Курьер, ставший причиной этого неожиданного приключения, заважничал и раздулся, словно осел, несущий святые дары. Но святые дары — это мы. Можно подумать, что мы хрупки, как фарфоровый сервиз. Ибо, с одной стороны, нам оказывается всяческое почтение, а с другой, все невероятно боятся заговорить с нами. Это неплохо, но уже начинает надоедать.

Нас сопровождает многочисленная охрана, что наводит на мысль о дорогостоящем грузе и, если верить слухам, возбуждает алчность наших неожиданных коллег, истинных джентльменов большой дороги. Впрочем, дневное или даже ночное нападение развлекло бы нас.

Что, однако, вовсе не забавляет, так это вид всадников, охраняющих нашу карету. У этих метисов внешность настоящих разбойников. Одетые в полотняные костюмы и черные широкополые шляпы с трехцветными — зелено-бело-красными — кокардами, вооруженные плохенькими мушкетами и пиками с красно-зеленым вымпелом, они думают лишь о том, как бы пограбить несчастных придорожных жителей. Бессовестные бандиты забирают у них скот, птицу и расплачиваются ударами древка своих копий.

Перевозка пленников вроде нас обходится стране недешево, тем более что кормят нас словно эрцгерцогов[438] и в харчевнях, где мы останавливаемся, не позволяют нам истратить ни одного су.

Нас размещают мгновенно в самых лучших апартаментах. Бог мой, кто же будет за все это платить?

Наш личный эскорт состоит из нескольких пехотинцев, скучившихся в конце фургона. Все они — индейцы. Среднего роста, мускулистые, одетые также в полотняные костюмы, но более чистые, краснокожие производят более благоприятное, чем всадники, впечатление. У них массивные челюсти, выдающиеся скулы, выразительные глаза, уверенно глядящие по сторонам, безбородые лица. Но главное — они совестливы… Да, забыл упомянуть, что у них короткие волосы, но на каждом виске оставлено по длинной пряди.

Вооружение пехотинцев состоит из ружья и штыка. Служилые тщательно заботятся о своем оружии, и когда ружье, блестящее, словно зеркало, немного запотевает от соприкосновения с их влажными руками, они начищают металл кусочком кожи. Снаряжение их ограничено широким поясом, на котором висят ножны для штыка и огромный патронташ, почти столь же большой, как вещевой мешок французского пехотинца. Болтающийся ниже пояса, он выглядит довольно странно.

Дилижанс едет… едет… Охранник кричит на возницу и на мулов, возница обрушивается лишь на этих животных… Поистине адский поезд!

Трудно поверить, что, для того чтобы путешествовать быстро и с комфортом, надо стать преступником. Интересно, что думает об этом простой смертный?

За два дня мы добрались до Эрмосильо, удаленного от Алтара на сто девяносто километров.

13 июня. Эрносильо насчитывает двенадцать тысяч жителей, что не так уж плохо для здешнего края. Там есть монетный двор, где три года назад отчеканили три миллиона золотых и серебряных франков. Однако же провинция Сонора вовсе не богата.

Хорошо одетые господа, предупрежденные о нашем прибытии, приняли нас со всеми подобающими церемониями. Конечно, в нашу честь не произносили торжественных речей и нам не подносили на серебряном подносе ключи от города, но и без этого всего было предостаточно.

Хорошо одетые господа — это алькальд и городские судьи. Они устроили роскошный банкет в нашу честь, где нас угощали хересом[439] со специальных виноградников, о которых я до сих пор храню превосходные воспоминания.

14 июня. Господа узники, карета на Гуаймас подана!..

Наше путешествие напоминает триумфальное шествие. Во Франции с преступниками так не обращаются, будь это даже государственные преступники.

Мы с Жюльеном, ничего не понимая, благословляем вмешательство нашего превосходного врага полковника Батлера, благодаря которому мы так быстро продвигаемся к цели. Тридцать лье, отделяющие Эрмосильо от Гуаймаса, мы проехали менее чем за десять часов, хотя дороги здесь очень напоминают сибирские. Наша старая кибитка должна была бы уже сотни раз перевернуться на этих колдобинах. Но она на удивление прочна.

