Потом мы ещё несколько раз приезжали посмотреть на будущее наше жилье. Но ремонт не двигался с места. «Нет насоса для подачи воды», — говорили люди их ведомства месьё Висало. Легче нам от того не становилось.

Спустя несколько лет дом этот всё-таки отремонтировали. Но сделали из него «Белый отель». Я в нём даже провёл дней пять, когда приехал в Пномпень в 1988 году от одного еженедельника, в котором тогда служил.

…Я очнулся.

Женька внимательно смотрел на моё лицо, и по лицу у него струились ручейки пота.

— Уф, — сказал он, — слава Богу, успел!

Плечо у меня ныло, но боль была угасающей.

Боцман и моряки разулыбались.

— Ну ты и выдал, Игорь!

— Матерился, что ли?

— Да не особенно. Просто когда начал считать до ста, то после тридцати сказал, а пошли все на… Всех денег всё равно не пересчитаешь!

— Каких таких денег?

— А это мы у тебя хотели спросить.

Женя накапал в склянку валидола.

— Выпей!

— А закусить?

Моряки дружно смеются.

— Игорь, а все корреспонденты такие?

— Какие?

— Ну, которые…

— Нет, только из программы «Время»!

Вечером сидим в нашей каюте вместе со стюардессами Валей и Светой и бутылкой «Советского Шампанского» из посольской лавки в Пномпене. Ещё у нас коробка шоколада и элегическое настроение у меня и паршивое у Пашки. Сломал я оператору возможный роман со Светой.

Валентина села справа от меня ближе к иллюминатору. А ведь наверняка уже слышала про мой афронт. Знает ведь, что не приобнять мне с этой стороны дальневосточную ладушку. После хлороформа подташнивает. Но продолжаю мужественно травить байки из жизни останкинских коридоров, где артистов, известных на всю страну, было пруд пруди.

Однако соловья баснями не кормят. Девушки прощаются. Паша идёт провожать их и прогуляться по пирсу.

Остаюсь один в отсутствие любви и водки …

Оставшиеся три дня нашего «курортного сезона» в Кампогсаоме мы крутились как белки в колесе. Отсняли около километра «Кодака». Истратили почти весь запас киноплёнки. Сюжеты потом получились отменные.

В судовой библиотеке встречаю девушку Н.

Она слегка краснеет.

— Вам почитать?

— Да, если есть «Милый друг» Мопассана.

— Сейчас…

Как всё же мило она краснеет. И такая хорошенькая. Словно и не случилось того, что случилось.

А плечо всё ещё ноет. Лежу на левом боку. Читаю Мопассана.

«Был один из тех летних вечеров, когда в Париже не хватает воздуха.

Город, жаркий, как парильня, казалось, задыхался и истекал потом. Гранитные пасти сточных труб распространяли зловоние; из подвальных этажей, из низких кухонных окон несся отвратительный запах помоев и прокисшего соуса.

Швейцары, сняв пиджаки, верхом на соломенных стульях покуривали у ворот; мимо них, со шляпами в руках, еле передвигая ноги, брели прохожие.

Дойдя до бульвара, Жорж Дюруа снова остановился в нерешительности.

Его тянуло на Елисейские поля, в Булонский лес — подышать среди деревьев свежим воздухом. Но он испытывал и другое желание — желание встречи с женщиной».

За иллюминатором хлещет дождь. «Орлова» поскрипывает бортом о причал.

Мы собираемся в Пномпень.

Языком я ощущаю, что-то торчащее в десне. На «Орловой» вода в каютах отфильтрованная, дезинфицированная. Пальцами вытаскиваю два последних осколка корня, после чего ополаскиваю рот остатками коньяка, который мы вчера распили с доком Женей.

Вы думаете, я его после выплюнул?

