Двое людей и громадный тролль с первого же взгляда поняли его состояние и тут же поглядели на его костлявые руки, жадно стискивающие потертые кожаные ножны, в которых находился таинственный предмет их долгой погони. В свете факелов древняя рукоять тускло сверкала, отражая силуэт поднятой руки, держащей горящий факел. Они нашли его. Они нашли Меч Шаннары!

Мгновение они стояли неподвижно, и обезумевший карлик еще теснее прижал Меч к своей впалой груди; взгляд его упал на острый шип, сверкающий на конце обрубка медленно поднимающейся руки Панамона, и в глазах его на миг сверкнуло узнавание. Вор угрожающе шагнул вперед и склонился над его худым телом.

— Я пришел за тобой, карлик, — хрипло произнес он.

При звуках его голоса Орл Фейн вдруг преобразился и попытался отползти назад. С его губ сорвался испуганный вскрик.

— Отдай мне Меч, ты, подлая крыса! — потребовал вор.

Не дожидаясь ответа, он схватил оружие, пытаясь вырвать его из неожиданно окрепшей хватки обезумевшего от ужаса карлика. Но даже перед лицом смерти Орл Фейн отказывался расстаться со своим бесценным сокровищем. Его голос поднялся до визга, и Панамон во вспышке гнева обрушил на череп отощавшего карлика тяжелый удар своей искалеченной руки. Карлик без чувств рухнул на холодный пол.

— И все эти дни мы гнались за такой несчастной тварью! — закричал Панамон. Он резко смолк и понизил голос до хриплого шепота. — Я думал, что он по крайней мере порадует меня своей смертью, но‡ он того больше не стоит.

Сплюнув от отвращения, он протянул руку к рукояти Меча, намереваясь вытащить его из ножен, но Кельцет шагнул вперед и остановил его, положив ему на плечо свою руку. Разъяренный вор холодно взглянул на тролля, но тот только указал на стоящего поодаль Шеа, и оба они отступили назад.

Меч Шаннары принадлежал Шеа по праву рождения, но он медлил. Он прошел так далеко, пережил так много, все ради этого момента, а теперь оказалось, что он боится. Глядя на древнее оружие, он чувствовал, что внутри него все леденеет. На миг ему пришла на ум мысль отказаться; он знал, что не в силах принять на себя ту чудовищную ответственность, которую должен был принять — которую его заставляли принять. Вдруг ему вспомнилась грозная сила трех Эльфийских камней. Какова же тогда мощь Меча Шаннары? Он мысленно представил себе лица Флика и Мениона, и всех остальных, кто отдавал все, чтобы он мог завладеть этим Мечом. Если он сейчас отступит, то предаст всех тех, кто верил в него. Он просто скажет им, что все, что они пережили ради него, было не нужно. Он снова увидел темное, загадочное лицо Алланона, высмеивающего его наивные идеалы, его нежелание видеть людей такими, какие они есть. Ему придется дать ответ и Алланону, и Алланон не будет им доволен‡ Как деревянная кукла, приблизился он к лежащему Орл Фейну и склонился над ним; его пальцы тесно сомкнулись на холодном металле рукояти, вспотевшая ладонь ощутила выпуклость образа горящего факела. Он помедлил. Затем он медленно обнажил Меч Шаннары.

Второй день битвы за Тирсис стал свидетелем новых жестоких потерь, понесенных армией Севера. На рассвете огромное войско вторжения двинулось в атаку, под низкий рокот военных барабанов карликов безупречно выстроенные полки подошли к склону скалы и молча остановились в стоне ярдов от него, затем с оглушительным ревом солдаты бросились в жестокую битву за утесы Тирсиса. С тем же полным пренебрежением к своим жизням новые и новые волны нападающих обрушивались на внешние рубежи обороны Граничного Легиона. В этот раз они не тащили за собой чудовищные мосты, заново отстроить которые у них не хватило времени, и полагались теперь на тысячи легких штурмовых лестниц и веревок со стальными крючьями. Столкновение было яростным и беспощадным. В первые же минуты битвы от мечей легионеров пали сотни северян.

