— Верно, — инспектор посветлел лицом. — А теперь я пошел заниматься делами. Мы вместе навестим почтенного директора банка? Зовут его Генри Джеймс, почему-то это имя кажется мне странно знакомым. Я собираюсь заглянуть туда часов около десяти.

— А сколько сейчас? — Кэмпион устыдился, что еще валяется в постели. Его собственные часы, видимо, остановились, потому что показывали без четверти шесть.

Люк взглянул на свою серебряную луковицу, которую извлек из кармана пиджака. Потом тряхнул ее, как следует.

— Это же надо, без десяти шесть. Я пришел около пяти, но не хотел будить вас сразу, боялся, что вы поздно легли…

— Мы, старики, любим поспать, — пошутил Кэмпион. — Вам теперь предстоят несколько часов писанины, если я правильно понял?

— О да, нужно спешить. У нас тоже не хватает людей. А тут еще это, — он принялся внимательно всматриваться в какой-то листок, несколько чище остальных. — Директор тюрьмы Его Королевского величества в Чарлзфилдсе сообщает, что у них в госпитале находится некий Лаки Джефриз, который отбывает двухлетний срок за кражу со взломом. Он при смерти, какие-то внутренние проблемы. — Люк запнулся. — Во всяком случае в бреду он непрерывно шепчет: «Эпрон-стрит, избегай Эпрон-стрит». Твердит одно и то же. А когда приходит в себя и его спрашивают, что это значит разумеется, не хочет или не может объяснить. Утверждает, что вообще не слышал о такой улице. В Лондоне три Эпрон-стрит, поэтому дирекция тюрьмы уведомила полицию всех трех участков. Быть может, нашей улицы это не касается, однако заставляет задуматься.

Кэмпион внезапно сел, и хорошо знакомый порочно сладостный холодок медленно пополз по спине.

— Значит, он чего-то боится?

— Видимо, да. В заключение там такая пометка: «Врач сообщает, что пациент при этом сильно потеет и нервничает. И хотя прочие слова, даже весьма неприличные, произносит громко, про Эпрон-стрит всегда поминает только шепотом».

Кэмпион отбросил одеяло и заявил:

— Встаю!

Кабинет директора банка был старомоден каждым своим дюймом. Небольшая комната с угольным камином была оклеена богатыми красно-золотыми обоями с китайским узором, на полу лежал турецкий ковер, а угол занимал шкаф, где наверняка держали шерри и сигары. Еще там стояло большое бюро красного дерева, смахивавшее на катафалк, а для клиентов — кресло зеленой кожи, высокая спинка которого была обита по краям медными гвоздиками.

Над камином висел неплохой портрет маслом, изображавший джентльмена в вычурном сюртуке викторианских времен и высоком воротничке, заслонявшем подбородок.

Пока Кэмпион оглядывался вокруг, ему без всякой видимой причины вдруг пришло в голову, что прежде старательно избегали писать слово «банкрот», словно нечто непристойное.

На таком фоне мистер Генри Джеймс выглядел слишком современно и неуместно. Стоя за бюро, он с сомнением присматривался к своим гостям. Банкир был ухожен до неприличия, его редевшие волосы так плотно прилегали к голове, что производили впечатление покрытых лаком. Сорочка сверкала безупречной белизной, а деликатный узор на бабочке был почти незаметен.

— Простите, джентльмены, но ситуация в самом деле весьма щекотливая. За всю мою карьеру мне еще не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. — Голос был таким же приглаженным, как и он сам, — чистые гласные, прекрасно произносимые согласные. — Я уже вам говорил, инспектор, что Банк (он явно произносил это слово с большой буквы, почти как «Бог») — не может дать вам никакой информации, кроме как по требованию суда, а я искренне надеюсь, что до этого не дойдет.

В этом кабинете Чарли Люк больше, чем обычно, походил на гангстера. Широко ухмыляясь, он поглядывал на своего спутника как верный пес, который только ждет команды, чтобы задать перцу.

Кэмпион с интересом смотрел сквозь роговые очки на свою жертву.

— Это неофициальная беседа. Почти… — добавил он.

— Извините, как это?

— Я имел в виду, что вам стоит на минутку забыть про банк.

