл, глазам буквально некуда деться. Приходится пялиться. Но это непозволительно. Вот почему так популярны газеты, они предоставляют тебе щит, за которым можно спрятаться, так же как и повод не держаться за поручень и спотыкаться, пробираясь через снежные сугробы экземпляров «Метро», загромождающие проход.

Ожидая поезд на Дистрикт-лайн, я сознавала, что кто-то на меня смотрит. Притворилась, что сверяю часы, и оглядела платформу снизу доверху. Какой-то моложавый мужчина в костюме. Возможно, просто праздно разглядывает всех, стоящих на платформе. Вполне справедливо. Я нуждаюсь в ду́ше и сне и, вероятно, не заслуживаю второго взгляда.

Поезд прибыл. Я села. Мужчина уселся напротив меня. Это что, тот самый второй взгляд? Нет. Не обращай внимания. Я взглянула на его руку. Красивая, хорошо вылепленная. Очень привлекательная. Пристроила голову к боковому поручню.

Боковым зрением я видела, как он смотрел на меня еще пару раз. Определенно чаще, чем необходимо. Но хищником не выглядел. Вероятно, просто гадал, почему я не дома. Я сама все время проделываю такое с другими людьми. Может, поддатый. Кто же разъезжает в такое время в подземке в костюме – и трезвым?

Я подняла взгляд. Его голубые глаза смотрели на меня в упор. Непробиваемый. Я не смогла удержаться и ухмыльнулась, как деревенщина. Он и губой не дернул. Мы оба торопливо отвели взгляд.

«Ах, ты, – подумала я. – Дурочка мечтательная». Но тут уж ничего не поделаешь – если кто-то смотрит на меня, а я этого не ожидаю, я смеюсь. Должно быть, я показалась ему полной идиоткой.

Две станции спустя. Он снова повернулся ко мне. Я посмотрела на него. Улыбнулась. Показала язык.

И он рассмеялся. Снова смотрим в стороны.

Так вот тебе! Еще две станции. Оба нарочито смотрим в разные стороны. Совершенно неприличное избегание взгляда другого, на самом-то деле. Приближалась моя станция. Я потянулась. Видела, как он посмотрел на меня, но отказалась встречаться с ним глазами. Что он будет делать? Я могла бы помахать ему, выходя. Могла бы что-то сказать.

Встала. Поезд выскользнул из туннеля на станцию. Двери открылись. «Ну, давай, кивни хотя бы, – подумала я. Потом: – Пойди за мной, пойди за мной!» Ступила на платформу. «Нет, подожди, не надо!» Он не пошел. Просто какой-то поддатый тип в костюме, едущий домой. Поезд канул во мрак.

С А1, кстати, все было в порядке. Немного устал и поддался эмоциям, вот и все. Под чем я подразумеваю – надрался.

Была с одной подругой, С., в клубе. Н. должен был встретиться с нами позже, но прислал сообщение, что опоздает. Мы стояли у стойки со своими напитками, хладнокровно избегая визуальных контактов и полностью игнорируя ужасную убогую музычку, которую наяривал диджей.

В нашем направлении, кренясь на сторону, двигался мужчина.

– Скажите, леди, – проговорил он, и я подумала, не рано ли еще для того, чтобы настолько надраться. – У моего друга, типа, день рождения, и он стоит во-он там… – он ткнул пальцем в сторону толпы разношерстных персонажей.

С. уже надевала свою вежливо улыбающуюся маску. Разве не очевидно, что мы не нарываемся на заигрывания?

Но заигрывание – это не то, что было на уме у молодого сквайра.

– И он интересовался, не покажете ли вы обе ему свои титьки?

Маска С. не шелохнулась.

– Извините, нет, – улыбнулась она вежливо, отворачиваясь к своему коктейлю. Я ухмыльнулась.

– Вы уверены, леди? У него ведь день рождения и все такое…

– Нет, – сказала я менее вежливо и отвернулась. Мы с С. заказали себе еще по порции. Н. сильно опаздывал. Мы пытались разговаривать, перекрикивая музыку, которая теперь стала намного громче, но не смогли, и только неопределенно улыбались друг другу. С. поигрывала пушистой бахромой своего, очень приятного на ощупь, джемпера.

Еще двое мужчин двинулись к нам. Мы только головы чуть повернули, давая понять, что заметили их. Это был все тот же молодой человек и с ним другой.

– Привет, леди, – произнес второй. Мне пришло в голову, что мужчины называют женщин «леди», только разыгрывая пародию на рыцарство. – У меня сегодня день рождения, я тут думал – может, вы покажете мне свои титьки? Пожалуйста!

Что ж. Этот по крайней мере сказал «пожалуйста». Маска С. осталась непроницаемой.

– Нет.

– Нет, – эхом повторила я.

– Вы уверены? – переспросил он, скроив фальшиво-умоляющую гримасу.

«Неужели это когда-нибудь срабатывает?» – задумалась я. Он ведь даже денег не предложил, ради всего святого! Получается, от женщин ожидают проститутского поведения забесплатно, и это считается достойной игрой, в то время как настоящие проститутки являются объектом насмешек и отвращения. Нельзя не удивиться.

– Нет! – произнес голос позади парней – и это был Н., на голову выше, чем любой из них. Они тут же испарились.

Н. развез меня и С. по домам. Она совсем юная, почти подросток с виду. На самом деле ей лет двадцать пять, но она играет восемнадцатилетнюю. В хорошем смысле слова.

Мы разговаривали о браке. Ей было любопытно узнать про Н., почему он до сих пор одинок. Спросила меня, хочу ли я когда-нибудь выйти замуж и завести детей. Я сказала – нет. Она сказала, что тоже не хочет.

– О, ты по-другому запоешь! – сказал ей Н. – Найдешь себе подходящего мужчину, и это просто случится само собой.

Она ощетинилась, но не стала с ним спорить.

– А что ж ты тогда думаешь о моем будущем? – спросила я у Н. – Старая дева?

Он глядел на дорогу. Тщательно взвешивал слова.

– Думаю, что ты выбрала собственный путь и не желаешь, чтобы кто-нибудь тебе мешал, – сказал он. – Ты ценишь свою свободу превыше всего прочего. Так что – да, я думаю, что это ты и получишь, если захочешь. Я не говорю, что ты никогда не передумаешь, но для этого понадобится исключительный мужчина, и все равно я думаю, что ты еще долго будешь хотеть только одиночества.

Я валялась на кровати, читая. Зажужжал телефон. Доктор Калифорния.

– Конец улицы, ты сказала?

– Начало улицы.

На самом деле я никогда до конца не уверена, что из них что, но если он не видит нужный дом, то, вероятно, находится не в том конце.

Он постучал в дверь через минуту.

– Ну что, все-таки конец улицы?

Я усмехнулась. Его улыбка была приятнее, чем мне помнилось. У него была одна-единственная сумка. Старая голубая машина. Его брата, пояснил он. Я впустила его.

Он бросил сумку рядом с диваном. Ясно, подумала я. Надо было достать пару подушек и одеял. Не хотелось бы, чтобы он подумал, что я решила, что он будет спать со мной. Мы повернулись лицом друг к другу, ничего не говоря, только улыбаясь.