- Прошу!

Потом тщательно отряхнул руки и подтолкнул Дитера к замершему от своей неожиданной беззащитности сундучку. Немец, затаив дыхание, встал на колени с лицевой стороны ларца, аккуратно взялся за дальние углы крышки и медленно потянул ее на себя, открывая нам дремлющую вековую тайну.

Четыре головы, заслонив солнце, сомкнулись над раскрытым хранилищем добытых сокровищ.

Внутри, занимая почти все пространство, лежал объемистый сверток. Я аккуратненько приподнял его на вытянутых руках и кивнул Димычу на "Ниву". Тот, моментально содрав с остолбеневшего Дитера куртку, расстелил ее на капоте и, придерживая меня за локоток, бережно проводил к машине.

Уложив находку, я стал разворачивать нечто, напоминающее тонкую темную замшу, расползающуюся у меня в руках.

- Аккуратней, каззел, - ласково прошипел напарник.

Я не отреагировал, продолжая работать. После замши пришел черед следующей "одежки" в образе такой же темно-бурой рухляди, но типа бумаги в какой-то засохшей пропитке.

Наконец нашим глазам предстал тускло-серого цвета брусок размером примерно с три кирпича, уложенных как костяшки домино в ладони.

- Книга, - ахнула Хеля, чуть коснувшись пальчиком боковины и почувствовав нежной кожей неровные ребрышки спрессованных страниц.

Димыч провел очередной чистой перчаткой по матово-серой поверхности, бугрящейся кабошонами самоцветов и жемчугом зерни.

- Мать моя женщина! Вот это оклад! - ахнул он, нависая над книгой. - Это что же за рыбку мы выловили?

Я обдумывал варианты и наконец решился.

- Слушайте, ее нельзя открывать. Сами понимаете - древнючая бумага, свет... Загубить можем.

Народ робко, но запротестовал. Хеля озвучила волю большинства:

- Ну давайте в одном месте попробуем открыть, чтобы хотя бы попытаться узнать, что мы нашли. Я же не доживу до города, просто умру от любопытства. Вы сможете разобраться в старом русском языке?

- А хрен его знает, - чистосердечно признался я. - В датах еще попробую, а в тексте - вот так сразу, с кондачка... Вряд ли. Там же почти все без огласовок, слова и предложения - через раз без пауз. В общем, так. Если открывать, то первую или последнюю страницу. Там должны быть даты и что-то типа оглавления... надеюсь, - раздираемый противоречивыми желаниями, капитулировал я. - Так, Хеля. Готовь фотик, прицеливайся на книгу, я попробую открыть начало и конец. Как только открою, ты делаешь три снимка каждой страницы. Локтями упрись в капот, чтобы руки не дрожали. Дитер, делаешь то же самое, только видео. Понял? Димыч, поищи, во что ее упаковать потом. Наши непромокайки сгодятся, еще скотч и маленький рюкзачок. Нож дай. И поживее, ребята. Ну нельзя так с ней, понимаете?

Народ засуетился, озабоченный приготовлениями. Вскоре все было готово. Немцы встали прямо перед книгой, нацелившись на нее своими смартфонами, а я чуть сбоку. Подумав, снял перчатки. Выдохнул и обушком лезвия подцепил серебряную доску обложки, помогая себе кончиками пальцев левой руки.

Нехотя приподнялась доска, открывая титульный лист. Я впился взглядом в открывшуюся страницу, пытаясь определить, из чего она сделана. Защелкали-зажужжали фотики.

- Все. Готово, - отчеканила Хеля.

Я медленно опустил обложку, перевернул книгу. Мы, уже гораздо увереннее, повторили процедуру. Тщательно упаковав находку, убрали ее в салон и стали рассматривать фотографии. Получилось великолепно. Немцы завороженно любовались приоткрывшей свои странички тайной, а мой взгляд выискивал даты. Масло в голове начинало закипать, но общая картинка уже вырисовывалась. Решительно забрав у Хели ее мобилу, я попросил у всех минуточку внимания.

- Значит, так. Излагаю свою версию, - состыковывая остатки пазлов в голове, начал я. - Это не бумага, а пергамент. То есть рукопись. Рукопись на дорогущем пергаменте, тем более в таком окладе - баснословно дорогая вещь по тем временам, и заказывать ее после возникновения печатного станка - идиотизм. Значит, выпущена она до изобретения печати. Шрифт старославянский. Значит, книга - русская.