Слабая улыбка скользнула по округлой физиономии собеседника.

— Это мне довольно трудно обещать.

Не иначе как по чистой случайности оба собеседника одновременно взглянули на портрет над камином.

— Основатель? — спросил Кэмпион.

— Внук основателя, мистер Джефферсон Клодж, в возрасте тридцати семи лет.

— Он еще жив?

— Ну конечно, нет. Портрет написан в тысяча восемьсот шестьдесят третьем.

— Банк в числе известных?

— Не слишком. — В голосе Джеймса звучал легкий укор. — Лучшие банки, если позволите заметить, отличаются отсутствием этого качества.

Улыбка Кэмпиона просто обезоруживала.

— Вы довольно близко знакомы с семейством Палинодов, верно?

Директор провел ладонью по лбу.

— Да, черт возьми, — неожиданно заявил он. — Да, пожалуй. Я их знаю с детства, они наши старейшие клиенты.

— Тогда постараемся избегать денежных вопросов. Хорошо?

Мистер Джеймс казался и грустным, и довольным.

— Придется. Что вас, собственно, интересует?

Инспектор вздохнул и придвинул кресло поближе.

— А что может интересовать следствие? Мисс Рут Палинод была убита.

— Это официальная версия?

— Да, но мы ее не разглашаем, пока следствие не закончится. Мы из полиции, как вы, вероятно, догадываетесь.

В беспокойных круглых глазках блеснула признательность.

— Вы хотели бы знать, как давно я знал ее и когда видел в последний раз, верно? Ну что же, знал ее я с детства, а в последний раз видел как-то утром, за несколько дней до ее смерти. Трудно вспомнить, когда именно, но полагаю, накануне ее болезни. Она приходила сюда.

— По делам?

— Да.

— У нее был счет в вашем банке?

— В то время нет.

— Значит, счет ее был закрыт?

— Я обязан отвечать? — Джеймс побагровел от гнева. — Я вам уже говорил, что не могу давать информацию о финансовых делах моих клиентов.

— Гонг, — буркнул Кэмпион из глубины зеленого кресла. — Давайте вернемся к временам вашего детства. Где тогда вы жили?

— Здесь.

— В этом доме?

— Да. Видимо, нужно пояснить. В то время директором был мой отец. Когда я подрос, стал работать в центральной конторе в Сити, а потом, после смерти отца, занял место директора местного филиала. Мы не производим крупных операций и специализируемся на обслуживании частных клиентов. Большинство из них имеют у нас счета уже несколько поколений.

— Сколько еще филиалов у банка?

— Только пять. Центральная контора помещается на Баттер-маркет.

— Полагаю, вы помните семейство Палинодов в пору их процветания?

— Ну разумеется! — воскликнул он с таким жаром, что посетители недоуменно переглянулись. Казалось, упадок семейства задел его лично. — Конюшни в переулке полны были превосходными лошадьми. Повсюду крутилась прислуга. Поставщики прекрасно зарабатывали. Череда приемов, званых обедов, дружеских вечеринок, повсюду серебро, хрусталь, ну и вообще… — он махнул рукой, слов явно не хватало.

— Канделябров? — подсказал Люк.

— Вот именно, канделябров, — казалось, директор очень благодарен за подсказку. — Профессор Палинод с моим отцом были почти приятелями. Я хорошо помню старика. У него была длинная борода, густые брови, и еще он носил цилиндр. Любил посиживать в этом зеленом кресле, отнимая у моего отца время, но это никому не мешало. Вся жизнь в округе крутилась вокруг Палинодов. Мне не хватает слов, чтобы передать все великолепие, но это были прекрасные времена и незаурядная семья. Какие меха они носили в церковь! А брильянты, которые миссис Палинод надевала в театр! А рождественские елки, на которые приглашали счастливчиков вроде меня… Да, когда я вернулся сюда и нашел их в таком состоянии, потрясение было ужасным.

— Они и сейчас очень милые люди, — рискнул Кэмпион.

— Разумеется, и человек чувствует себя по-прежнему им обязанным. Но нужно было видеть их тогда!

— Может быть, Эдварду Палиноду недоставало деловой хватки отца?