Русудана родилась в Тифлисе 7 июля 1905 года. Ее отец, генерал Мдивани, был военным атташе царя. Мать, полугрузинка-полуполька, вышла замуж в пятнадцать лет. Русудана была четвертой из пяти детей. Генерал вскоре был назначен губернатором Грузии[265], и вся семья переехала в огромный дом деда, потерявшего ногу во время войны с Россией. Дети по-царски воспитывались во дворце, где раздавались взрывы гнева и стук деревянной ноги старого деспота, который никогда не простил своему сыну-генералу то, что он служил России. За год до революции один американский турист явился к Мдивани, представившись журналистом, собирающим материал для репортажа. Его пригласили завтракать; потом дети, которых он очаровал, не давали ему уйти… он остался. Когда наконец настал момент расставания, иностранец, околдованный обаянием этой семьи, признался, что никогда не был журналистом. Он оказался одним из самых богатых людей Америки, владельцем больших нефтяных компаний и банковских счетов. Псевдорепортер дал Мдивани чек для тифлисских бедняков на такую огромную сумму, что те немедленно стали самыми богатыми бедняками в России. Он предложил увезти с собой двух старших сыновей Мдивани, пятнадцати и шестнадцати лет, чтобы помочь им со временем занять достойное положение в нефтяных компаниях. Мальчики плясали от радости, предвкушая приключения. Смеялись, плакали, обнимались и… исчезли с волшебником.

Со вздохом облегчения мать отпустила своих старших: они уже заставляли слишком много говорить о себе в городе, где их опасались, как чумы. Действительно, любимым развлечением детей Мдивани было совершать набеги и опустошать соседние дома. Никто не решался жаловаться на отпрысков губернатора, но все торопились запереть двери при их приближении. Буйство молодых Мдивани и их склонность считать себя всюду как дома росли из года в год. Они обожали друг друга, ругались как старьевщики и дрались до крови. В пятнадцать лет старшие были уже мужчинами, приставали к девушкам и посещали городских проституток…

Однажды все племя было в театре в губернаторской ложе под присмотром беспомощной гувернантки. Один из мальчиков слишком поздно заметил, что забыл цветы, которые хотел бросить на сцену примадонне, чтобы выразить свой пыл. Увидев шляпу Русуданы, украшенную венком из роз, он не долго думая сорвал его и бросил певице. Девочка пришла в ярость. Со взглядом убийцы она бросилась на брата и вонзилась в него зубами. Неслыханная драка разразилась в ложе. Размахивая стульями, дети изо всех сил колотили друг друга как дикари. Несчастная, почти затоптанная гувернантка, платье которой превратилось в лохмотья, забилась в угол… Потребовалось вмешательство дежурных пожарных, чтобы разнять дерущихся.

Можно понять, что толстая и миролюбивая мама, проводившая свою жизнь за рахат-лукумом и игрой в карты, легко согласилась на отъезд двух самых больших хулиганов!

Как только разразилась революция, мадам Мдивани, которая очень дорожила своим титулом княгини, должна была покинуть Россию с тремя младшими детьми. Им удалось сесть на последний итальянский пароход, плывший в Константинополь. Едва выйдя в море, они заметили, что совершили ошибку: второпях вместо кофра, в который старательно уложили серебро и все фамильные драгоценности, взяли сундук, набитый чем попало.

Все оцепенели от изумления. А потом решили не приходить в отчаяние, так как все же остался большой пакет акций кавказской нефти, который легко можно продать.

В Константинополе мать бегала по посольствам. У нее была страсть к официальным лицам и приемным, охраняемым привратниками. Что касается детей, избавившихся от гувернанток и гимназии, то они и не думали оплакивать утраченное великолепие их грузинских дворцов. Они были предоставлены сами себе в этом незнакомом городе, им было весело, как никогда. С утра они отправлялись исследовать его. Порт их зачаровывал: пароходы, кабачки с музыкой, доносившейся оттуда, запах моря, таинственные ящики, нагроможденные на пристани, снасти, тросы, такие тяжелые, что они не могли их поднять, набитые мешки, привезенные из Индии или Китая, перекличка разноязычных голосов — все это опьяняло, неудержимо притягивало. Они сумели быстро пленить матросов, которые вскоре не могли обходиться без них и делились с ними едой. С жадностью дети набрасывались на «рацион» новых друзей, так как мать не заботилась о пропитании своих отпрысков. Поглощенная официальными визитами, она почти совсем ничего не знала об их жизни. Заставляя торжественно объявлять о себе в салоне какого-нибудь посольства, княгиня и не подозревала, что ее дети усыновлены портовыми моряками.

