Словом, неверно, что догма далека от "обычной жизни". Если Христос - только человек, дело до Него есть только Богу. Если Он - только Бог, к "обычной жизни" Он отношения не имеет. Нам исключительно, предельно важно верить в воплощение так, как учит догма. Иначе зачем нам вообще верить? Чему-чему, а "христианским принципам" такая вера не поможет.
"Обычному человеку" важен только Христос догмы. К несчастью, именно ее нам не открывают, предлагая взамен набор богословских терминов, которые никто не потрудился перевести на "обычный язык".
Доктор Селби считает, что, настаивая на догме, мы обижаем людей, и резонно напоминает о наших внутренних распрях. Разрешите сказать две вещи. Во-первых, незачем представлять христианство обтекаемым, милым, безобидным. Христос раздражал очень многих, и нелепо надеяться, что учение о Нем никого не заденет. Нам не скрыть, что кроткий и смиренный Иисус был исключительно упорен и пылок - так упорен, так пылок, что Его выгоняли из храма, побивали каменьями, травили, пока не предали позорной казни, чтобы не смущал людей. Каким бы ни был мир, который Он дает, мир этот не очень похож на вежливое равнодушие; и сам Он ясно сказал, что похож он на меч и огонь. Что ж удивляться, что ж расстраиваться, если христианская проповедь иногда вызывает сердитые письма или просто возражения?
Во-вторых, я все больше убеждаюсь, что христианские конфессии согласны в главном. Католик толкует Credo так же, как кальвинист, а возражают ему язычники да немногочисленные, хотя и шумные, люди, которые когда-то прочитали Робертсона или Спенсера и не могут их забыть. Вот и надо бы поскорее представить наши догмы так, чтобы их понял необученный язычник, для которого технический язык богословия - просто мертвая буква.
Разрешите теперь представить несколько догм, которые особенно плохо понимают, хотя, на мой взгляд, они очень важны. Их много; я выбрала семь "ключевых", а именно: Бог, человек, грех, суд, материя, труд и общество. Конечно, они между собой связаны, наше учение - не набор правил, а сложная разумная структура, но некоторые их стороны сейчас очень нужно понять.
1. Бог. Рискуя услышать, что я объясняю очевидное, скажу: если Церковь хочет как-то воздействовать на души, она должна проповедовать Христа и крест.
Христа она не очень проповедует, подменяя Его Иисусом. Я часто убеждаюсь, что обычные люди совсем не отождествляют Иисуса с Богом Творцом. Они резонно верят, что Отец сотворил мир, а Сьш спас род человеческий, но по отдельности, словно Они - просто отец и сын. Слова Никейского Символа веры легко прочитать "...единосущного Отцу, Им же [Отцом, не Сыном] все сотворено". На самом деле все правильно, и писателю, скажем, - понятно, но далеко не каждый творит в этом смысле; и многие твердо верят, что Тот, Кто взял грехи мира - не Тот, Кто создал мир, а скорее Его жертва. Опасно вьщелять одну сторону догмы за счет другой, но вряд ли кто спутает в наши дни Отца и Сына, а вот разделяют их так легко, что евангельская история становится бессмысленным рассказом о жестоком отце.
Догма воплощения открывает нам самую сущность мира только в том случае, если мы верим в творящую Божественность Христа. Здесь у христианства - огромное преимущество перед всякой другой религией: только оно знает ценность зла и страдания. "Христианская наука" сообщает нам, что зла, в сущности, нет; буддизм учит нас тому, чтобы мы отказались зло испытывать; а христианство говорит, что истинного совершенства мы достигнем, если прямо и действенно извлечем из реального зла реальное добро.
Не буду вдаваться в сложности и тонкости, связанные с природой зла и реальностью небытия, хотя современные физики, кажется, могли бы тут помочь. Сейчас самое важное - держать учение о реальности зла и ценности страданий в самом первом ряду наших догм. Говорить, что вера улучшает нас и утешает, а вообще-то на свете есть и зло, и страдание, - недостаточно, мало. Надо сказать, что Бог жив и действует изнутри зла и страданий, преображая их той силой, которая есть у всей Троицы прежде, чем создан мир.