Дальше. Иван Федоров открыл свою типографию в тысяча шестьсот лохматом году. То есть наша находка изготовлена раньше. Далее. Светской литературы в те годы, да еще в рукописях, не существовало на Руси в принципе. Как и любой другой, в общем-то. То есть это церковная книга. С огромной долей вероятности - Библия или Евангелие. Судя по объему, во всяком случае. Рукописных изданий этих книг в мире - по пальцам пересчитать, а то, что мы ее нашли, не лезет ни в какие ворота. Этого просто не может быть.

Дальше. Поскольку мы на Вологодчине, то, скорее всего, это новгородская рукопись. Пока мне ничего в голову, кроме Геннадиевской Библии, не приходит. Хотя она вроде как на бумаге написана. Это самый конец пятнашки. Мрак. Давайте, мы с Димычем спокойно поищем дату.

Ребята притихнув, кивнули. Я забрал дитеровскую мобилу и, всучив ее другу, обозначил цель поиска.

- Значит, так. ВРП-шные полушки помнишь? - Димыч, обидевшись, разинул было пасть, но я вовремя спохватился. - Извини. Значит, ищем "ящерицу"- знак тысячи. Потом группу из трех-четырех букв. Сверху, возможно, "шлагбаум". Моя - первая страница, твоя - последняя. Поехали!

И мы сунули носы в дисплеи.

- Есть! - рыкнул Димыч и ткнул мне в лицо своей мобилой.

Я впился глазами в экран и зашевелил губами.

- Так. Ящерица, "зело", "ферт", какая-то зюзя и "добро". - Мой лоб не просто сморщился, а напоминал зад престарелого шарпея. - Дата, понятно, от сотворения мира. "Зело" - это шесть, зуб даю, "ферт" - пятьсот, а дальше, хоть убейте, не знаю. То есть шесть тысяч пятьсот какой-то год.

Я вспотел. Димыч парил рядом как загнанный локомотив. Считал он гораздо быстрее меня.

- Минус, грубо говоря, пять тыщ пятьсот, получаем десятый век с хвостиком. То есть одиннадцатый век. Вилы, - прохрипел он.

- Вилы, - подтвердил я обреченно.

- Евангелие одиннадцатого века?! Лучше бы мешок петровских рублей нашли. Не так дорого, конечно, но зато гораздо ликвиднее, - сразу врубаясь в тему, помрачнел Димыч.

Хеля, дрожа от нетерпения, засыпала меня вопросами.

- Почему Евангелие, а не Библия? Откуда уверенность в том, что это именно пергамент? Ты эксперт? Почему вилы?

Я, чувствуя свинцовую усталость в голове и смутную маету в душе, вяло отмахнулся.

- Погоди. Мне перекурить надо, с мыслями собраться. Пять минут помолчим, ладно? - и вытащил сигареты.

Все, спохватившись, закурили. Я, пару раз затянувшись, потихоньку стал распутывать очередной мохнатый клубок мыслей в башке.

- С Евангелием - самое простое. В те годы русской Библии вообще не существовало. По-моему, Геннадиевская и есть первая. Во всяком случае, из дошедших до нас. По пергаменту я не эксперт. Я эксперт по оводам.

Ребята недоумевающе взглянули на меня. Димыч с материнской нежностью приложил свою клешню к моему лбу. Я мотнул головой, стряхивая непомерную тяжесть.

- Ну чего уставились? Ну, шлялся я в молодости по Якутии, видел там ровдугу. Замша такая оленья. В ней дырки от укусов оводов, пауты по-сибирски. Они оленям шкуру прокусывают и в мясо свои личинки откладывают. Чтобы те родились сразу как на продовольственном складе. Якуты оленя кушают, из шкуры замшу делают, а дырки остаются. Два таких маленьких прострела - на последней странице, сами посмотрите, - ткнул я пальцем в дисплей. - А пергамент - та же шкура. Только выделка поизящнее. Теперь по поводу вил. Начну сначала. Ребята, мы нашли клад. С большущей буквы К. По нашему договору, он делится на всех в оговоренных пропорциях. Так?

Немцы дружно кивнули, Димыч тоскливо посмотрел в сторону. Ребят ему было искренне жаль. Начиналось самое трудное и неприятное. Я собрался.

- Каждый имеет право голоса, но основной голос - Дитера. Это его находка. Дитер, слушай меня внимательно. Это - из страны уйти не должно. - И показал рукой в салон. - Продаваться тоже не может. Ты понимаешь? Хватит с нас Синайского кодекса.