В Свиномише они повстречали некоего метиса, служащего «Пушной компании» из Сент-Луиса и приятеля Перро. Он радушно предложил им свое гостеприимство и сообщил, что через все три реки существует паромная переправа, правда, чтобы ею воспользоваться, путешественникам каждый раз придется забирать немного восточнее, следуя за телеграфной линией. Сведения эти пришлись очень кстати, и теперь наши герои могли избежать целых трех купаний подряд, которые, пусть они и не опасные для жизни, вряд ли пошли бы на пользу их здоровью.
Таким образом, все складывалось как нельзя лучше, и наши друзья благополучно добрались до Сиэтла, находящегося всего в тридцати трех километрах от Такомы.
Ночью все спали плохо. Даже Жюльен, опытный, закаленный путешественник, не сомкнул глаз, мечтая о том, как завтра наконец он и его спутники снова станут хозяевами своего времени и расстояния.
Отправились они в путь ранним утром, перемахнули галопом через три или четыре речушки и столько же ручьев, поскольку, к несчастью, через эти водные артерии не было паромных переправ, и прибыли в Такому промокшими до нитки.
Там они, к своему величайшему разочарованию, узнали, что поезд только что ушел, следующий же отправлялся не ранее трех часов пополудни. И посему после завтрака они вынуждены были убивать время, слоняясь по городу. Такома с ее населением в пятнадцать тысяч человек не славится ни достопримечательностями, ни живописным расположением. Рейд[303], где стоят корабли, груженные лесом и углем, деревянные домишки и железнодорожные пути, черные от окалины, — вот и все, что можно здесь увидеть. К тому же на вокзале Жюльену сказали, что рельсы кончаются в Канонвиле, маленьком городке, расположенном на 40° северной широты, поскольку строительство дороги, соединяющей напрямую Такому и Сан-Франциско, еще не закончено. Покидая Европу, он помнил о способности американских железнодорожных линий обрываться в самых неожиданных местах, но за время путешествия совершенно позабыл об этом. И теперь с досадой думал о том, что с поезда им придется пересесть в дилижанс или же ехать дальше верхом. А путь был немалый. От Канонвиля до Хенли — сто километров по отвратительным дорогам, и от Хенли до Шаста — еще сто тридцать пять, правда, по более приличному тракту. Всего же выходило двести тридцать пять километров, или пятьдесят восемь и три четверти лье.
Жюльен, привыкший смиряться с любыми неудобствами, выпадающими на долю путешественника, — а он уже немало побродил по свету, — даже думать боялся о поездке в тесном и душном дилижансе. Все что угодно, только не этот узкий ящик на колесах, где рядом с тобой едет неизвестно кто и неизвестно куда. Подобные экипажи всегда перегружены сверх всякой меры, грязны, часто опрокидываются, и к тому же ты оказываешься в полной зависимости от неотесанного янки, выступающего в роли кондуктора. И поэтому молодой человек, испытывая к дилижансам то же отвращение, что Жак — к речным и морским судам, предложил отправить лошадей в специальном вагоне до Канонвиля, чтобы затем добраться до Шасты верхом. Как легко догадаться, предложение приняли единогласно.
Но вот долгие часы ожидания подошли к концу, и настал вожделенный момент отправления поезда: паровоз взорвал воздух сигналом, и хотя у американских локомотивов удивительные гудки, громогласные, словно пароходная сирена, Жак, сгоравший от нетерпения, назвал на радостях этот оглушительный рев нежно-небесной музыкой.
— Уф, наконец-то мы едем! — воскликнул он, когда тяжелые колеса паровоза стали набирать скорость.
— Ну, это не надолго, — заметил Жюльен.
— Как жаль: ведь поезда на американских железных дорогах развивают колоссальную скорость!
— Не такую уж большую, как это тебе кажется. Когда же я сказал, что это не надолго, то имел в виду лишь расстояние — какую-то сотню лье, которую нам предстоит проехать, а никак не время нахождения в пути.
— А я-то думал, что янки водят свои поезда с поистине головокружительной скоростью.
