«Предвыборные маневры фашистских партий! Хотят парализовать наши силы! — подумал гневно профессор. — Но это им не удастся. Симпатии нации теперь уже не на их стороне. Войны боится даже правительство. Премьер Окада и его кабинет хорошо понимают, чем это может кончиться для империи».

Профессор ласково потрепал мальчика по плечу, взъерошил ему шутливым движением волосы.

— Не горюй, малыш! Мы заставим полицию освободить отца из тюрьмы. А пока давай пообедаем. Проголодался, наверное, в школе?

— Да, хочется есть, — сказал мальчуган доверчиво, вспомнив, что он и в самом деле не проглотил с утра даже щепотки риса.

Профессор оделся и пошел вместе с ним в небольшой ресторан полуевропейского типа, где обычно обедал. Там он угостил школьника жареной осетриной, филе из курицы и сладким яблочным пирогом, поразившим Чикару своим нежным вкусом и ароматом, а еще больше — странным двойным названием эппл-пай. После обеда поехали к мальчику домой. Опечатав все комнаты сургучной личной печатью, профессор Таками попросил соседей присмотреть за пустой квартирой и предупредил их, что Чикара до возвращения родителей будет жить у него. Сакуре профессор послал в тот же день спешное письмо.

Скоро бедная женщина была снова в Токио, не успев погостить на родине даже трех дней. Чикара и профессор встретили ее на перроне. Увидев мать и маленького закутанного братишку, появившихся на ступеньках вагона, мальчик от волнения расплакался, но застыдился и поспешил вытереть слезы рукавом куртки.

Первое время Сакура казалась спокойной. Она была рада, что сын здоров, а квартира и вещи в сохранности. К налетам полиции и арестам мужа она настолько привыкла, что считала их неизбежным придатком его литературной и политической деятельности. До сих пор эти аресты кончались благополучное продержав журналиста в участке день или два, полиция обычно выпускала его на свободу. Но в этот раз обвинения, предъявленные ему в связи с покушением на барона, оказались настолько серьезными, что и Сакура и профессор Таками, узнав о них, не на шутку встревожились. Один Чикара оставался в прежней уверенности, что после статьи в газете, которую обещал написать профессор, отца непременно выпустят на свободу.

Мальчик опять аккуратно посещал школу. В первый же день по приезде матери он обнаружил в своем задачнике письма, положенные туда Сумиэ. Два из них были адресованы Эрне и Налю. Чикара хотел отнести их по адресу, но когда сообщил об этом профессору Таками, то с изумлением услышал, что друзья отца арестованы тоже. Вначале это его огорчило, но после недолгого размышления даже обрадовало.

«Вот здорово!.. Тогда им совсем не скучно в тюрьме. Я бы сам согласился сидеть со всеми вместе. Хоть год!» — подумал он с проясненным взором. С этого дня на сердце его стало спокойнее. Смущало только одно: он никак не мог встретиться с Сумиэ, чтобы сообщить ей о не доставленных письмах. Сколько раз он ни ходил мимо дома Имады, сколько раз ни заглядывал сквозь расписную решетку ограды, Сумиэ нигде не было.

Между тем время то мчалось со скоростью птицы, то начинало ползти уныло и медленно, как черепаха. Последнее случалось тогда, когда Чикара видел по лицам профессора и матери, что их постигла опять какая-то неудача в попытке освободить отца и его друзей из тюрьмы. Профессор Таками, занятый почти круглые сутки предвыборной антифашистской борьбой, каким-то чудом умел находить свободные минуты для посещения их домика и сообщать матери новости о положении дел. Новости эти, судя по его взгляду и голосу, были день ото дня все тревожнее, хотя в присутствии мальчика он и старался казаться веселым. Сакура упала духом. Чикара стал замечать, что она часто отвертывается от него, вытирая глаза. Иногда подолгу оцепенело стояла у окна, не сводя глаз с серою углового дома. В вечерние часы из-за этого дома нередко появлялся профессор Таками, чтобы сообщить обнадеживающий слух или принести для ребят гостинцев, а для нее денег.

Большая настоящая помощь, как это бывает, пришла, однако, совсем не с той стороны, откуда ее ждали.

Чикара возвращался из школы. Когда он поравнялся с домом Имады, то вдруг услышал знакомый девичий голос, напевавший под аккомпанемент сямисена элегию Исано Хироси. Пение доносилось сверху, из мезонина. Чикара остановился у садовой ограды, прислушался. Окна мезонина были закрыты, но музыка и слова долетали до слуха отчетливо:

Певица на мгновение замолкла. Потом, сливая свой голос с музыкой сямисена, продолжала еще задумчивее и печальнее:

Порыв ветра шевельнул полуоткрытую форточку. Мальчику показалось, что за оконным стеклом мелькнул силуэт Сумиэ. Он взволнованно крикнул:

— Сумико, что с вами?… Почему вы перестали гулять в саду? Опять заболели?

Силуэт обозначился резче. Теперь Чикара ее сомневался: это была действительно Сумиэ. Она подошла вплотную к окну и сделала приветственный и в то же время остерегающий жест — помахала рукавом кимоно и приложила два пальца к губам, давая понять, что громко кричать не следует.

От восторга Чикара подбросил фуросики с книгами высоко в воздух и, не сходя с места, ловко поймал их. Он уже сообразил, что здесь нужна осторожность, иначе Сумиэ не прятала бы письма в его задачник и не сидела в комнате, как в тюрьме.

Девушка сделала выразительное движение рукой, показывая ему, чтобы он подождал у садовой калитки, и, воспользовавшись отсутствием служанки-тюремщицы, которая готовила в это время в кухне обед, через минуту уже стояла около Чикары. День был холодный и ветреный, то она выбежала из комнаты в одном сатиновом кимоно и полотняных домашних туфлях.

— Не потерял мои письма?… Передал? — спросила она, запыхавшись.

— Что я, безглазый? — ответил мальчик с легкой обидой. — Ясно, не потерял! Как только открыл задачник, так и увидел.

— А кому отдал, папе?

— У папы был обыск. Его арестовала полиция и увезла в тюрьму, — нахмурился Чикара.

— А мои письма… тоже забрали при обыске? — испуганно вспыхнула девушка, встревоженная и смущенная тем, что ее интимную переписку могли прочитать посторонние.

— Нет, ваши письма я отдал Таками-сан. Он обещал сохранить их, пока папу не выпустят.

Сумиэ сделала растерянное, протестующее движение.

— Зачем же все три? — произнесла она жалобно. — Ведь два я писала не папе, а Эрне и…

— Знаю, — перебил мальчик. — Эрна и Наль сидят тоже в тюрьме, вместе с папой. Полиция говорит, что они собирались убить барона Окуру. Врут все, конечно! Ничего не было. Все этот злюка-фашист в больших очках выдумал. Таками-сан про них статью пишет.

Сумиэ задумалась. Обрывки туманных фраз, подслушанных через отводную телефонную трубку, стали теперь до конца понятны. Ее друзей обвиняют в покушении на убийство! Может ли это быть?… А почему нет?… Обвинить можно во всем. Она знает на собственном опыте.

С глаз девушки точно спала повязка. Ее имя хотели использовать для клеветы на сотрудников «Тоицу». В первую минуту ей захотелось сейчас же бежать из этого дома, от этих- подлых людей, один из которых назывался ее отцом, а другой — будущим мужем. Но тут же возникла другая мысль: бежать нельзя, рано… Надо бороться! Пока ее друзья находятся во власти полиции, она должна оставаться здесь, в этом доме. Отсюда она сумеет помочь им лучше.