Скорчившийся призрак испустил пронзительный беззвучный вопль, и его длинная бестелесная рука яростно взметнулась вверх. Юноша вонзил сверкающий клинок в его корчащееся тело, отшвырнув его к ближней стене. Прощения не будет, мысленно поклялся он. Я положу конец этому чудовищному злу. Темный плащ призрака задрожал в муках, и скрюченные пальцы рассекли сырой воздух камеры. Повелитель Колдунов начал расплываться в воздухе, оглушительными воплями изливая свою ненависть к убивающему его предмету. В его крике слышалось эхо тысяч других голосов, взывающих к мести, которой были лишены сами.

Через клинок Меча ужас призрака хлынул в сознание Шеа, но с ним хлынула и сила этих голосов, и он не дрогнул. Касание Меча несло с собой истину, превозмочь которую не могли все иллюзии и обманы Повелителя Колдунов. Эту истину он был не в силах принять, не мог примириться с ней — и не мог защититься от нее. Для Повелителя Колдунов истина означала смерть.

Материальное существование Броны было всего лишь иллюзией. Многие годы назад иссякли те средства, которыми он поддерживал свое смертное тело, и оно умерло. Но сатанинская убежденность в том, что он не может погибнуть, поддерживала в его разуме подобие жизни, и то же колдовство, что лишило его рассудка, придало ему сил. Бросив вызов самой смерти, он удерживал свое безжизненное тело от разложения, стремясь добиться ускользающего от него бессмертия. Теперь он существовал на грани двух миров, и сила его неудержимо росла. Но сейчас Меч заставил его увидеть, кем он является в действительности — прогнившей, мертвой оболочкой, поддерживаемой лишь безумной верой в свое существование — выдумкой, фантазией, порождением чистой силы воли, эфемерной, как и новый его облик. Он был всего лишь ложью, гнездящейся и растущей в страхах и сомнениях смертных, ложью, которую он выдумал сам, чтобы скрыть от себя правду, Но Меч Шаннары рассеял его ложь.

Шеа Омсфорд нашел в себе силы смириться со своей слабостью и уязвимостью, неотъемлемыми свойствами любого смертного существа. Но Повелитель Колдунов никогда не смог бы принять то, что открыл ему Меч, потому что истина гласила, что существо, которым он считал себя, мертво уже почти тысячу лет. От того Броны оставалась только ложь; а теперь сила Меча отняла у него и это.

Он вскричал в последний раз, и эхо его безумного воя скорбно разнеслось по камере, смешиваясь с крепнущим победным хором призрачных голосов. Затем все смолкло. Его протянутая рука ссохлась и обратилась в пыль, подобно пеплу осыпавшись с его содрогающегося тела, стремительно распадающегося под черным плащом. В тающем зеленом тумане в последний раз сверкнули и погасли крошечные алые искорки. Плащ опал и свободно осел на землю, сложившись на полу в черную груду; темный капюшон медленно склонился вперед, и от Повелителя Колдунов осталась только смятая куча материи.

В следующий миг Шеа неуверенно пошатнулся. Слишком много чувств терзало его нервы, слишком сильное напряжение за слишком долгое время, и теперь они требовали своей платы у измученного тела. Пол закачался у него под ногами, и он начал медленно, медленно падать во мрак.

