- Я тоже, пожалуй, тормозну, - буркнул Димыч и, засовывая в карман извлеченную из пакета с продуктами консервную банку, озабоченно произнес: - Помнится, ты днем пару яблочек с поля притырил. Угостишь друга?

- Змею ублажать собрался? - хмыкнул я, протягивая ему плоды.

- Ну это как получится, - уклонился он от обсуждения и нырнул к костру.

Упаковываясь в спальник и готовясь нырнуть в сладостное небытие, я блаженно вытянулся, закрывая глаза, и тут меня осенило. Консерва, яблочки... Эх Димыч, Димыч... А если у них валидола не окажется?

И провалился в сон.

Вот странное дело... В палатке - всегда сплю предельно чутко, что никак не отражается на качестве отдыха. Такое удивительное состояние полудремы, когда мозг в автономном режиме отслеживает все происходящее вокруг, деля звуки на фоновые и остальные. И в случае потенциальной опасности будит организм буквально за доли секунды.

Я спал и слышал тихий бубнеж Димыча, втирающего что-то завороженной колдовством ночного леса Хеле, слышал, как он потом, кряхтя и шурша нейлоном спальника, укладывается в палатке... Потом остался только шорох начинающегося мелкого дождика, шум ветра в кронах сосен над нами и топот предельно наглой лисы, выбравшейся помышковать и решившей заодно провести тщательный аудит в нашем лагере. Как сладко дремать в теплом уютном коконе спального мешка, убаюкиваясь монотонным шепотом дождя.

Под утро напарник вжикнул молнией выхода, выскальзывая наружу, а еще примерно через полчаса отсыревший утренний лес огласился его жизнерадостным трубным ревом.

- Господа кладоискатели, па-адъем! Чай закипает, хавчик на столе, а чарующе ледяной ручей жаждет облобызать ваши сонные опухшие рожи. Хеля не в счет. Там - личико.

Я вылез из спальника на свет божий, быстренько натягивая камуфляж поверх термобелья и затолкнув в чехол свою синтепоновую перину. В соседней палатке тоже ощущался бодрый оживляж. Дождь прекратился еще ночью, но попятнанный лохмотьями тумана лес напоминал недовыжатую поролоновую губку, истекающую влагой на краю раковины у нерадивой домохозяйки. Димыч протягивал мне из салона "Нивы" умывальные причиндалы.

Поеживаясь и позевывая, мы по знакомой тропке направились к ручью. В двух метрах за нами следовала оставшаяся пара.

Вот оно! За первым же кустом вольготным блином растеклась совсем свежая лепеха медвежьего гуано, все так же кокетливо декорированная кусочками яблок. Димыч всплеснул руками, наклоняясь над ней.

- Вот гад, а? - возмущенно обратился он к застывшей аудитории. - Совсем обнаглел, животное. Похоже, всю ночь рядышком с лагерем шастал, паразит. И костер ему по фиг.

Он зачерпнул указательным пальцем солидную порцайку желтоватой субстанции, задумчиво отправил ее в рот и, почмокав, провозгласил:

- А ведь свежак совсем. Буквально час как нагадил, не более. А, Витек?

Я, покоряясь неизбежному, повторил процедуру.

- Да не, Димыч. Явно ночью тужился, зверюга. Если бы свежак - еще парило бы.

Раздавшиеся сзади громкие утробные звуки побудили нас прервать увлекательнейшую органолептику образца и оглянуться.

Германия, упав на колени и уткнувшись лицами в чахлый кустарник, интенсивно болела в него морской болезнью.

Похоже, ребята ничего не знали об этой старой туристcкой хохме. Чистило их демонически. Со стонами и подвываниями. Наконец Хеля, пошатываясь, приподнялась с колен и, обратив к нам перекошенное, нежно-салатного оттенка лицо, ошеломленно простонала:

- Это... что... такое... было???

Аналогичный вопрос читался и в запредельно изумленном взоре Дитера.

Димыч кинулся спасать ситуацию. Как умел.

