Через секунду тишины берег озера взорвался от сумасшедшего хохота. Димыч, трясясь как в падучей, лупил себя кулаком по коленкам и через раз - Дитера по макушке. Я, содрогаясь от не дающего вздохнуть смеха, отказывался верить собственным ушам и, не в силах произнести ни слова, жестами просил девушку повторить. Дитер счастливо ржал вместе с нами.

- Хеля! - прорыдал Димыч. - Ты все точно перевела?

- Я очень хороший специалист, мальчики. Очень! - заражаясь всеобщим весельем, прыскала в кулачок девушка.

- Братан! Ну я же тебе говорил, что у нас земля живая! - сграбастал подельник немца в свирепые объятия. - Погоди, еще женим тебя на какой-нибудь козырной нашей тетке, совсем на человека похож станешь.

Дитер внезапно посерьезнел и как-то очень просто сказал:

- А вот это с некоторых пор - моя мечта.

- Ну что, други мои, по машинам? - привычно изобразил я рыночного глашатая.

Все как-то разом подхватились и стали доупаковывать "Ниву" и наводить окончательный блеск на готовившейся вновь осиротеть полянке.

- Последний вопрос, - подошла ко мне Хеля. - Как все-таки поточнее узнать, что же мы такое нашли? Ну, чисто по-женски. Любопытно до обморока.

Я ободряюще погладил ее по плечу.

- Узнаем. Обязательно. Дай только на трассу выехать и связь поймать. В инете есть сканы всех рукописей, хранящихся в госфондах, музеях и церковных библиотеках. Тем более что в нашем случае поиск предельно упрощен. Рукописи Евангелие одиннадцатого века в русской редакции существуют, в лучшем случае, в пяти-шести версиях. Или я найду аналог, или у нас - неизвестный ранее экземпляр. Мне нужно будет от силы полчаса. Кроме того, отец Василий наверняка даст развернутую консультацию по нашему вопросу. Потерпишь?

Девушка благодарно кивнула и отошла к машине.

Вскоре наш застоявшийся рысак бодро месил кашу колеи по направлению к отчему дому.

И снова нас нещадно мотало по салону, но притерпевшиеся пассажиры, приобретя необычайную цепкость, вполне освоились и даже умудрялись высматривать в залепленных грязью окошках достойные их внимания осколки пейзажей.

Закончился разбитый проселок, пошла грейдерка - предвестник цивилизации и маячившего где-то на горизонте асфальта. Димыч, уткнув нос в планшетник, выискивал кратчайшую в паутинке дорог, стремясь, согласно моим вводным, вывести пепелац на нужную трассу. Ребята пытались поймать связь. Я рулил и маялся ответственностью принятого решения.

Машинка выкатилась на берег очередной речушки, и я удивленно нажал на тормоз. Дорога упиралась в никуда. Неширокий бревенчатый мост зиял солидным провалом, открывая взгляду любопытствующих полуистлевшие бревна обнажившихся опор. Мы не торопясь выбрались наружу из салона и как былинные богатыри выстроились на берегу, приставив ладошки козырьком ко лбу, защищая глаза от яркого вечернего солнца. За нашими спинами тянулись гигантские собственные тени.

Я оглянулся. Ни на одном из берегов не было никаких признаков жилья и, стало быть, полностью отсутствовала возможность поспрошать какой-нибудь недалекий объезд или брод.

- А что, ребятки, закручинились? Нету тут дороги, нету. Уж давненько как. Повертать придется, - послышалась старушечья бодренькая скороговорка совсем рядом.

Мы, чуть не подпрыгнув от неожиданности, с изумлением уставились на махонькую бабулю, стоящую возле машины. Хеля, охнув, схватилась за сердце.

- Добрый вечер, бабушка. Испугали прямо,- поздоровался я, приходя в себя. - А не подскажете нам, есть ли тут объезд какой-нибудь?

Старушка смешливо сощурила выцветшие глазки.

- А чего хошь скажу, милай. Чего ни спросишь. А только ведь забыл, поди, чего поспрошать хотел? Потом-то локотки кусать кинешься, а только поздно будет. Ну да ничего. Локотки - они для того и придуманы.

Ее горохом рассыпающийся говорок звонко перекатывался в черепной коробке и абсолютно не давал возможности сосредоточиться на какой-то отдельной мысли. А старушка не переставала бубнить.

- Ты не майся, не майся. Правильно вы все задумали. От большой напасти себя убережете. А тебе, соколик, и о себе еще подумать надобно. С весны, поди, из рук все валится-то?

