Капитан Еменов, словно громом пораженный, посматривал в смятении то на друзей, то на полковника.
Жюльен презрительно прошел мимо него, не удостоив изувера даже взглядом, но Жак не привык прощать обиду.
— Можете ли вы, полковник, оказать мне услугу? — обратился он к адъютанту.
— Я в вашем распоряжении!
— Тогда дайте, пожалуйста, саблю: меня так и подмывает подойти к этому господину и отсечь у него хотя бы одно ухо — в виде компенсации за те унижения, которые мы перенесли по его милости.
Адъютант, по-видимому приняв эту просьбу всерьез, произнес степенно:
— Месье, я не могу выполнить ваше желание. Но должен заметить, что военным законодательством предусмотрены не менее суровые меры наказания. И одна из них — разжалование, сопровождаемое крайне унизительной церемонией. Да вы сейчас и сами увидите.
— Нет-нет, полковник, — воскликнули оба друга, — только не это! Пощадите его!
— Мои распоряжения не могут отменяться, господа, — ответил полковник с некоторой грустью в голосе и обратился к начальнику колонны: — Еменов, ты нарушил свои обязанности и недостоин высокого звания слуги его императорского высочества. Один из унтер-офицеров, старший по возрасту, сорвет с тебя эполеты и сломает твою шпагу. Прослужишь два года рядовым в строительной части без права ношения оружия.
— Но должны ли и мы присутствовать при приведении этого приказа в исполнение? — спросил Жюльен. — Друг мой, проведя ночь в снегу, еле стоит на ногах. И я был бы вам благодарен, если бы вы разрешили нам где-нибудь отогреться.
— Как вам угодно, господа, — вежливо ответил адъютант.
Через десять минут в комнату, где находились друзья, вошли полковник со старостой.
— Взгляните, Сергей Иванович, на ваших подзащитных, — сказал адъютант. — Они с радостью пожмут руку человеку, который столь своевременно пришел к ним на помощь. Вам, только вам, обязаны они свободой!
Путешественники бросились обнимать старика.
— А теперь, когда справедливость восторжествовала, разрешите пригласить вас, господа французы, к завтраку, отличному от тех, что давали вам в течение этих двух дней… Вы составите нам компанию, Сергей Иванович? Правила не возбраняют вам провести с нами полчаса за сердечной беседой.
— С удовольствием, Василий Петрович, хотя времени у меня в обрез: колонна вот-вот выступит в путь.
— Вы догоните ее на санях бывшего начальника конвоя. К тому же мне велено передать вам, что его превосходительство желает, — подчеркнул адъютант последнее слово, — чтобы остаток пути вы проделали в повозке.
— Нет, — твердо произнес староста. — А его превосходительство ничего не просил вас передать мне лично?
— Вот его точные слова: «Скажите тому, с кем вершили мы вместе ратные подвиги и делили славу, что воспоминание о нем живет в моем сердце и что…»
— И что?..
— «И что я надеюсь на его скорейшее возвращение в наши ряды и занятие им места, которого он достоин».
— На все воля Божья! — скромно молвил ссыльный.
Денщик принес самовар и заварочный чайник с ароматным чаем, по достоинству оцененным при таком морозе. Стол был уставлен разнообразными продуктами, собранными в спешке и только что размороженными: ведь в дороге и мясо, и консервы, и хлеб, и фрукты превратились от холода в ледышки. Оказавшиеся волею судьбы за одним столом четверо сотрапезников, отдавая должное вкусной еде на этом импровизированном пиру, сначала почти не разговаривали. Когда же чувство голода прошло, завязалась беседа.
— Итак, господа, вот что я понял: сколь бы странным это ни казалось, вы решили совершить подвиг, впервые в истории отправившись в Бразилию через Азию, — произнес адъютант. — Покинув Россию, вы посетите еще два американских субконтинента.
— Призна́юсь вам честно, за последние два дня я совершенно забыл об этом! — ответил весело Жюльен. — А ты, Жак?
— То же самое! Я уже начал было привыкать к походной жизни. Не то чтобы она доставляла мне особое удовольствие, но считал условия, в которых мы находились, вполне приемлемыми и был уверен в успешном завершении нашего путешествия, как вдруг случилось это досадное происшествие…
— Которое, наверное, вызвало у вас глубокое отвращение к странам с холодным климатом, — печально заметил староста. — Это так естественно, не правда ли, Василий Петрович?