- Ребята, да вы что? Это же шутка! Это просто кабачковая икра! Нате, сами попробуйте... - и с искренним раскаянием на лице, зачерпнув солидную соплю продукта на щепочку, сделал шаг по направлению к болезным. Дикий крик неописуемого ужаса был ему ответом. А незадачливые тевтоны сайгаками нырнули в заросли, откуда незамедлительно послышались знакомые звуки второй части Марлезонского балета, исполняемого с необычайным воодушевлением.

- Димыч, ох, не замолим... - покачал я головой, направляясь к ручью...

Тем не менее, через двадцать минут освежившаяся и более-менее пришедшая в себя компания собралась у костра. Остатки недавнего потрясения еще читались на лицах наших друзей, но самообладания им все же было не занимать. Ситуация понемногу выравнивалась.

- Боже мой. Я же теперь год ничего не смогу есть, - выдохнула Хеля, с отвращением взирая на скромный в ассортименте, но обильный стол.

Димыч захлопотал.

- Все - херня, кобра ты наша впечатлительная. Это мы сейчас поправим. С гарантией, проверено, - и извлек из пакета бутылку лекарства "решительно-от-всего". - Во! Учись, старый. На что только люди не идут, лишь бы с утра остограмиться, - жизнерадостно заблажил новоявленный эскулап, разливая "кедровку" по трем посудинам. - Сейчас это не выпивка, а антидот. Подняли, зажмурились, выпили одним глотком, - подал он пример, опустошая стопку, и потянулся к еде.

Ребята с легким содроганием последовали его примеру. Выдохнув и помотав головами, они с удивлением обнаружили, что способны потреблять пищу. Чем немедленно и воспользовались.

- Вы оба - оружие массового поражения, - объявила Хеля, подцепляя ноготком ломтик сала. - Боюсь, мы никогда до конца не привыкнем к своеобразию вашего общения.

- Не боись, подруга. Человек - такая скотина... Ко всему привыкает, - утешил ее Димыч. - Давайте-ка оперативненько закругляться. Нам еще сегодня ехать и ехать.

Все засуетились, завершая завтрак и сворачивая лагерь.

Впереди был еще один, сулящий необычайные приключения день.

Мы стоим у песчаного обрыва неширокой, с низким заболоченным противоположным берегом, речушки. Позади остался очередной, весьма нескучный перегон, а перед нами в виде небольшой опушки соснового леса неровной горбушкой, обгрызенной по краям многолетними паводками, красуется урочище. По отзывам старого верного камрада, давшего эту наколку, - весьма сладкое местечко. Не знаю, как оно в плане урожайности, конечно, но уже радует то, что в поисках места для лагеря ехать никуда не нужно. Можно будет встать прямо у воды, на вполне уютном песчаном языке, ровной площадкой радующем глаз.

Судя по всему, поселуха, первое упоминание о которой я нашел в разрядных книгах 1475 - 1605 годов, уже большей частью покоится в реке. Но остаток полянки, во всяком случае, был вполне ходибельным благодаря отсутствию зарослей травы. И внушал всем своим видом надежды на долгожданное удовольствие от предстоящего копа.

Народ, обнажив клюшки и переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, смотрел на меня и ждал последних вводных. Ну, будут вам вводные...

- В общем, так, - начал я, собираясь с мыслями. - Снова о ВОПах. Здесь, в Заонежье, неподалеку от Оштинского погоста, проходила линия фронта. Три года на одном месте, вплоть до снятия блокады Ленинграда в сорок четвертом. А это значит - неизбежные минные поля, неразорвавшиеся бомбы, снаряды и прочие сюрпризы. Камрад-наводчик утверждал, что тут вроде бы чисто. Но осторожность не помешает. После войны проводилось, конечно, частичное разминирование, но вряд ли скрупулезно. Да и занимались им здесь семнадцатилетние девчонки с соответствующей квалификацией. И заплатили они за это сполна. Даже фильм такой сняли недавно - "Рябиновый вальс". Дома, у кого есть желание, посмотрите. Впечатляет.

Дальше. Гулять есть резон по этой вот полянке, цепляя при желании полоску леса. Углубляться в него больше чем на двадцать метров, думаю, не имеет смысла. Большая часть урочища, увы, уже на дне реки. Годы... Но именно поэтому береговой откос тоже может представлять интерес. Ну, вроде все. Поехали? - и пошел, лаская землю бережными полукружьями взмахов своей красавицы "Маски".