— Павлик!

— Или ещё не всё? Чо, Кулёк, неужели ты ещё не всё на весы положил? — Пашка засмеялся и понимающе погрозил ему пальцем. — А-а, панымаю — приберегаешь! Аня, он приберегает…. Подожди-подожди, он скоро тебе на весы та-кое положит! М-мм! Не оторвёшься! Он умеет, спроси у его сис… сестёр. Мастер!

— Заткнись, Тапа! — Валька сбросил Анину руку и сделал шаг вперёд.

— А то что? — небрежно скривился Пашка. — Ну что, Анечка, понравилось? Получила, что хотела? Эту, как её — уверенность и устойчи….Нет, настойчивость! Во! Он был сильно настойчив — тебе понравилось? Не? А ты попроси!

— Тапик! — закричал Витька. — Охренел?

— Муха! Света! — Пашка улыбнулся ещё шире и попытался изобразить книксен. — Наше вам! Витенька, а ты не боишься, что следующей Света будет? Сам подумай — ну кто ты на фоне Кулька? Или ты думаешь, она другая? Шиш! Все они взвешивают, подожди, они ещё за него драться будут! Ты на кого ставишь? Я на Аньку!

Муха и Кулёк бросились вместе. Пашка, только что с трудом сохраняющий равновесие, выпрямился, сделал короткий шаг влево, встретил их двумя молниеносными ударами и отскочил. Резко, без замаха, почти нежно — словно прошелестел ветер. Витька сделал по инерции шаг и упал головой вперёд. Валька медленно осел на землю, по подбородку побежала струйка крови. Тонко закричала Света.

— Ты что? — ошарашено спросил Руслан.

— Стой, где стоишь, Русик! — Пашка уже не улыбался. — Ну как, Аня, не прибавил я ничего на твоих весах? Ни капельки?

Аня смотрела на него, как во сне. В злом детском сне, когда точно знаешь, что всё это мираж, и надо только проснуться. Знаешь, хочешь, но не можешь.

Света кричала и кричала, и только поэтому топот ног они услышали слишком поздно, когда шесть человек уже выбежали из темноты. Пять парней, пять длинных пальто, пять высоких ондатровых шапок. Даже намётанный взгляд грозненца не всегда мог отличить чеченца от русского, но тут никаких сомнений не было. Мало того — было совершенно ясно, что парни вряд ли городские.

— Эт чё тут? — спросил один, и последние сомнения рассеялись.

Характерный акцент представил хозяина не хуже его самого. Конечно, не из города. Сельские, а, скорее всего, из горной части республики — те, которых равнинные между собой называли «гуронами».

— Бодаетесь? Ого!

Скорее всего, ничего бы не было: всё-таки и Руслан был на месте, и сами «гуроны» были настроены не сильно враждебно. А может, и нет. В любом случае узнать этого не довелось.

Пашка, преувеличенно пошатываясь, повернулся в их сторону и любезно улыбаясь, предложил:

— А не пошли бы вы в жо…извиняюсь, девочки, в попу?

Первый — коренастый крепкий чеченец- то ли обалдел от такой наглости, то ли, действительно, не понял.

— Чё?

— «Чё», «Чё», — передразнил Павлик. — В жопу, говорю, пошли. Строем!

На этот раз они поняли и разом дёрнулись вперёд. Кто-то коротко взвыл, другой заулюлюкал, разъяряя себя. Дело не казалось им сложным — подумаешь, проучить какого-то городского, тем более, пьяного гаски.[8] И, уж конечно, они не обратили внимания на Пашкино «строем».

А зря.

Как ни коротко было расстояние, но всё же пять человек растянулись на добрых два метра. Первым бежал коренастый.

С него первого и слетела ондатровая шапка.

Павлик встретил его косым в челюсть. Не давая упасть, ударил ещё раз, теперь в солнечное сплетение, оттолкнул. Ушел влево и чётким кроссом встретил второго — под переносицу. На землю упала вторая шапка, через секунду на неё капнула чёрная в сумерках кровь.

Пашка отскочил к одноэтажному дому с вывеской «Вторчермет» над крыльцом, прислонился к стене. Внимательный взгляд бы заметил, что он всё-таки далеко не трезв и уже немного запыхался, но откуда бы он мог взяться — внимательный взгляд.

«Гуроны» были явно в замешательстве: такого они не ожидали никак. Такое не могло присниться им в страшном сне: за какую-то секунду этот пьяный гаски отправил в нокаут двух их самых лучших бойцов. Это было невозможно, это не укладывалось в головах, но, тем не менее, это было так.

