Они заговорили на одну из своих любимейших тем. Мировой революцией бредили все — от комиссаров до красноармейцев; она была великолепной и, казалось, близкой мечтой. Чем успешнее Красная Армия била войска адмирала Колчака, тем ярче разгоралась эта их мечта.

Над Уралом стоял погожий июльский денек, в легком мареве хорошо просматривались просторные ландшафты. На севере с отвесной скалы срывался поток — вода клубилась, разбрызгивая цветную радугу.

На юге вставали поросшие лесами увалы, на востоке лежала долина, вся в кустарнике, похожем на зеленый каракуль. На дальнем ее краю тускло блестели пруды. Возле них — мертвые заводские корпуса, мертвые трубы, опустевшие поселки с развалившимися хатенками, кособокими сараями, гнилыми заплотами.

Заводской Урал был в совершенном запустении.

И это особенно потрясло Пылаева; он с тоской смотрел на заросшие плесенью пруды, на окоченевшие в пепле и прахе, пустые, заброшенные заводские строения. Тяжелым и пыльным молчанием они говорили о разрухе, эпидемиях, белом терроре.

Пылаев не мог знать числа мертвых заводов, приисков, рудников, железных дорог. Не знал он, сколько здесь расстреляно, замучено, запорото людей в результате безумной деятельности монархистов, правых и левых эсеров, меньшевиков, чешских легионеров, английских стрелков.

Алмазный, платиновый, золотой, беломраморный пояс земли русской стал добычей для хищников всех мастей. Хищники мелкие выламывали яхонты из украшений, разбивали вдребезги чаши и вазы, стоившие часто, благодаря труду мастеров-умельцев, дороже украшающих их драгоценностей. Хищники крупные захватывали целые промышленные районы вроде Перми, Тагила, Златоуста. Прибирали к рукам золотые рудники, медные залежи, камские соли, сокровища горы Благодать, клады горы Магнитной. Скупали за бесценок лесные массивы, рыбные угодья, мраморные рудники, железные дороги, даже зарились на Северный морской путь.

На перевал взбирались полубосые и совсем босые, почерневшие от таежного гнуса, опухшие от голода бойцы. Они шли бесшумно, неслышно, белые даже не подозревали о переброске большой группы войск.

Поднявшиеся на вершину перевала красноармейцы тут же падали и засыпали. Кое-кто курил, кто-то жевал овес: походные кухни пришлось бросить в лесах.

Поздним вечером бригада Дериглазова спустилась в долину.

Опять начались буреломы, завалы, бочаги, чащобы. Пихты, заросшие сивыми мхами, дергали за плечи, сухие сучки лезли в глаза, ежевика опутывала ноги.

В сыром, ноющем от мошкары воздухе плыла чадная вонь, пахло пеплом.

Пылаев, нагруженный пулеметными лентами, едва передвигал ноги, а Дериглазов легко нес на плече пулемет — его силы хватало на пятерых.

— Крепись, комиссар! Проползем болото — попляшем на травке. Дериглазов обернулся к Пылаеву черным от гари лицом. — Я тебе анекдот расскажу о попе и купчихе. Обхохочешься, комиссар…

Он не успел рассказать анекдота. Болото сменилось горящим торфом, огонь вырывался из-под земли тонкими струйками и казался совсем не опасным, пока бойцы не вступили на обманчивую моховую зыбь.

После каждого шага взлетали фонтанчики искр, кочки прожигали подошвы. Матерщина, проклятья, потрескивание огня, чваканье колес встревожили ночь. Бойцы срывали тлеющую одежду, успокаивали обезумевших лошадей. Животные с разбитыми ногами, дымящейся шерстью дрожали от ужаса. Только перед рассветом бригада вышла из горящего болота.

— Похож я на черное привидение? — Пылаев похлопал себя по обгорелой одежде. — Зато нас отсюда не ждут. До железной дороги тут рукой подать. Пойду посмотрю, что там делается.

Пылаев подозвал телефониста, на шее у того болтался аппарат полевого телефона.

— Комиссар, обожди. Пойдем вместе, — сказал Дериглазов.

Они вышли к полотну железной дороги. Красноармеец-телефонист ловко взобрался на столб, зачистил концы телефонного провода, подключил к линии свой аппарат.

Дериглазов потянулся к аппарату, но ничего не услышал, кроме слабых шумов в телефонной трубке. Задел головой ракитник, росистые ветки обдали его брызгами, и это было первое приятное ощущение за всю ночь.

Пылаев жестом попросил не шуметь, стал внимательно слушать.

— О чем беляки болтают? — спросил Дериглазов.

— Обдумывают, как удобнее повесить нас — за шею или за ноги.

— Ты без шуток, комиссар!

— А я всерьез. Советуются, как поступить с нами. Красноармейцев, говорят, надо расстреливать, командиров и комиссаров вешать.

— Они знают о нашем рейде?

— Пока нет. Тише, не шебарши. — Пылаев распластался на земле, прижал ухо к трубке.

— Ну что они, что они? — не выдержал комбриг.

— Получили приказ полковника Гривина идти на Екатеринбург. Выступят из Мраморской в полдень. Мы должны сорвать их выступление…

Грустно пламенела вода, дымились сосны, бордовым цветом наливались мазутные лужи между рельсами. В утреннем свете Мраморская казалась мирным полустанком: дремали стволы орудий на железнодорожных платформах, блестели капли росы на зеленых щитках пулеметов. Часовые прикрывали ладонями невольные зевки.

Лысый полковник сидел у окна вагона, выпятив широкую бороду. Он был хмур и зол. Полковник Гривин отзывает его полк с этой спокойной станции на железной дороге и направляет под Екатеринбург.

— Целая армия не может справиться с одной дивизией красных, — ворчал полковник. Будь это в его воле, он развесил бы красных на березах от самого Екатеринбурга до Мраморской.

Полковник носил георгиевский крест, сам верховный правитель наградил его за отвагу под Кунгуром. Тогда он действительно лихо развернулся, заставил отступить несколько красных батальонов.

— «Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое ура, ура, ура!» — тихо напел полковник, и ему самому показалось странным это «ура-ура», спетое почти шепотом. Он вытер крепкую, как бильярдный шар, голову, скомкал в пальцах батистовый платок.

— Не шевелись, друг, не крутись!

Полковник всем телом круто повернулся от окна к двери. Глаза выкатились из орбит: в дверях вагона стоял громадный мужчина в обгоревшей одежде и целился в него из маузера.

— Тише, тише! Пели шепотом — отвечайте шепотом.

— Кто вы, что вы?

— Я командир бригады Дериглазов! Узнал, что собираешься меня повесить, вот и явился…

На перроне прогрохотал взрыв, всплеснулись крики. Заговорил пулемет. Новый взрыв ослепил окна, осколок, пробив тонкую стенку вагона, задел плечо Дериглазова.

Он выронил маузер, полковник выдернул свой наган, но подоспевший Пылаев схватил его за руку.

— Мерзавцы! Сволочи! Продались немчуре! — неистовствовал полковник. Плюю я на вас, подлецы!

— Ведите себя поприличнее, — миролюбиво посоветовал Пылаев.

А на станции уже шла рукопашная схватка. Красноармейцы бригады Дериглазова дрались с белыми в вагонах, под вагонами, между складами в зеленой тени деревьев. Перрон, пути, кюветы, как осенними листьями, были засеяны желтыми офицерскими погонами.

Захватив Мраморскую, бригада Дериглазова устремилась к Екатеринбургу.