2. Человек. Молодой и умный священник сказал мне, что, по его мнению, один из самых глубоких источников нашей христианской силы - невысокое мнение о человеке. Во многом он прав. Варварство и глупость особенно удивляют тех, кто очень хорошо думал о Homo sapiens, этом венце эволюции, и всерьез полагался на цивилизацию или просвещение. Вот им не только больно, им странно, что в тоталитарных странах так много страшной жестокости, а в демократических - столько себялюбия и своекорыстия. Самые прочные их убеждения рухнули, обвалились, из привычного мира выпало дно. Христианин горюет не меньше, но не удивляется - он и не возлагал на природу человеческую особых надежд. Он знает, что в самой сердцевине человека что-то сдвинуто, смещено и никаким законом этого не исправишь, поскольку закон создают люди, наделяя его своим несовершенством. Словом, мы будем неправы, если скажем: "Главное - знать, что хорошо, что плохо". Прав апостол Павел, сказавший: "Злое, которого не хочу, делаю". Вера в то, что наука и эволюция механически улучшают человека, гораздо пессимистичней христианства: если прогресс рухнет, опереться не на что. Гуманизм не дает нам никаких ресурсов, кроме нас же самих. Христианская догма о двойственности человека говорит, что и мы, и наши дела неслаженны и незавершенны, однако действительно связаны с вечным совершенством, которое - и в нас, и над нами. Если это принять, нынешние дела покажутся менее бессмысленными и менее безнадежными. Я сказала "нынешние", но этого мало. Один человек признался мне: "У меня маленький сын. Когда все это началось, я совсем растерялся - я думал, что он должен легче жить, чем мы. А потом я понял, что неправ. Борьба добра и зла будет для него такой, какой всегда бывала. Понял, и мне стало легче". Лорд Дэвид Сесил пишет: "Философия прогресса внушила нам на своем жаргоне, что дикость - позади, и мы толкуем о возврате к варварству. Но варварство - не позади, оно - под нами". И дальше, в той же статье: "Христианство убеждало людей не потому, что это - самый приятный взгляд на жизнь, а потому, что это взгляд самый верный". Я с ним согласна и просто ужасаюсь, когда христианство считают возвышенной, неземной, прекраснодушной религией, которая учит: "Будь хорошим - и будешь счастлив, хотя бы в другой жизни". Наоборот, оно реалистично до жесткости, если не до жестокости, и учит нас, что Царства Божия в этом мире достигнешь только непрестанным трудом, борьбой и трезвением. Оно учит, что мы вообще не можем стать ни хорошими, ни счастливыми, но можем обрести то, перед чем и счастье - как сор. Кажется, Бердяев сказал, что человеческую душу ничто не удержит от того, чтобы предпочесть счастью творчество.. Этим человек и похож на Христа, Который непрестанно страдает и творит в узах тварного мира.
3. Грех. Такое учение о человеке ведет к учению о грехе. Одно из самых удивительных обстоятельств нашего времени - то, что старая ненавистная доктрина грехопадения ободряет людей. Пытаясь освободить нас от бремени греха, новая философия стремилась как можно прочнее заковать человека в цепи детерминизма. Среда и наследственность, железы и подсознание, экономика и эволюция убеждали нас, что мы не отвечаем за свои беды и потому - не виновны. Зло, говорили нам, навязано извне, а не рождается внутри. Отсюда вытекает, как ни грустно, что, раз мы не отвечаем за зло, мы не можем ничего изменить. Эволюция и прогресс обещают послабления, но здесь и сейчас нам с вами надеяться не на что. Помню, одна моя тетка, воспитанная в традициях старомодного либерализма, отказывалась, читая литанию, именовать себя "жалкой грешницей". Если нас удастся убедить, что мы и есть жалкие грешники, что беда не где-то, а в нас, значит - мы, с помощью Божьей, можем что-то сделать, и эта весть покажется нам поистине радостной.
