— Бери шлюпку, отправляйся к командующему флотилией. Передай — я высаживаю десант на левый берег. Десантники обстреляют белых, и мы атакуем адмирала Старка.

С канонерских лодок, с истребительных катеров началась высадка десанта. Матросы высаживались бесшумно и быстро, неся на плечах «виккерсы» и «максимы».

«Ваня-Коммунист» поднял якорь и, работая плицами, еле удерживался на скором течении. Боцман торопливо перекрестил волосатый рот, комендор что-то насвистывал, поеживались от утренней свежести пулеметчики. Вахтенный не отводил напряженного взгляда от Маркина, ожидая его команды.

А сам Маркин с таким же напряжением ждал сигнального выстрела десантников. Он упорно шарил биноклем по левобережью, но десантники словно растаяли в чащобах дубняка и ракитника.

Маркин вообразил, с каким нетерпением ожидают сигнального выстрела бойцы на миноносцах, на речных пароходах. Уже давно примчался на флагманский миноносец «Прочный» Серега Гордеич; флотилия готовится к стремительному броску в устье Белой. Не знал одного Маркин: командующего флотилией еще вечером вызвали в штаб Второй армии.

В радужных переливах утра сигнальный выстрел прозвучал особенно громко. За ним сразу часто и гулко, словно радуясь, зататакали пулеметы эхо их выстрелов отчетливо катилось по оголенным просторам. Десантники Маркина начали пулеметный набег на флотилию адмирала Старка.

«Следовать курсом за мной», — подал сигнал «Ваня-Коммунист». Стронулись с места истребительные катера и канонерки и пошли кильватерным строем, разрезая на зыбкие белесые полосы камскую воду. Ощущая всем телом движение буксира, Маркин приподнялся на цыпочки, покачивался, улыбаясь рулевому.

Стремительно бежали мимо рыжие обрывы, покореженные сосны, глыбы песчаника. Пьяный Бор лоснился светлыми бликами, бесконечные дровяные поленницы у кромки воды не привлекли внимания Маркина.

Вдруг из поленниц вырвалась багровая струя огня, и «Ваня-Коммунист» содрогнулся. Орудийный снаряд пробил пароходную трубу, сорвал сигнальные фары. Второй жестокий толчок в корпус — и по палубе запрыгали фугасные осколки, шипя, жаля, убивая матросов.

— По вражеской батарее — огонь! Два снаряда — огонь! — скомандовал Маркин.

Носовое орудие открыло огонь по невидимой батарее: на обрыве приподнялись и посыпались в воду поленья, сосновые сучья, камни.

Из-за острова появились белые суда: «Ваня-Коммунист» попал под обстрел флотилии Старка и береговых батарей, — его расстреливали в упор. Вышло из строя гребное колесо, вспыхнула рубка, у кормового орудия оторвало ствол. Погибли комендор, номерные, рулевой рухнул на палубу. Маркин кинулся к штурвалу, но буксир уже потерял управление. Он еще шел по инерции — пылающий, захлестываемый волнами, с убитыми матросами, принимая на себя все новые удары белой флотилии.

Маркин ловил ногами ускользающую, кренящуюся набок палубу: неуправляемый буксир сносило течением. Обрывы, сосны, отмели побежали назад, пенные бурунчики заклубились на палубе.

— Всем покинуть судно! — скомандовал Маркин.

Матросы прыгали в студеную воду, раненые боролись с течением, убитые уходили на дно. Над головами погибающих грохотали взрывы, меркло дымное солнце. Буксир опустел; на нем остались только комиссар и вахтенный.

— Комиссар, спасайся! — поднял на Маркина умоляющие глаза вахтенный.

— За борт! — крикнул Маркин вахтенному.

Вахтенный прыгнул, вытянув руки навстречу воде. Вынырнув на поверхность, он еще увидел комиссара, склоненного над пулеметом; мимо проскользнул «Ваня-Коммунист», волоча багровые полотнища дыма и пепла.

Над водой, над камскими берегами возник нечеловеческий вопль, приглушив и артиллерийскую канонаду, и всплески взрывающейся воды; вопль этот сверлил воздух, отскакивал от берегов, бился на отмелях. Ни страх, ни боль, ни отчаяние не издают таких жестоких, холодных, безысходных воплей. Ничто живое не могло рыдать и выть так неестественно и страшно.