После гибели Актона Балинор не рискнул повторно бросать в бой конный полк Легиона, хотя их удар по громадной вражеской армии мог бы облегчить положение защитников города. Вместо этого он решил окопаться на утесах и удерживать их столько, сколько удастся. Горящее масло и стрелы лучников рассеяли первые ряды нападающих, но на этот раз вражеские полки не дрогнули и не побежали. Они шли бесконечным, упорным потоком, не обращая внимания на пламя и стрелы, и наконец достигли подножия широкого плато и начали поднимать штурмовые лестницы. Вверх по них рванулись толпы визжащих карликов, и вскоре сражение перешло в обычный рукопашный бой.

Почти восемь часов без передышки отбивали защитники Тирсиса атаки двадцатикратно превосходящих вражеских сил. Они методично сбрасывали вниз штурмовые лестницы, резали веревки с крючьями, и северяне снова и снова отступали, не сумев взобраться на утесы, а нарушенные ряды защитников смыкались прежде, чем враг успевал прорваться в брешь. Подвигам, совершенным в этот день воинами Граничного Легиона, невозможно было даже вести счет. Они сражались против безнадежно превосходящего их противника, без отдыха, без перерыва, зная, что когда руки откажутся держать меч, от врага не придется ждать милости. Восемь часов разъяренные орды северян пытались взять штурмом утесы Тирсиса, но безуспешно. Однако в конце концов на левом фланге обороны открылась брешь, и враги с хриплыми победными криками хлынули на утес.

С гибелью Актона единственным командиром на этом фланге остался немолодой Фандуик. Собрав все свои скудные резервы, командир Легиона повел их преградить северянам путь к городу. Долгие минуты в открытой бреши кипела жестокая битва; нападающие были полны решимости удержать и расширить пробитую брешь. С обеих сторон пали десятки воинов, включая и самого Фандуика.

В надежде закрыть брешь Балинор бросил в бой последние резервы, отведя часть людей с центра, и ему это удалось. Но тут же в рядах защитников образовались вторая и третья бреши, и тогда легионеры дрогнули и начали отступать. Видя, что его солдаты не могут более удерживать утесы, король Каллахорна отдал оставшимся командирам приказ начинать организованное отступление в город. Удерживая рушащийся левый фланг, король начал отводить назад первые ряды обороны, удерживая при этом врагов на расстоянии, и вскоре все войска отступили под защиту городских стен.

То был горький миг для южан, спешащих на оборону великой Внешней Стены. Но армия Севера не спешила переходить в атаку. Напротив, враги принялись спокойно срывать защитные валы и возводить их заново, несколько дальше от подножия скал, вне досягаемости лучников Легиона, и соорудили там собственную оборонительную линию. Изнуренные солдаты Граничного Легиона молча наблюдали за их суетой с высоты городских стен; солнечный день медленно угасал сумерками. Северяне перенесли свой лагерь к самому подножию утесов, и в сгущающейся темноте начали загораться сторожевые костры врага.

В последние минуты дневного света враг раскрыл часть своего плана штурма стен Тирсиса. С равнин к утесам торопливо подтащили громадные пологие мосты, оперев их на камни и бревна, оставшиеся от разрушенных эстакад. Затем из сумерек выползли три массивные осадные башни, соперничающие по высоте с самой Внешней Стеной. Башни подкатили к тылу вражеского лагеря, откуда хорошо был виден город, и были оставлены там на ночь. Очевидно, этот ход должен был расстроить сон воинов осажденного Легиона.

Стоя на стене под самыми воротами, Балинор бесстрастно разглядывал вражеский лагерь; рядом стояли командиры Легиона и его спутники по походу из Кулхейвена. Какое-то время он обдумывал идею ночного нападения на лагерь северян, чтобы сжечь осадные башни, но вскоре отказался от нее. Они наверняка этого от него и ожидают, и городские ворота всю ночь будут находиться под пристальным наблюдением. Кроме того, эти башни легко будет поджечь, как только они приблизятся к стенам города, как уже были сожжены штурмовые мосты.

Балинор покачал головой и нахмурился. В самом ходе сражения со стороны северян было что-то неправильное, но он не видел, что именно. Они должны понимать, что осадные башни ничем не помогут им преодолеть Внешнюю Стену. Видимо, они задумали что-то другое. В сотый раз подумал он об эльфийской армии, успеет ли она вовремя дойти до осажденного города. Он не мог поверить, что Эвентин не поможет им.