— Шеа! Нет, Шеа! — тщетно крикнул ему вслед Панамон. — Кельцет, лови его!

Быстро метнувшись вниз по склону, громадный тролль в несколько прыжков настиг бегущего юношу, легко подхватил его могучей лапой и отнес обратно к терпеливо стоящему Панамону. Шеа вопил и яростно вырывался, но освободиться из железной хватки тролля было невозможно. Буря достигла своей полной силы, дождь хлестал по открытой местности, смывая в овраги огромные пласты земли и валуны, образуя быстрые бурлящие потоки. Панамон отвел товарищей к камням, не обращая внимания на беспрестанные угрозы и мольбы Шеа, и принялся искать укрытие на восточном склоне холма, защищенном от бешенства ветра и ливня. Быстро осмотревшись, он выбрал место у самой вершины, с трех сторон закрытое громадными кучами валунов, надежно защищающими если не от холода и сырости, то по крайней мере от ураганных ударов ветра. Устало карабкаясь по склону, напрягая последние силы, чтобы двигаться против чудовищного давления ветра, они наконец добрались до укрытия и в изнеможении рухнули на землю. Панамон тут же велел Кельцету отпустить брыкающегося Шеа. Юноша сердито взглянул в лицо бродяге; струйки воды непрерывно стекали ему в рот и глаза.

— Ты сошел с ума! — закричал он, перекрывая вой ветра и непрекращающийся низкий рокот грома. — Я мог его поймать! Я же мог его‡

— Шеа, послушай меня! — быстро перебил его Панамон, с трудом различая его гневное лицо за плотной пеленой дождя. В реве северной бури внезапно наступил миг тишины, и Шеа помедлил. — Он был слишком далеко, в такую непогоду мы бы его не догнали. Нас бы всех сбросило в овраг, или мы попали бы в оползень. В такой ливень в этих глинистых холмах опасно пройти даже десять футов — не говоря о милях. Успокойся немного и возьми себя в руки. Когда буря пройдет, мы без спешки подберем все, что останется к тому времени от этого карлика.

Какое-то время Шеа был полон решительности спорить, но он чуть помедлил, и его гнев тут же прошел, уступив место здравому смыслу, и он понял, что Панамон вне всякого сомнения прав.

Обнаженную землю терзала вся яростная мощь бури, вспахивая ее бесплодную поверхность и преображая ее пустынный вид. Почву холмов медленно смывало в залитые дождем овраги, и древние равнины Стрелехейма необратимо наступали на бескрайний Север. Сжавшись в комочек под холодным валуном, Шеа смотрел на завесу дождя, в своем бесконечном течении проплывающую мимо, скрывая запустение этой безжизненной, гибнущей земли. Казалось, что на многие мили вокруг, кроме них троих, здесь нет никого живого. Возможно, если буря продлится достаточно долго, их всех смоет с холма и унесет прочь, тоскливо подумал он.

Хотя валуны и укрывали их от струй ливня, избежать леденящей сырости промокшей одежды было невозможно. Вначале они сидели молча, ожидая, когда затихнет буря и можно будет возобновить погоню за Орл Фейном, но постепенно одинокое бдение утомило их, и они вернулись к другому времяпрепровождению, убежденные, что дождь и ураган продлятся весь день. Они немного поели, руководствуясь скорее здравым смыслом, чем чувством голода, а затем попробовали выспаться, насколько это было возможно в их положении. Панамон извлек из своего рюкзака, укутанного непромокаемой материей, два одеяла и протянул их Шеа. Юноша поблагодарил его и отказался, предложив их товарищам, но громадный Кельцет, которого ничто не могло вывести из равновесия, уже крепко спал. Тогда Панамон и Шеа закутались в теплые одеяла, прижавшись друг к другу, и долго молча смотрели из своего укрытия на бесконечный ливень.

Через какое-то время они начали разговаривать о минувшем, о спокойных временах и далеких землях, которые много значили для них в этот час легкого уныния и одиночества. Как обычно, говорил в основном Панамон, но привычные истории о его путешествиях несколько изменились. Невероятные, безумные приключения исчезли из них, и Шеа впервые подумалось, что сейчас он видит перед собой настоящего Панамона Крила. Между ними текла спокойная, почти беззаботная беседа — чем-то похожая на разговор двоих старых друзей, вновь встретившихся спустя много лет.

