Благодаря жене-художнице Аллен любую сцену видел словно двояким взглядом. Как хорошо обученный полицейский автоматически искал в ней нечто необычное. Как человек чувствительный, привыкший к манере восприятия своей жены, искал гармонии. Теперь, когда его окружало море круглых черных голов, которые покачивались, сновали взад-вперед, рассеивались и снова собирались в ослепительном солнечном свете, он видел эту сцену, как бы ее нарисовала жена. В городе было немало старых, но свежевыкрашенных зданий. Его внимание привлекло одно их них, где еще шли работы. Через свежую побелку просвечивали буквы старой надписи:

САН РИТ ИМПО Т НГ ТР ДИ Г КО

На ступенях перед зданием колыхалась пестрая толпа, и Аллен стал прикидывать, как бы Трой расставила этих чернокожих, чтобы картина зазвучала. Ей бы пришлось найти центральную фигуру, какое-то яркое пятно и подчинить ему все остальное.

И едва это пришло ему в голову, как сцена вдруг переменилась в точном соответствии с его представлениями. Фигурки людей вдруг переместились, как стеклышки в калейдоскопе, и сразу среди них нашлась центральная фигура, человек, которого нельзя было не заметить: гротескно тучный длинноволосый блондин в белом костюме.

Блондин смотрел на автомобиль в упор. Он был не меньше чем в пятидесяти ярдах, но Аллену казалось, что в пятидесяти футах. Они заглянули друг другу в глаза, и полицейский сказал себе: «Этого парня стоит взять на заметку. Он негодяй».

В калейдоскопе щелкнуло. Фрагменты картинки оторвались друг от друга и сложились заново. Из здания вырвался поток людей, стек вниз по лестнице и рассеялся. Когда лестница снова опустела, блондина уже не было.

— Тут вот в чем дело, — пояснил Чабб. — Когда оказалось, что у вас в квартире для нас обоих работы не хватает, мы стали помогать и по соседству. Например, жена работает каждый день по часу в полуподвале на мистера Шеридана, а я каждую пятницу вечером хожу на два часа к полковнику Монфору и его жене — на Плейс. Через воскресенье по вечерам мы присматриваем за ребенком в доме 17. А…

— Да, понимаю, — прервал его мистер Уиплстоун.

— С нами вы можете быть спокойны, сэр, мы за всем присмотрим и ничего не упустим, — добавила миссис Чабб. — Нами всюду были довольны. Мы свои обязанности знаем.

— Разумеется, сэр, жалование у нас было твердо установленное. Думаю, тут ничего менять не стоит.

Они стояли рядышком, с круглыми озабоченными лицами, ожидая его ответа. Мистер Уиплстоун слушал с вежливым вниманием и непроницаемым лицом. Наконец он решил, что Чаббы будут работать на него шесть дней в неделю. Станут готовить ему завтрак, обед и ужин. Если они будут безупречно выполнять свои обязанности, могут подрабатывать хоть у мистера Шеридана, хоть у кого угодно. В пятницу мистер Уиплстоун станет обедать и ужинать в своем клубе или где-нибудь еще. Оплату он считал приемлемой.

— Большинство обитателей Каприкорн, — пояснял Чабб, когда они разобрались по основным пунктам и перешли к деталям, — имеют счета в «Наполи», сэр. Конечно, если вы предпочитаете другого поставщика…

— А если речь идет о мяснике… — вмешалась миссис Чабб, — тут есть…

Они наперебой посвятили его в маленькие секреты Каприкорн.

— Звучит весьма привлекательно, — заметил в итоге мистер Уиплстоун. — Пожалуй, я немного прогуляюсь и осмотрюсь, как следует.

И он так и сделал.

«Наполи» оказался одним из четырех небольших магазинчиков на Каприкорн Мьюс. В миниатюрном помещении могли поместиться человек восемь, и то если пилотную. Принадлежал магазинчик итальянской супружеской паре: смуглому любезному мужчине и столь же смуглой пухлой веселой жене. Помогал им довольно бодрый кокни.