Чеченцы столпились перед Пашкой полукольцом, как волки, загнавшие добычу. Добыча оказалась непростой, добыча вполне могла нанести смертельную рану, но это ничего не меняло — их больше, и они своего добьются. Древний инстинкт хищника переплетался с бойцовским характером горца, не привыкшего публично показывать слабость, и гнал их вперёд. Ату его! Взять!

— Что уставились? — заорал Пашка. — Давай! Кто следующий?

— Павлик! — закричала, опомнившись, Аня. — Па-а-влик!

Валька с трудом сел, помотал головой, прогоняя туман. Ныла десна, во рту было сладко от крови. Что происходило у конторы, видно было плохо: обзор закрывали три напряжённые спины. Вот одна дёрнулась вперёд, и в образовавшейся щели на секунду возник прижавшийся к стене Тапик. Любимая открытая стойка, лёгкие, еле уловимые движения корпусом. Непосвященный не поймёт, а понимающим эти танцующие движения могли сказать о многом. Чеченцы понимали. Спина отпрянула — и тут же двинулась другая. Проверяют.

«Убьют! — подумал Валька. — Бросятся все вместе и сомнут».

Похоже, то же самое подумал и Руслан. Он уже перебегал дорогу, оставалось каких-то пять метров. Три шага. Уже два.

Нога зацепилась за невидимую в темноте выбоину, Русик споткнулся и растянулся во весь рост. Чёртов грозненский асфальт!

— Эй! — пытаясь встать, закричал Руслан. — Цуьн вал да воцуш ву аьл шу хеташ делахь, шу гIалат дойлла![9]

Опять дёрнулась спина, отступила, и в мутном неоновом свете тускло блеснул нож.

— Совца! — Руслан уже встал. — Цуьн коьртар мас йожахь чIир соьца хир йу![10]

Чеченцы заколебались, один даже оглянулся: «Что он кричит, этот городской? Он что, забыл адаты?» Заколебались «гуроны».

И опять всё испортил Пашка.

— Зассали?

— Павлик! — визжала Аня. — Па-а-а-влик!

«Не успеть, — подумал Валька. — Вот дурак!»

И, уже не думая, чисто инстинктивно закричал, перекрывая и Руслана, и Анин визг.

— Атас! Менты!

Спины дернулись, было, назад, снова остановились. Валька встал и, прекрасно понимая, что никак не успеть, пошатываясь, двинулся вперёд. На самом деле, это ему только показалось — он не успел сделать и шага.

Заглушая всё, воздух пронзила трель милицейского свистка, и «ондатровые шапки», прихватив своих почти пришедших в себя друзей, исчезли в темноте.

Издалека послышалось знакомое завывание, и по проспекту Орджоникидзе, разрезая сумрак голубым миганием, медленно проехал милицейский газик.

Валька проводил отблески взглядом и удивлённо спросил:

— А кто свистел?

Всё ещё лежащий на асфальте Витька сел, поднёс руку ко рту, и наступившую тишину опять нарушила одинокая трель.

— Давно он у меня завалялся, — сказал он довольно. — Света, не плачь.

Подошёл Пашка с зажатой в руке ондатровой шапкой, зачем-то протянул её Руслану. Тот молча оттолкнул. Павлик протянул руку Витьке — тот сделал вид, что не заметил. Пашка зачем-то оглянулся по сторонам, бросил шапку на дорогу, прокашлялся.

— Муха, Кулёк, — голос, вроде бы, виноватый, — я не очень вас? Русик, прости…

Все молчали.

Павлик подождал, тщетно пытаясь поймать чей-нибудь взгляд, и вдруг пьяно осклабился:

— А чего вы так распсиховались? Поиграться не дали.

— Скотина! — не выдержал Руслан.

— Дурак! — сплюнул кровь Валька. — Какой же ты, Тапик, дурак!

Подошла Аня, вытащила из сумочки платок, подала Пашке. Тот недоумённо покрутил головой, Аня виновато улыбнулась и протянула платок Вале. Валька взял, промокнул запёкшуюся в углу рта кровь, сморщился. Аня поморщилась в ответ.

Павлик последил взглядом за платком, увидел Анин взгляд, и лицо его снова стало приобретать давешнее идиотско-наглое выражение. Это, уже в свою очередь, не укрылось от Ани, и она устало улыбнулась.