Видя, как живут их новые друзья, Алек и Руси многому научились. Так, маленькому мальчику пришла мысль, что он должен зарабатывать деньги. Перебрав разные занятия, он остановил свой выбор на чистильщике сапог. Постепенно приобрел все необходимое: щетки, гуталин, крем, тряпки и прочее… Потом нашел выгодное место для своего нового промысла на углу двух людных улиц и ждал клиентов, а его сестра, с большим бантом на голове и в плиссированной юбке, зорко высматривала прохожих. Дела пошли как нельзя лучше, и монеты переполнили кошелек подростков, чья неотразимая улыбка побуждала клиентов к щедрости. Их соблазнила еще одна работа. Они расклеивали афиши кинотеатров и за это могли бесплатно посещать их.

Тем временем княгиня, завершив все свои визиты, получила визы и думала только о Париже. Уложив чемоданы, она с детьми тронулась в путь, оставив мужа в Константинополе, где он заканчивал продажу нефтяных акций.

Путешествие оказалось довольно сложным, так как мать, разделявшая с детьми страсть к кинематографу, останавливалась в каждом сколько-нибудь крупном городе, чтобы увидеть новый фильм. Деньги подходили к концу, и Алек решил, чтобы не уронить честь семьи, выдать себя за лакея и ехать третьим классом, в то время как дамы наслаждались в спальном вагоне. Экономия была тем более чувствительна в отелях, где мальчик, живший в комнате посыльного, сам чистил платье и обувь, что избавляло от необходимости давать чаевые слугам.

Так, переполненное впечатлениями от фильмов, маленькое племя добралось до Парижа, где поселилось в квартирке рядом с ателье Серта.

Немного времени спустя вся семья соединилась. Братья вернулись из Америки, а отец — из Константинополя, продав все акции. Чтобы отпраздновать счастливое воссоединение, открыли бутылку водки и устроили маленькое пиршество. Княгиня, демонстрируя радость, почти всю ночь распевала свою любимую арию из «Самсона и Далилы»[266]. В пять утра ей вдруг стало дурно, она легла на кровать, и через несколько минут ее не стало. Не успели даже вызвать врача…

Прежде чем испустить дух, она открыла окно и, вдохнув ночной воздух, повернулась к детям, чтобы сказать им: «Посмотрите, мои маленькие, как красиво небо…»

Старшие сыновья уехали в Соединенные Штаты[267], а генерал с двумя дочерьми поселился в «Отель де Версаль» на Монпарнасе. Они были подавлены горем. Вот в это время Руси и начала работать в своем маленьком ателье скульптора.

Когда вечером Серт рассказал мне о ее визите, я мгновенно ощутила какое-то предчувствие и странное стеснение в груди, удивившее меня. Множество женщин за все эти годы посещало ателье Серта, и это никогда не тревожило меня. Я даже сделала правилом: чтобы не мешать его работе, не приходить к нему без предупреждения. Сама мысль заподозрить его в неверности показалась бы мне смешной. Он никогда не давал повода ревновать его. К тому же ревность не была мне свойственна. Неведомая доселе тревога, которую я вдруг почувствовала, обеспокоила меня именно своей новизной. И когда через три-четыре дня я удостоверилась, что эти визиты продолжаются, то во что бы то ни стало захотела познакомиться с княжной, о которой Серт рассказывал так восторженно. Подъехав к ателье, я увидела молодую девушку, бежавшую, прикрывая лицо сумочкой. Я позвонила ей по телефону и попросила принять меня. Принесла в подарок большой шар из синего стекла. Она держалась очень просто… думаю, что из нас двоих более смущена была я. У нее, как обычно, находился японский актер и знаменитый влюбленный самурай.