— Вы правы, Сергей Иванович. И господа должны возносить хвалу своей звезде за то, что встретили в вашем лице благородную душу.
— Позвольте не согласиться с уважаемым полковником Михайловым. Нет, я вовсе не возненавидел путешествия по суше — единственно возможный для меня вид передвижения, — промолвил добродушно Жак. — Но…
— Ну-ну, — сказал другу Жюльен, — признайся, ты хотел бы вернуться в Париж? Национальная гордость здесь ни при чем: ведь мы отправились в путешествие не за славой. Поскольку это я подверг тебя таким испытаниям, то обязан вернуть тебе твое слово. Кто знает, уж не решил ли ты сменить маршрут и, вернувшись в Европу, добраться до какого-нибудь порта, чтобы отправиться оттуда прямиком в Рио-де-Жанейро?
Жак замахал обеими руками.
— Нет, уж лучше встречать на каждом шагу капитанов Еменовых! — возразил он с такой горячностью, что Жюльен удивился. — Лучше вернуться в партию ссыльнокаторжных и спать по ночам в снежной постели, приготовленной ворами!.. Лучше пешком дойти до Берингова пролива, зимовать за Полярным кругом, приручать белых медведей и вместе с чукчами пить в чуме[83] тюлений жир, чем находиться на борту корабля!.. Ты прав, национальная гордость не имеет к нашему путешествию никакого отношения. Мы не англичане и пари не заключали. В путь я отправился под твоим давлением и особого энтузиазма в дороге не проявлял. Но сейчас честно заявляю тебе, что намерен идти только вперед, даже если придется сложить свою голову. Скажу прямо, у меня было немало сомнений. Но сегодня мое желание твердо. Повторяю: только вперед, как говорят в таких случаях американцы!
— Браво! — воскликнули в один голос его собеседники, взволнованные неожиданным признанием.
— Если вы мне верите, — продолжал Жак, — то поднимем бокал за здоровье нашего высокого друга полковника Михайлова и за его превосходительство генерал-губернатора, а затем, воспользовавшись любезным предложением полковника Пржевальского, не теряя ни минуты, отправимся в его сопровождении в Иркутск!
— Я полностью в вашем распоряжении, господа! — галантно ответил адъютант. — Рад вашему решению хотя бы потому, что мне предстоит приятная поездка в компании с такими славными людьми, успевшими уже завоевать мою симпатию.
— Вы же завоевали нашу, поверьте! — заявил с жаром Жюльен.
— И вот еще что, — произнес полковник. — В Ишимском я узнал от стражника, что приключилось с вашим багажом. Все было разграблено, остался только этот саквояж с документами, почему-то не привлекший внимания мародеров. Взгляните, на месте ли бумаги.
— Все цело: паспорта, рекомендательные письма, банковские поручения, даже моя карта, — сказал Жюльен, бегло просмотрев содержимое сумки. — Все в порядке, приношу вам благодарность!
— Ну что ж, друзья, в дорогу! Сани большие, места всем хватит. Мы будем рады еще какое-то время побыть с вами, Сергей Иванович. Неужели ваше решение идти по этапу окончательное?
— Да, Василий Петрович.
Не успели пассажиры усесться, как сани нагнали мрачную колонну. Полковник Михайлов, снова ставший просто старостой, сошел с саней и обнял крепко Жюльена и Жака, в чьих глазах стояли слезы. Избавленные от испытаний, которые пришлось им пережить в течение тридцати шести часов, но хорошо теперь представлявшие себе все ужасы, выпадающие в пути на долю несчастных этапников, Жюльен и Жак оплакивали судьбу ссыльного полковника и одновременно восхищались его решимостью.
— Прощайте!.. Прощайте, дети мои! — повторял сдавленным голосом полковник Михайлов.
— Нет-нет, не прощайте, а до свидания! — энергично возразил Жак. — Надеемся встретить вас на обратном пути в Петербурге. До той поры вы уже вновь займете подобающее место в науке. Так что — до свидания!