Магазинчик ему понравился. Ветчина и копчености там были свои. Мистер Пирелли делал еще и паштеты, и прочие деликатесы. Сыры у них были всегда только свежайшие. Над головой висели фляги с сухим «орвьето», а за дверьми на полках теснились бутылки с прочими итальянскими винами. Обитатели Каприкорн с гордостью говорили, что «Наполи» — их маленький «Фортнэм». Собак внутрь не пускали, но из стены у входа торчал ряд металлических крюков. И каждое утро оттуда доносился лай собак всевозможных пород, привязанных в рядочек.

Мистер Уиплстоун обогнул собак, вошел внутрь и купил соблазнительный на вид камамбер. У прилавка стоял краснолицый мужчина с армейской выправкой, которого он уже видел на улице. Тот как всегда был в безупречно сидящем костюме и перчатках. Пирелли именовал его «полковник» («Видимо, Монфор», — прикинул мистер Уиплстоун). В магазине тот был с женой.

«Она ужасно выглядит, — подумал привередливый мистер Уиплстоун. — Размалевана, как клоун, да и одета более чем странно».

Женщина неподвижно, как-то странно выпрямившись, стояла за спиной мужа. Но когда мистер Уиплстоун подошел к прилавку, сразу шагнула в сторону и наткнулась на старого дипломата. Острый каблук вонзился ему в носок ботинка.

— Простите, — едва не вскрикнул он от боли и приподнял шляпу.

— Ничего, — хрипло бросила она, смерив его мутноватым, но кокетливым взглядом.

Муж обернулся; казалось, он испытывает желание с кем-то поговорить.

— Нет тут места для маневров, верно? — проворчал он.

— Верно, — согласился мистер Уиплстоун.

Он открыл в «Наполи» счет, вышел на улицу и продолжил свои исследования.

Вот здесь недавно встретился он с маленькой черной кошечкой. В гараж въезжал огромный грузовик. Вдруг показалось, что краем глаза он на миг заметил какую-то тень, а когда грузовик остановился, как будто донеслось слабое, жалобное мяуканье. Но ничего не произошло, и он, странно взволнованный, побрел прочь.

В дальнем конце Мьюс, у входа в пассаж, стояло небольшое здание, когда-то бывшее конюшней, которую позднее перестроили в мастерскую. Грустная толстая женщина лепила там глиняных поросят с розами или маргаритками вокруг брюшка и дыркой в спине, которых можно было использовать как горшочки для сливок или вазочки для цветов, — по собственному усмотрению. Фигурки разной величины казались совершенно одинаковыми с виду. Сзади в помещении была гончарная печь. Мистер Уиплстоун заглянул внутрь. Тучная женщина уставилась на него из темноты. Над входом тянулась надпись: «X. и К. Санскрит. Поросятки».

«Ничего себе торговая марка, — пошутил про себя мистер Уиплстоун. — Кем по национальности может быть человек, носящий фамилию Санскрит? Скорее всего, индус, — подумал он. — А „X“ — Икс? Вероятно, Ксавьер? Зарабатывать на жизнь, бесконечно формуя одних и тех же глиняных поросят… Но почему странная фамилия ему что-то напоминает?»

Тут вдруг он осознал, что тучная женщина все еще смотрит на него из полутьмы, и побрел дальше. Очутившись на Каприкорн Плейс, направился прямо к красной кирпичной стене в ее дальнем конце. Через арку в стене можно было попасть в узкий проулок за собором, а по нему на улицу, кончавшуюся в изысканном Плейс Парк Гардене, где высилось величественное здание посольства Нгомбваны.

Мистер Уиплстоун взглянул на красный щит с государственным гербом — зеленым копьем и солнцем — и вспомнил, что начинается важный визит и что посол и все его сотрудники не знают, что и делать, чтоб приготовиться к приезду своею безмерно жизнерадостного президента. За каждым древесным стволом будут видеть заговорщика. Особый отдел поднимет обычную суматоху, и в Министерстве иностранных дел тоже зашевелятся.

«Я рад, что для меня все это уже позади. По крайней мере, я надеюсь», — сказал он сам себе. И понял, что внутри что-то болезненно отозвалось.

Уже больше месяца мистер Уиплстоун жил в своем новом доме. За это время он пообвык, обустроился и успокоился, но ни в коем случае не впал в летаргию. Напротив, смена обстановки заставила его почувствовать себя бодрее. Он вошел и ритм жизни в Каприкорн. «Смахивает на маленькую деревушку посреди огромного Лондона, — записал он в дневнике.