— Адъютант! — негромко позвал Муравьев.
— Я здесь, Михаил Артемьевич. — Чудошвили появился в салоне.
— Садись за машинку. Продиктую несколько приказов.
Муравьев провел рукой с затылка на лоб, взъерошил только что зачесанные волосы. Стал диктовать:
— «От Самары до Владивостока всем чехословацким командирам! Ввиду объявления войны Германии приказываю вам повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, и перейти в наступление к Волге и далее на западную границу. Занять по Волге линию Симбирск — Самара — Саратов — Балашов — Царицын, а в северо-уральском направлении Екатеринбург и Пермь. Дальнейшие указания получите особо.
Главнокомандующий армией, действующей против германцев, Муравьев».
Адъютант печатал быстро, механически ставя в словах букву «э» вместо «е».
— Приказ передать по радио, как только придем в Симбирск, распорядился Муравьев, но тут же передумал: — Нет! Передадим, когда на яхту явится Тухачевский. Накрой стол, приготовь угощение, за рюмкой коньячка милее разговаривать на острые темы.
Муравьев опять заходил по салону. Воображение разыгрывалось прихотливо. На мгновение он попытался представить Восточный фронт от Волги до Тихого океана: панорама была необозримой даже для мысленного взора.
— Исчислено, взвешено, разделено! — произнес он неуверенно и удивленно.
— Что, Михаил Артемьевич? — переспросил адъютант.
— Я исчислил силы большевиков, взвесил собственные, разделил Россию на две части. Но и то, что сегодня достанется большевикам, завтра будет моим. — Муравьев выпил рюмочку коньяку, вытер губы салфеткой, на которой еще виднелась вышитая шелками корона. — Все завтра может стать моим, если не изменит фортуна.
Поздним вечером «Межень» пришвартовалась у пристани Симбирска. Муравьев послал связных за командиром Симбирского корпуса и командиром бронедивизиона. Это были свои люди, и он приказал им с броневиками и матросским отрядом явиться на пристань. За Тухачевским направил адъютанта.
Страх перед неизвестностью внезапно овладел Муравьевым, но он понимал, что начатую авантюру уже нельзя остановить.
На пристани раздались пьяные крики — кого-то приветствовали матросы. В салон вошел комкор.
— Мы потеряли самое драгоценное время, — начал он с ходу. — Восстание в Москве сокрушено…
— Не повторяй, что и так известно. Москва еще не вся Россия, а Симбирск станет точкой отсчета новых времен…
На пороге салона появился Тухачевский. Главком принял его как радушный хозяин, сдернул салфетку, прикрывавшую вино и закуски. Движением глаз, белозубой улыбкой, всем своим сердечным видом он как бы говорил: «А вот мы сейчас задушевно побеседуем».
Командарм вынул рапорт.
— Что это? — небрежно спросил главком.
— Доклад о наших фронтовых делах…
— Постойте, постойте! Выпьем-ка сначала за революцию! Вот так. А теперь рапортуйте, только, ради бога, короче.
— Сызрань нами оставлена. Наступление на Ставрополь кончилось неудачей. Невозможно так стеснять мою самостоятельность. Почему вы связываете мне руки? — спросил Тухачевский. — Хотя мы и оставили Сызрань, я не считаю положение безнадежным, у нас есть силы вернуть город. Если мы не сделаем этого, народ не простит нам…
— Я не нуждаюсь в прощении русского народа. Народ нуждается во мне больше, чем я в нем, — строго сказал Муравьев. — Ваши тревоги уже не имеют значения, слушайте, что скажу я. Мы прекращаем борьбу с чехословаками и объявляем войну Германии. Я обратился по радио к чехословацким войскам от Самары до Владивостока, в эти минуты они получили мой приказ…
Тухачевский вскочил с места. Они остановились друг против друга.
— Поручик Тухачевский! — торжественно продолжал Муравьев. — Я назначу вас на любой пост в революционной армии, которая спасет Россию от большевиков.
— Я сам большевик!
— Вы дворянин!
— Я не изменник…
— Если так, вы уже стали изменником!
Муравьев пинком распахнул дверь салона. В салон вбежал адъютант.
