«Thizzi», т. е. руссов, где-то между «unlici» (уличамн) и хазарами упоминает Географ Баварский.[52]Сочинение Географа Баварского датируется, по П. Шафарику, 80-ми годами IX в., и так как эту датировку никто не опровергнул, то надо полагать, что уже во второй половине IX в. где-то в Приднепровье, между улицами и хазарами обитали руссы. Но ограничиться таким утверждением мы не можем. И без указаний Географа Баварского нам известны руссы в среднем Приднепровье. Указание Географа Баварского дает нам право сделать другое предположение. Дело в том, что и уличи, и хазары обитают южнее руссов, если считать их жителями только Среднего Днепра. Не говорит ли сам контекст за то, что Географ Баварский, помещая своих «ruzzi» между уличами и хазарами, как бы подчеркивал более южную границу их расселения, граничащую с морским побережьем?
Не было ли здесь, у Днепровских гирл, уже в те времена стоянок русского промыслового и торгового вольного люда вроде тех, которые здесь возникнут позднее, в X–XI вв.?
Все это прямо или косвенно, в качестве утверждений или предположений, подтверждает наше суждение о древности русского мореходства по Русскому (Черному) морю в первую очередь.
Нам это хотелось еще раз подчеркнуть потому, что за последнее время в кругах буржуазных византинистов имели место попытки не только опровергнуть все известия о походах русских на Византию, но объявить не имеющими никакой ценности те источники, которые о них говорят. И в этом отношении очень характерен доклад французской византинистки Жермен да Коста Луйе, который она сделала еще на V Всемирном конгрессе византинистов, имевшем место в Риме п 1936 г., но опубликовала в журнале «Byzantion» (т. XV) уже БО время Великой Отечественной войны. Он носит название «Имели ли место нападения русских на Византийскую империю ранее 860 года».
В этом томе «Byzantion» одновременно напечатано предисловие редактора журнала, одного из лидеров византинистов буржуазного Запада Грегуара.
Грегуар не только полностью солидаризируется с Жермен да Коста Луйе, но значительно решительней и резче формулирует все се выводы.
Несмотря на то, что, по мнению Грегуара, все ясно и «проблемы вообще не существует», оба реакционные византиниста, и автор статьи и редактор «Byzantion», категорически протестуют против долгое время господствовавших в науке «химер» русского византиниста Васильевского, с которыми «пришла пора расправиться». Расправляются же они с этими «химерами» чрезвычайно просто, рассуждая таким образом: так как никакого русского государства, а тем более способного на войну с Византией до норманнов на Востоке Европы не существовало и существовать не могло, и так как норманны появились у Киева только незадолго до 860 г., то следует считать первым достоверным походом русских на Византию поход 860 г., а рассказ «Жития Георгия Амастридского» приурочить ко второму исторически засвидетельствованному походу русских — походу 941 г.
Русские летописи при этом ими во внимание не принимаются.
Как видно из изложенного, приводя свои доказательства, оба византиниста исходят из одной аксиомы — из норманского происхождения русской государственности.
Советская историческая наука разоблачала «норманскую теорию». Оставляя густопсовый норманизм на совести Грегуара, я позволяю себе указать на совершенно антинаучный и тенденциозный поход к источникам. Если источники противоречат концепции, — объявить их фальшивыми, поздними, фантазиями, подлогами, чем угодно, но только не документами. «Тем хуже для фактов».
Между тем в своих трудах Е. Э. Липшиц убедительно показала, как опубликованные и исследованные уже после смерти В. Г. Васильевского материалы дают возможность еще раз убедиться в ценности «Жития Георгия Амастридского» для каждого византиниста или историка древней Руси. Эти новые материалы позволяют расширить и обосновать ту литературную характеристику, на основании которой В. Г. Васильевский относит «Житие Георгия Амастридского» к числу произведений византийского писателя IX в. Игнатия.
Характер стиха, связи Игнатия с патриархом Иоанном Грамматиком (первая половина IX в.) — все это подтверждает взгляды В. Г. Васильевского. [53]
Изложенное нами выше свидетельствует о реакционности и тенденциозности измышлений Жермен да Коста Луйе и Гре-гуара.
Русь уже знали в Византии. Знали задолго до 860 г. Знали по походам, описанным в «Житиях» Стефана Сурожского Георгия Амастридского и Афанасии, знали по посольству, которое в 839 г. отправилось из Константинополя в Ингельгейм, знали по торгу с купцами-руссами, с которых, очевидно в Херсонесе, «царь Рума» брал «десятину».[54]
Уже в «Житии Георгия Амастридского» о Руси говорится как о народе, «как все знают», обладающем определенными качествами.[55]Русские и «ромеи» сталкивались друг с другом и общались, встречались в Константинополе, на Черноморском побережье и у устья Днепра, в дунайских гирлах и в Херсонесе. Общение это было постоянным, регулярным, хотя, быть может, и не массовым.
Из письма Фотия мы узнаем, что греки, нарушив какое-то мирное соглашение, писанное или изустное, представлявшее возможность свободно общаться и торговать и подданным императора и «мужам» русского кагана, «жестоко истязали» русских в то время, когда обе стороны находились в состоянии мира. Фотий пишет: «Тех, которые должны нам нечто малое и незначительное, мы жестоко истязали, наказывали… и не обращали внимания на маловажность и незначительность в сравнении с нашими долгами, но, получая себе человеколюбивое прощение многого и великого, других за малое бесчеловечно ввергли в рабство».
Письмо Фотия говорит о наличии постоянных связей между Русью и Византией. Такого рода взаимоотношения могли сложиться только на протяжении определенного срока и только между двумя державами. Цивилизованное государство с варварскими племенами в такого рода взаимоотношения не вступает.
Чем был вызван поход русских на Константинополь? Был ли он просто грабительским налетом?
На этот вопрос отвечает сам Фотий, сообщающий, что россы совершили свой поход на Византию в отместку за то, что «ромеи» жестоко истязали их соотечественников. За это русские отплатили сторицей, предав огню и мечу окрестности Константинополя.
Нет никакого сомнения в том, что «ромеи» и русские со времени посольства кагана «народа Рос» к императору Феофилу, а быть может, и ранее находились в постоянном общении друг с другом. Русские ездили «слами» и «гостями» в Константинополь, как это имело место и позднее, во времена договоров Олега и Игоря с Византией, торговали и жили в Византии, сталкивались с греками на северном побережье Черного моря, у Днепровских и Бугских лиманов и в Крыму. Русь стремилась укрепиться на берегах Черного моря и настойчиво добивалась от Империи признания за ней прав Черноморской державы, свободного плавания и торговли, безопасности русских людей, живших в городах «ромеев», «слов» и «гостей», уважения к «закону русскому». Взаимоотношения между греками и русскими определялись соглашениями, договорами.
Но, очевидно, незадолго до 860 г. греки нарушили соглашение «между Русью и Грекы» и жестоко истязали русских «слов» и «гостей» в Константинополе или русских рыбаков и промысловиков где-нибудь у Белобережья или на Березани. Ответом на нарушение Византией договора о дружеских взаимоотношениях с Русью и был поход русских 860 г., — поход, ставящий задачей отмщение за нарушение греками международных соглашений, возобновление старых договорных отношений.
Это была война, а не налет, война, преследующая своей целью восстановление попранных интересов Руси, а не грабительский поход варваров, война, как продолжение дипломатии, на которую было способно только государство.
На этот раз нападению подвергся сам Константинополь.