Вид Гуаймаса приводит в уныние. Зажатый в кольцо известняковых гор, перерезанных извилистыми ущельями, где произрастают тощая растительность и карликовые пальмы, город насчитывает шесть тысяч жителей и выглядит заброшенным. Только в порту оживленно, и это благодаря американцам, прибывающим сюда покупать кожи, гуано[440], медь и серебро.

Возможно, железная дорога повысит значение этого порта, и он станет одним из лучших на побережье Тихого океана, единственным крупным портом в Калифорнийском заливе.

В Гуаймасе нет воды. Источники находятся на окраинах, по дороге к Эрмосильо. Вода, извлекаемая при помощи нории — колес с черпаками, или, иначе, черпакового транспортера, разливается по бурдюкам и водоносами, именуемыми aquadores, доставляется на ослах в город. Эти колоритные типы, своего рода мексиканские овернцы[441], — индейцы яки.

16 июня. Едва познакомившись, мы уже прощаемся с Гуаймасом. Теперь мы проезжаем вереницу маленьких, ничем не примечательных городков, связанных между собой этой ужасной дорогой, которая с успехом могла бы соперничать с дорогами Западной Сибири.

Сначала мы движемся на восток и этого направления придерживаемся на протяжении восьмидесяти километров, чтобы потом, у венты Кокори, наконец выйти на тракт, пересекающий Мексику с северо-запада на юго-восток.

18 июня. Проехав венту Кокори, семнадцатого июня мы прибываем в Аламос, расположенный между реками Рио-Майо и Рио-Фуэрте. Этот город, насчитывающий шесть тысяч жителей, — уединенный, пропыленный и еще более пустынный, чем Гуаймас. Для европейца жизнь в местных домах из самана[442] и в поистине иссушающем одиночестве скоро превратилась бы в сплошной кошмар.

От Аламоса до Синалоа, столицы одноименной провинции, — около тридцати пяти лье, если двигаться через Фуэрте. Переход тяжелый. Сопровождающие нас всадники утомились. Некоторые уже отстали, потому что на подставах не было сменных лошадей. Индейские пехотинцы спят в фургоне, словно медведи в берлоге.

К счастью, нам удалось прекрасно переночевать в Синалоа.

19 июня. До Кульякана осталось сорок лье. Воздух все больше накаляется, появились москиты.

Я узнал, что Кульякан — столица губернаторства и епископства Сонора, число ее жителей достигает десяти тысяч. Это мне нравится. Здесь так же, как в Эрмосильо, имеется монетный двор. Интересно, почему все-таки монету чеканят в Мексике? Задаю себе этот вопрос потому, что вижу вокруг неприкрытую нищету. Кому это выгодно?

21 июня. Мы еще узники, но с нами обращаются все лучше, все бережней. Власти городов, через которые мы проезжаем, прекрасно принимают нас. Незаметно мы доехали до Нориа. Пройдено еще сто сорок километров. Мы рассчитывали остановиться в Нориа, но, кажется, придется ехать до Масатлана.

Ничего не поделаешь!

В десяти километрах южнее Нориа Жюльен, который ежедневно наносит на карту пройденный путь, объявляет, что мы находимся в тропиках. Я как-то позабыл о познавательной стороне нашего путешествия и призна́юсь, что сообщение Жюльена вызывает во мне бурю восторгов.

Невольно начинаю думать о том, что я всего лишь бывший чиновник из префектуры Сена, и вдруг — в тропиках!.. Я, Жак Арно!.. Не хвастаясь, могу сказать себе, что факт прибытия сюда по суше вызывает во мне чувство законной гордости.

Жюльен, догадавшийся о моих размышлениях, усмехается и начинает напевать песенку о маленьком кораблике, который никогда… никогда… никогда не был в плавании. Это правда. И однако, этому маленькому кораблику пришлось-таки бороздить моря и океаны!.. О, зачеркнем скорее слова «бороздить моря и океаны»: язык моряков может принести мне несчастье!