Я недоуменно потряс головой.

- А ты не тряси башкой-то как мерин стоялый. А лучше ту вещичку, что по весне из землицы поднял, отнеси-ка назад, где взял, да и прикопай поглубже. Негоже ей на свет появляться-то. Великая в ней сила таится. Злая. Много беды наделать может. Она тебя, милок, и точит. А прикопаешь - все помаленьку и наладится. Верно тебе говорю, - дробно тараторила бабуля.

Спохватившийся Димыч мерно загудел:

- Бабуль, а чего это ты нам тут загадки загадываешь? Знаешь дорогу - скажи. А нет, так и на том спасибо.

Старушка озорно подбоченилась, глядя на нашего штурмана.

- Ой, силен. Ой, могуч. Ничего не боишься. Хороший какой, го-ордый. Спина прямая. А только тут ведь как - или ты гордыню сломаешь, или она тебя. Будет, будет тебе урок. Вижу. А там уж как сложится. Но ты ведь боли не боишься? Правда, она разная бывает, боль-то. Ну да ладно, выпутаешься.

Димыч нахмурил брови.

- Чего-то ты мать, того... Это с чего ради мне гнуться? Как умею - так и живу.

- А ежели поклон земной, к примеру, отбить сподобишься? А спина-то и не гнется. А? Ты подумай, подумай, милок. Время есть пока, - и бабулька просеменила к немцам. Остановилась перед девушкой, замерла. - Хелена, говоришь? Смешная-я... Ты, девонька, прикидывай поменьше, а больше сердечко слушай. Оно не обманет. Бабушка твоя послушала и тебе дорогу верную указала. В детках наше счастье, в детках. Мужики - они что, вечно воюют где-то, пропадают. А нам деток растить надо. В любви зачатых и любовью согретых, - осыпала она своими скороговорками Хелю и повернулась к Дитеру.

- Ну что, горемыка, думаешь, спрятался? Думаешь, никто не видит, оно и ладно? А от себя-то куда убежишь? Маманька-то любила тебя, звала... А померла одна. Плакала. Простил бы ты ее, сынок. В прощении - сила. И покой. Вижу, плохо тебе. От того и хворюшка приключилась. Погибельная. Доктора - они что, им правду говорить совесть не велит. А весны-то тебе и не увидать. Ну да ладно, помогу. Ты ведь и не жил еще совсем. Разве ж это жизнь была? Так, брел куда вели, как бычок на привязи. Только смотри у меня, не оплошай. Я ведь не от каждого смертушку-то отвожу. Понял, как дышать полной грудью, так и дыши, - она подошла к замершему немцу и ткнула его сухонькой щепотью в левую грудь. - Вот так оно и ладно будет, - и обернулась к нам.

- Ехать вам надобно, ребятки, раз к утру в городе быть хотите. А только все равно не успеть вам. Ну да ладно, совсем заболтала вас, старая. Езжайте уж.

Мы как завороженные побрели к машине. Наши тени послушно втянулись в салон, я завел двигатель, приоткрыл окошко и, трогаясь, спросил запоздало:

- Откуда ты такая взялась, бабуля?

Она, семеня вдоль дороги, прочастила неохотно:

- Откуда, откуда... Любопытный какой. Оттуда. От дедушки. Каждому дедушке, милок, своя бабушка полагается. Не знал? И не казнись ты, не майся за те полшажка, не сделанные в дальних горах. Не трусость то была - мудрость древняя. Она тебя и отвела тогда от края. Есть в тебе эта искорка. Береги ее. Пригодится еще не раз. Вижу. Езжай давай.

И я тронул газ, разворачиваясь и набирая скорость.

Вслед нам донеслось:

- И прекратите мне старика спаивать. Ишь, взяли моду... Он же только зимой в себя приходить начинает. Прям как дети малые...

Мы ехали молча, пытаясь переварить услышанное. Я на секунду обернулся. Дитер слепо уставился на грязные потеки на стекле. По лицу его текли слезы. Хеля, съежившись, забилась в уголок, выставив перед собой сцепленные в замок пальцы...

Я вспомнил.

Задыхаясь от ощущения неизбежной потери, резко ударил по тормозам, в два приема развернул "Ниву" и понесся обратно. Димыч уколол меня понимающим взглядом и промолчал.

Через минуту мы вновь стояли на том же месте. Вокруг, насколько хватало глаз, на обоих берегах - никого.