Снаряд угодил в дальномер буксира; дальномер свалился на трос сирены и натянул его. И сирена взревела…

Протяжно и зло выла она — вой внезапно освобожденного пара перешел в исступленный рев. И некому было остановить металлический, режущий, скребущий крик сирены.

В нахлынувшей сразу тишине грохотали орудийные выстрелы, раскатывались пулеметные очереди. Короткая схватка флотилий снова показала превосходство красных: адмирал Старк поспешно уводил свои суда в устье Белой.

Красные истребительные катера проносились над местом гибели «Вани-Коммуниста», возвращались обратно, и все искали, и все ждали — не покажется ли над водой голова Николая Маркина…

Лариса Рейснер записала в свой походный блокнот:

«Маркин не вернулся. Погиб Маркин с его огненным темпераментом, нервным, почти звериным угадыванием врага, с его жестокой волей и гордостью, синими глазами, крепкой руганью, добротой и героизмом».

Записав эти строки, она заплакала впервые за весь восемнадцатый год.

— Мы сделали все возможное, чтобы разыскать Маркина, — сказал, утешая, боцман.

— А Маркина-то нет, — возразила Лариса, зажимая пальцами плачущий рот.

— Мы отомстим за его гибель…

— А Маркина-то нет, — печально повторила она.

Люди почему-то любят называть ласковыми прозвищами орудия смерти.

Черные морские мины лежали на палубе, похожие на рогатые ведра, но матросы называли их «рыбками». Лариса пощупала стальную оболочку: под ней дремала сила, способная взорвать дредноут.

Катер под номером двадцать три поднял якорь, матросы нетерпеливо посматривали на реку, комиссар Бабкин со строгим лицом слушал напутственные слова комфлота.

Закат уже отпылал, сумерки сгущались, река раскачивала отражения первых звезд. Восходящая Венера застряла в дубовых сучьях, мерцающий свет ее успокаивал и ободрял.

— От сегодняшней операции зависит завтрашняя победа. Поставьте мины невидимо и неслышно, — голос комфлота был тверд и ровен. — Пора, Андрей Васильевич…

Бабкин кивнул. Катер стронулся с места, с тугим шорохом раздирая воду.

— Вам-то, Лариса Михайловна, вроде и незачем с нами, — сказал Бабкин, и горячие от чахотки глаза его остановились на Рейснер. — Вам-то зачем рисковать?

— Ваш брат — помощник комиссара флотилии? Средний — командир «Пронзительного»? И еще, слышала я, самый младший из вас — машинист бронепоезда в дивизии Азина? Так это? — вопросом на вопрос ответила Лариса.

— Верно.

— А я разве спрашиваю, почему братья Бабкины рискуют своей жизнью для революции?

— Всей семьей воевать веселее, — отшутился Бабкин и закашлялся. «Ему немного осталось жить, и он по-царски расточает сокровища своего беззаботного, доброго и непостижимо стойкого духа», — подумала Лариса.

Еле видные обрывы Пьяного Бора надвинулись на катер, у Ларисы опять защемило сердце. «Нет больше Маркина — неистового командира революции! Нет Маркина, но остался девиз его — «будем первыми искать противника — первыми атаковать его». А противник умен, хитер, беспощаден!» Сколько холодного зверства совершили белые против собственного народа!»

На берегах русских рек воют осиротелые бабы, лежат посиневшие от тифа, от голода детские трупы, дотлевают мужицкие избы.

По всей Руси идет непримиримая борьба двух классов: кипят социальные страсти, рассыпаются в прах вековые основы, богатые и бедные, красные и белые стоят друг против друга, и между ними гигантская, как Уральский хребет, баррикада.

Белые отступают, но, собравшись с силами, опять кидаются в драку. Красные терпят поражения, но оправляются и вновь побеждают. За Казанью взят Симбирск, уже революционные полки идут на Самару. Тухачевский гонит чехословацкие легионы, неистовый Азин рвется к Сарапулу. Блюхер совершает рейд по тылам белых в уральских предгорьях.

Тысячи больших и малых усилий подготавливают торжество красных. Безымянные герои умирают во имя этого будущего торжества. Неужели пески времени заметут их подвиги? Неужели потомки не узнают их тихих простых имен?

Создадут ли о помощнике комиссара Бабкине и его братьях песни, полные удивления, скажут ли о них слово историки? Поэты часто забывчивы, историки равнодушны.