— В таком случае тебе интересно будет узнать, что средняя скорость на их железных дорогах примерно такая же, как и на французских, — от тридцати двух до тридцати четырех километров в час. Кроме того, у американцев очень мало скорых поездов: в основном два в день, а на некоторых линиях и вовсе один. И, как бы быстро они ни неслись, наших поездов им не обставить. Так что расхожее представление о стремительных скоростях на американских железных дорогах, как и многие другие, не соответствует действительности. Впрочем, скорость — это единственное, в чем французские железные дороги не уступают американским. Взять хотя бы цены на билеты!.. Разве ты забыл, что в нашей дорогой стране путешественника начинают обдирать уже при отъезде, а за время пути раздевают окончательно?
— Да, пожалуй, ты прав. Цены на билеты у нас слишком уж высоки!
— А состояние дорог, не выдерживающее критики! Или те ящики, которые во Франции бессовестно именуются вагонами первого класса, в то время как немцы с трудом сравнивают их со своим вторым классом!.. Вспомним также крайне неудобные купе второго класса, куда администрация запихивает по десятку пассажиров… словно стадо бессловесных баранов… Не блещущие чистотой развалюхи на колесах, лицемерно называемые вагонами третьего класса, — это же настоящие конюшни для людей, только значительно худшие, чем те вагоны, где едут сейчас наши лошади…
— К счастью, — перебил его Жак, — третий класс считается последним. Поскольку представить себе, на что был бы похож четвертый, просто невозможно. Наверное, вагоны этого класса не имели бы крыш, из спинок сидений торчали бы гвозди и осколки от бутылок, а сами сиденья были бы набиты шерстью пополам с абрикосовыми косточками, а то и с рыболовными крючками или лезвиями от перочинных ножей.
— Вполне возможно, — ответил Жюльен, к величайшему удивлению Перро, у которого в голове не укладывалось, как это янки могли по качеству своих вагонов обойти «добрую старую Францию». — В Америке же необходимые для жизни удобства, роскошь, что нас окружает, — все это доступно каждому, ибо билеты здесь продаются по вполне умеренным ценам. Так что еще одно сравнение не в пользу французских железных дорог.
С тех пор как поезд тронулся, Жак не уставал восхищаться, и буквально на каждом шагу он поневоле вспоминал о недостатках, вплоть до самых мельчайших, французских поездов.
Благодаря прекрасной обустроенности американских железных дорог, комфорту, который выше всяких похвал, многодневное путешествие не только не утомляет, но, напротив, дает возможность отдохнуть.
Начнем с первых шагов пассажира. Прежде всего ему необязательно выстаивать огромную очередь к окошечку билетной кассы, ибо та открыта круглосуточно. Однако чаще всего решивший отправиться в путь гражданин прибывает на вокзал уже с билетом, поскольку его можно купить всюду: как в гостинице, так и в любом из агентств. Вместо того чтобы, как это происходит у нас, с самого начала лишиться свободы и стать бессловесным объектом манипуляций всемогущей администрации[304], пассажир свободно прогуливается по перрону в ожидании отправления поезда. Так как существует всего один класс, он устраивается в первом попавшемся вагоне — огромном, значительно более широком, длинном и высоком, чем наши. Сиденья, очень удобные и вместительные, рассчитанные на два лица, размещаются по обе стороны от коридора, по которому каждый может прогуливаться в свое удовольствие или выйти на одну из площадок в месте сцепления вагона с другими подобными ему транспортными сооружениями. Стоя в таких открытых тамбурах, можно подышать воздухом, покурить, полюбоваться пейзажем, и, кроме того, благодаря им легко пройти поезд из конца в конец.
Перед одной из подобных площадок находится печка и питьевая вода со стаканом, с тем чтобы пассажир в любой момент мог утолить жажду.
Наконец, если наш путешественник предусмотрительно закрепил свой билет за ленту шляпы, контролер никогда не побеспокоит его: он молча возьмет проездной документ, пробьет его и также молча положит обратно.