Через пару лет в Москве я написал нечто вроде очерка для газеты «Социалистическая индустрия» об интернациональной миссии в Кампучии советских стивидоров, докеров, работников порта и моряков теплохода «Любовь Орлова». Вот этот текст:

Осенью 1979 года в кампучийскую столицу только начинала возвращаться жизнь. Те, кто выжил в полпотовских деревнях-коммунах, приходили в свой родной город в надежде встретить родных и близких или хотя бы соседей по дому, потому что так, казалось им, легче будет пересилить боль утрат. Кто-то находил своих и рыдал от счастья, но чаще были другие слезы, безутешные…

В народно-революционном комитете Пномпеня, который расположился на просторном проспекте Советского Союза, работникам с красными от недосыпания глазами в те дни не хватало суток, чтобы решить навалившиеся на их плечи десятки, а может быть, и сотни проблем. А от их решения зависела жизнь миллионов людей. И не только в Пномпене, но и в провинциях.

Над измученной, разоренной дотла страной висела угроза голода.

Уездный центр Пимро в провинции Прэйвенг. Впрочем, его трудно назвать населенным пунктом, потому что здесь всего два полуразрушенных строения. Между ними подобие городской площади, заполненной изможденными от голода людьми. Товарищи из Пномпеня привезли в Пимро группу журналистов: пусть посмотрят, среди кого распределяется неотложная продовольственная помощь.

…Японец, лихорадочно меняя аппараты и объективы, падая на землю или опускаясь на колени, или взобравшись на крышу единственного, уцелевшего здесь здания, все щелкал и щелкал затворами «Никонов».

Американцы и француз снимали поспокойнее. Хватали в основном крупный план. Голод крупным планом — это так эмоционально.

Кое-кому хотелось бы вообще прекратить доставку продовольствия в НРК, направить всю помощь в район таиландо-кампучийской границы в т. н. лагеря беженцев, где всё продовольствие попадало под контроль вооруженных полпотовских банд. При этом враги кампучийского народа ссылались на то, что порт Кампонгсаом неспособен принимать суда с продовольствием.

Осенью 1979 года в дальневосточных портах Советского Союза приглашали в дирекцию стивидоров, докеров, такелажников, самых передовых, самых лучших. Говорили о командировке в тропики, о необычности условий работы: отсутствии необходимой портовой техники, неподготовленности складских помещений, тропических ливнях и сорокаградусной жаре. «Будет очень трудно, — говорили вызванным, — так что прежде, чем согласиться, подумайте, как следует». Думали. И соглашались.

Из воспоминаний заместителя секретаря парткома Минморфлота, участника первой экспедиции докеров-дальневосточников Владимира Федоровича Сапронова:

«Экспедиция готовилась в экстренных условиях. Я работал тогда в Управлении по работе среди моряков загранплавания. Накануне ноябрьских праздников получил задание: срочно вылететь в Кампучию для участия в работе экспедиции советских докеров в порту Кампонгсаом. О положении в Кампучии знал из газет и передач телевидения.

Уже по дороге из аэропорта в город потрясли руины Пномпеня. Разрушения были повсюду, как после бомбежки. Но самая большая боль ждала меня впереди. На следующий день мы поехали на машине в Кампонгсаом. Возле одной из деревень попали в затор. На обочине стояла девчушка. Маленькая, не знаю, сколько лет ей тогда было. На почти прозрачном от худобы личике только глаза — огромные, молящие о помощи. Она прижимала к себе куклу. Так мне сначала показалось. А потом сердце обожгло. Кукла-то ведь живая. Малыш умирал от дистрофии».

В конце октября 1979 года к одному из причалов кампонгсаомского порта пришвартовался туристский лайнер «Любовь Орлова», прибывший из Владивостока. В отличие от предыдущих своих рейсов белоснежный морской лайнер швартовался в Кампонгсаоме надолго, ведь на сей раз выпала ему на долю миссия стать плавучим домом для 92 докеров, входивших в состав экспедиции.

Что представлял собой Кампонгсаом в то время?