— Под арест этого предателя!
Муравьев вышел на пристань, где стояли красноармейцы бронедивизиона. За ним вывели Тухачевского.
— Бойцы! Герои! Орлы! — начал Муравьев. — Посмотрите на изменника знаменам рабоче-крестьянской власти! Царский офицер Тухачевский хотел арестовать вашего главкома. Но монархист, замаскированный под большевика, просчитался. Я разоблачил его, прежде чем он поднял на меня свою подлую лапу…
— К стэнке мэрзавца! — потряс маузером Чудошвили.
Командующий Симбирской группой войск презрительно пожимал плечами, штабные командиры смотрели на Тухачевского так, словно они предчувствовали его измену. Адъютант, наклонив черную тяжелую голову, исходил визгом:
— Смэрть прэдателю!..
— Мы еще успеем его расстрелять, — остановил Муравьев адъютанта.
Оставив Тухачевского под охраной, он отправился в город.
В гостинице Муравьева ожидали симбирские эсеры — участники заговора. Уверенный в полном успехе авантюры, главком решил немедленно создать и свое правительство.
8
ЛЕНИН — РЕСПУБЛИКЕ
«Всем, всем, всем! Бывший командующий левый эсер Муравьев отдал войскам приказ повернуть против немцев… Приказ Муравьева имеет предательской целью открыть Петроград и Москву и всю Советскую Россию для наступления чехословаков и белогвардейцев. Муравьев объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан застрелить его на месте…»
Варейкис получил радиограмму глубокой ночью, в губкоме находилась горсточка партийных работников да латышские стрелки, охранявшие здание. Он собрал их в зале заседаний, прочитал радиограмму.
— Надо обезвредить Муравьева и ликвидировать мятеж в зародыше. А как это сделать с нашими слабыми силами?
— Ленин приказывает застрелить главкома. Я исполню приказ, решительно сказал красноармеец, которого звали Филей.
— Пока не разрешаю. Убийство Муравьева в этот опасный момент ухудшит наше положение. Все коммунисты немедленно расходятся по казармам, по заводам — нужно поднять красноармейцев и рабочих против изменника. Какими силами мы располагаем?
— Латышские стрелки не пропустят Муравьева в губком, — заявил начальник охраны.
— Муравьева, наоборот, надо заманить в губком, — возразил Варейкис. Итак, все в казармы, все на заводы! В нашем распоряжении минуты, не теряйте же попусту драгоценного времени.
Коммунисты покинули кабинет. Варейкис посмотрел на молодого шустрого редактора губернской газеты.
— Надо узнать, где сейчас Муравьев. Поручаю это тебе. Погоди, удержал он редактора, двинувшегося к двери. — Если Муравьев явится в губком, то… Вот, смотрите, — Варейкис провел рукой по зеленому сукну стола. — В кабинет можно пройти только через зал заседаний. К залу справа и слева примыкают комнаты. В комнате налево разместим стрелков, в правой части посадим Филю с пулеметом. Муравьев проходит в кабинет, а стрелки занимают зал заседаний. Он, конечно, явится с охраной, — под любым предлогом не пропускать ее ко мне в кабинет…
— Недурно, — блеснул выпуклыми глазами редактор. — А если Муравьев не приедет в губком?
— Муравьев поступает всегда неожиданно. Я не рассчитываю на его характер, но надо выиграть время.
— Губком окружают матросы с пулеметами. Ими командует какой-то грузин, — сообщил вошедший стрелок.
Площадь и примыкавшие к ней улицы занимал матросский отряд под командой Чудошвили.
— Кто из вас болшэвики? Кто эсэры? Болшэвики отходят налэво, эсэры направо. А, черт, наоборот! Болшэвики — направо, эсэры — налэво… приказал Чудошвили.
— А кто тебе дал право устанавливать пулеметы? Кто ты такой? спросил Варейкис.
— Адъютант главнокомандующего Муравьева.
— Я председатель губкома…
— Имэю приказ на твой арэст. Главком объявил войну немцам и заключил мир с чехами, вечный блажэнный мир — и долой болшэвиков!
— Прочь от крыльца, стервец! — схватился за маузер Филя.