В Тирсисе отзвуки долгой жестокой схватки смертного человека и исчадия мира духов вызвали моментальный шок и потрясение. В глубине покрытого скальной коркой сердца земли зародилась дрожь, ровными зловещими сотрясениями пробегая по выжженной поверхности. Маленький отряд конных эльфов, стоящий на низких холмах к востоку от Тирсиса, еле удерживал перепуганно шарахающихся коней, а взлохмаченный Флик Омсфорд в изумлении смотрел, как странными толчками трясется вокруг земля. На вершине Внутренней Стены возвышалась могучая, неуязвимая фигура Балинора, отражающего атаку за атакой; армия Севера тщетно пыталась прорвать оборону южан, и несколько минут в пылу боя дрожь земли оставалась незамеченной. Но тролли на Сендикском мосту все медлили и настороженно оглядывались, не в силах понять причину нарастающих толчков. На глазах Мениона Лиха по древним камням пробежали трещины, и защитники моста приготовились бежать прочь. Мощная дрожь быстро усиливалась, с ужасающей силой перерастая в грохочущую лавину титанических сотрясений, пронизывающих землю и камень. Над землей проносились яростные порывы ветра, терзающие и рассеивающие армию эльфов, скачущих на помощь Тирсису. От Кулхейвена в лесах Анара, и до самых далеких пределов бескрайнего Запад, всюду поднялся невиданной силы ураган. Под натиском ветра и мощью землетрясения, охватившими все четыре земли, трещали и ломались могучие лесные деревья, трескались и рассыпались в пыль гранитные скалы. Небо потемнело и стало непроницаемо черным — без облаков, без солнца, совершенно пустое, словно один взмах исполинской кисти стер с небосвода все краски. Мрак рассекали громадные ломаные линии багровых молний, от горизонта до горизонта расчерчивая небо немыслимой паутиной электрических разрядов. Настал конец света. Настал конец всего живого. Судный день, обещанный с древнейших времен, настал.

Но уже в следующий миг он подошел к концу, моментально утонув в полном и оглушительном безмолвии. Абсолютная тишина саваном повисла над землей, но вскоре из непроницаемого мрака донеслись далекие завывающие вопли, быстро перешедшие в крики ужаса и боли. Битва за Тирсис была забыта. Северяне и южане с равным ужасом смотрели, как Носители Черепа, словно бесформенные призраки, взмывают в небо, корчась в невыразимых муках, завывая и судорожно дергая кривыми лапами. На миг они зависли в небе, и видевшие их каменели от ужаса, но не могли отвести взгляд. Затем крылатые силуэты начали распадаться, их темные тела медленно превращались в прах, кружащийся в воздухе. Спустя несколько секунд в небе не осталось ничего, кроме бескрайней завесы пустоты и мрака, и тогда она одним резким рывком пришла в движение и поползла на север, сворачиваясь, словно бумажный свиток. Вначале на юге, затем и на востоке и на западе, показался краешек голубого неба, и на землю со слепящей яркостью упали первые солнечные лучи. С благоговейным ужасом смотрели смертные, как таинственный мрак собирается далеко на севере в одно громадное облако, неподвижно зависает над горизонтом, а затем камнем падает к земле и навеки пропадает.

Шло время. Шеа покоился в бескрайней черной пустоте, ничего не видя и не чувствуя.

— Не думаю, что ему это удастся.

Откуда-то очень, очень издалека в его сознание проник голос. Внезапно он ощутил прохладу — разгоряченная кожа его рук и лица касалась холодного гладкого камня.

— Подожди-ка, кажется, он моргнул. По-моему, он приходит в себя!

Панамон Крил. Глаза Шеа открылись, и он обнаружил, что лежит на полу в тесной камере, и во мраке туманным пятном мерцает желтоватое пламя факела. Он снова стал самим собой. Одной рукой он все еще сжимал рукоять Меча Шаннары, но сила талисмана уже покинула его, и странное чувство единения с Мечом пропало. Он неуклюже поднялся на четвереньки, но пещеру сотряс низкий зловещий рокот, и он снова чуть не уткнулся лицом в пол. В падении его подхватили сильные руки.

— Спокойней, не надо так торопиться, — почти под самым его ухом прозвучал грубый голос Панамона. — Дай-ка мне на тебя взглянуть. Ну, посмотри на меня. — Он рывком приподнял легкое тело юноши, и их глаза встретились. В жестком взгляде вора мелькнула лишь бледная тень страха, а затем он улыбнулся. — Он в порядке, Кельцет. А теперь давайте отсюда выбираться.

Он помог Шеа встать и направился к открытому выходу. В нескольких футах впереди темнел неуклюжий силуэт Кельцета. Шеа сделал пару неуверенных шагов и замер. Что-то удерживало его.

— Я в порядке, — почти неслышно прошептал он.

Затем память внезапно вернулась к нему — сила Меча, протекающая через его тело и связывающая их воедино. Внутреннее видение правды о самом себе, страшный поединок с Повелителем Колдунов, смерть Орл Фейна‡ Он слабо вскрикнул и пошатнулся.

Панамон Крил порывисто протянул здоровую руку и поддержал юношу.