Панамон рассказывал о своей юности и детстве, и о том, как нелегко приходилось окружающим его людям, пока он рос. Он не извинялся, не сожалел о прошлом, просто пересказывал истории прошлых лет, сохранившиеся в его памяти. Юноша рассказал ему о своем детстве и брате, вспоминая свои с Фликом первые волнующие вылазки в лес Дулн. Он с улыбкой вспомнил и о порывистом Менионе Лихе, чем-то слегка напоминающем юноше Панамона Крила. Они беседовали, и время текло, таинственным образом сближая двоих путников. Прошли часы, стало темнеть, и тогда Шеа начал понимать своего собеседника, узнав его с такой стороны, с какой никогда не узнал бы иначе. Возможно, и вор теперь немного лучше понимал Шеа. Юноше хотелось в это верить.

Наконец, когда всю землю окутала ночь, даже ровно шумящий дождь растворился во мраке, и не осталось ничего, кроме шелеста ветра и плеска воды в бесчисленных лужах и ручьях — тогда разговор перешел на спящего Кельцета. Приглушенными голосами они высказывали предположения о прошлом громадного тролля, пытаясь понять, что привело его к ним, что заставило его отправиться в это самоубийственное путешествие на Север. Они знали, что здесь его родина, и возможно, он собирался вскоре вернуться в дальние Чарнальские горы. Но все же, зачем он покинул свой дом — спасаясь если не от своих соплеменников, то от чего-то столь же могучего и властного над его жизнью? Носитель Черепа знал его в лицо — но откуда? Даже Панамон признавал, что Кельцет — не простой вор и бродяга. Он всегда держался с огромной гордостью и отвагой, за его безмолвной уверенностью скрывался проницательный разум, и где-то в его прошлом крылась ужасная тайна, которую он предпочитал хранить при себе. С ним произошло нечто невообразимое, и оба они чувствовали, что это имеет какое-то отношение к Повелителю Колдунов, пусть даже и косвенное. Ведь когда Носитель Черепа узнал огромного тролля, в его глазах явственно блеснул страх‡ Они еще долго так беседовали, и наконец в ранний утренний час к ним пришел сон; тогда они плотнее закутались в свои одеяла, спасаясь от ночного холода и дождя, и постепенно задремали.

— Эй, ты! А ну-ка подожди!

Резкий приказ раздался из темноты за спиной Флика, словно ножом разрубив надвое остатки его тающей храбрости. Медленно и потрясенно, обмерший юноша повернулся, не в силах даже собраться с духом и броситься бежать. Вот его и обнаружили. Бесполезно было выхватывать короткий охотничий нож, который он крепко сжимал под своим плащом, но окостеневшие на рукояти пальцы не разжимались, а его глаза всматривались в тусклый силуэт приближающегося врага. Он плохо понимал наречие карликов, но сам тон, каким был произнесен приказ, помог догадаться о его смысле. Замря на месте, он смотрел на неуклюжую фигуру, с проклятиями выползающую из темноты палаток.

— Не стой как столб, — злобно заверещала плотная фигура, вразвалку приближаясь к нему. — Иди помоги, без тебя не справиться!

Изумленный, юноша ближе рассмотрел приближающегося к нему коренастого карлика, чьи толстые руки балансировали множеством блюд и подносов, готовых рухнуть при первом неосторожном шаге коротких ножек. Флик машинально поспешил ему на помощь, перехватив верхнюю половину подносов и взяв их в свои руки, и при этом его обоняние уловило аппетитный аромат свежеподжаренного мяса и овощей, вытекающий из-под крышек теплых блюд.

— Вот так, пожалуй, получше будет, — Коренастый карлик шумно и облегченно вздохнул. — Еще один шаг, и все бы к черту разбилось. Тут стоит целая армия, а я, видите ли, в одиночку должен разносить всем командирам ужин! Хоть бы кто помог! Все делаешь сам, все. С ума можно сойти. А ты хороший парень, помог мне. Я уж тебе отплачу добрым ужином, идет?

Флик не понимал большей части сказанного разговорчивым поваром, но это уже было неважно. Важно было то, что его все-таки пока не разоблачили. Облегченно вздохнув, Флик поудобнее пристроил в руках свою ароматную ношу, а его новый спутник продолжал добродушно болтать о пустяках, лихо балансируя тяжелыми подносами в своих коротеньких ручках. Юноша опасливо кивал из-под тени широкого капюшона своего охотничьего плаща, делая вид, что понимает его речь, и не отрывая взгляда от теней, движущихся в большой палатке перед ними.