Синхронным, если не еще более древним, был обычай погребения в лодье, свидетельствующий, что у предков славян передвижение связывалось с челноком, лодьей. Ею и снабжали покойника, отправляющегося па тог свет. Ибн-Фадлан с рядом красочных подробностей описывает похороны знатного руса, сжигаемого в собственной лодье. [228]
Остатки погребений в лодьях обнаружены при археологических раскопках. [229]
Из всего сказанного естественно вытекает, что лодья была древнейшим средством передвижения у восточных славян.
В письменных источниках древнейшие русские суда выступают под названием «кораблей» и «лодей» (ладий, олядий), причем этими терминами летописец пользуется альтернативно, и выступают они в самом широком, нарицательном значении и употребляются для обозначения всякого судна вообще. [230]
Обычно представление о греческом происхождении русского слова «корабль» (от греч. — kapajSoc) не имеет за собой никаких оснований. Мы можем проследить как раз обратный путь этого слова.
Наличие в ряде языков южной, юго-восточной и юго-западной Европы и сопредельных с ними земель мусульманского Востока слов, обозначающих судно и происходящих от слова «корабль» (латин. — earabus, исп. — carabella и порт. — caravella, араб. — «караб» и «гураб»), при отсутствии языковых и смысловых аналогий в языках Северной и Западной Европы говорит о единстве происхождения термина «carab», и вряд ли мы ошибемся, если предположим, что на юге христианского и в мусульманском мире этот термин распространялся из Византии.
Византия же заимствовала слово «корабль» из русского языка, переделав его в «kapapo;». Такой вывод на первый взгляд кажется неожиданным и необоснованным, причем такого рода отношение к высказанной гипотезе* обусловлено обычным представлением, что русский язык может заключать и заключает в себе ряд иностранных слов, но сам он на языки соседних народов, а особенно на греческий и латинский, влиять никак не мог.
Такое представление не соответствует действительности. Стоит вспомнить (у Плиния) латинское слово «viverra» (белка), явно позаимствованное из восточнославянских языков и представляющее собой латинизированную «виверицю» и греческое akfj» — «kaovdekY]<;» того же происхождения, обозначающее «одежду из меха», происходящее от «куницы
Постараемся аргументировать высказанное предположение о восточнославянском происхождении греческого «kapaP°c» (ново-греч. kapa|3i). Во всех без исключения славянских языках встречается слово «корабь», «кораб», «корабль» в значении «судна» (болг. — «кораб», чешское «korab, польское — «korab», серб. — «кораб», и т. д.).[231]
И. И. Срезневский указывает: «нет ни одного славянского наречия, в котором это слово не было бы своим… слово korab, korabi — живет, как народное». [232]Еще С. А. Гедеонов, а затем и Н. П. Загоскин совершенно справедливо восстали против объяснения слова «корабль», как заимствования из греческого.
Корень «кор», «кора», «корье», лежащий в основе слова «корабь («корабль), лежит в основе и 'таких слов как «короб», «коробка», «корзина» и обозначает некое вместилище, сделанное из коры. Не случайно и до сих пор в чешском языке слово «korab» означает и древесную кору, и большую лодку. И это вполне понятно, если мы учтем, что древнейшие суда делались из прутьев и обшивались корой, а позднее кожами. Исидор объясняет: «carabus — есть малая ладья из сплетенных прутьев, обтянутых кожею».
Таким образом, в славянских языках понятие «судно» обозначалось словом «корабь» потому, что некогда, в очень отдаленные времена, суда действительно представляли собой лодки, сделанные из коры. В других индоевропейских языках слова, обозначающие суда, уже не отражали этой ранней ступени судостроительного искусства, и слово «корабль» пришло в греческий язык в архаическом, первоначальном его значении из славянских языков, в частности, из русского языка. Античная Греция не знала слова «kapapoc», обозначающего судно. В языке древней Эллады встречается слово «kapaj3os» B значении древесного жука или определенного вида морского краба. И только у Гезихия из Александрии впервые это слово выступает в обозначении лодки, ботика, т. е. судна. Но произведение Гезихия относится к VI или началу VII века н. э., т. е. к тем временам, когда «ромеи» уже хорошо знали славян, и Византия давно подвергалась их ударам и с суши и с моря.
Предполагать, что «крабом» стали называть «судно» потому, что оно стало панцырным, невозможно, так как русские суда, а их византийцы и называют «k<ipaj3o;», никогда не были панцырными. Следовательно, в греческий язык слово «kapajiia» проникло из славянских языков относительно поздно, в византийские времена.[233]
Поэтому-то Константин Багрянородный в своем сочинении «De ceremoniis aulae Byzantinae» употребляет термин «kapafHa» только по отношению к русским кораблям (poooika kapipta, R<5^ kapd,3ia). Смысл этого слова грекам был уже непонятен, и они оперировали им, как чужим словом. Следовательно, судостроительное искусство древней Руси восходит к седой древности, ко временам начального формирования славянских языков, т. е. во всяком случае к эпохе переходной от высшей ступени дикости к низшей ступени варварства. [234]
Очень древними терминами было и слово «лодья» («ладья», «олядь», «лодь», «лодья», «ладия»), так же как и «корабль», обозначающее судно вообще и встречающееся в ряде славянских языков (чешское «lod», «lodi», польское «lodzia», вендское «lodia», поморско-люнебургское «lida»).
С течением времени слово «лодья», «ладья», «лодка» вытесняет старый, архаический термин «корабль», сохраняющийся лишь в торжественной речи и в эпических произведениях.
Н. П. Загоскин намечает несколько этапов в истории судостроения у восточных славян и несколько типов судов, последовательно сменяющих друг друга. [235]Древнейшим судном восточных славян (да и всех славян вообще) является уже упомянутый выше архаический «корабь», сделанный из гибких прутьев, скорее всего ивовых, и обшитый корой, а затем и кожами, напоминающий пироги индейцев и каяки эскимосов, чрезвычайно легкий, удобный при переноске через бесчисленные «волоки» и пороги, быстрый на ходу, но малоостойчивый,[236]маловместительный, непрочный и почти непригодный для плавания в открытом море.
Время монопольного господства таких судов у восточных славян отделено от первых письменных источников не сотнями, а тысячами лег.
Вторым по времени и гораздо более совершенным типом судна является лодка («лодья») однодеревка, моноксил (povo-£0X0, monoxyla) греческих источников. Это были огромные древесные стволы, выдолбленные внутри, обтесанные, могущие вместить сравнительно большое количество людей и груза, но все же не очень вместительные и малоостойчивые. Далеким их потомком, миниатюрным по размерам, является кое-где уцелевший до наших дней рыбацкий долбленый челнок-душегубка. Такое судно, почтенной давности, хранится в Военно-Морском музее ВМС СССР в Ленинграде.
Такие долбленки-однодеревки в первоначальном своем виде длительное время сохранялись в качестве речных судов, особенно на небольших речках и озерах, но на море они, пови-димому, в скором времени уступили свое место судам другого типа.
Третьим по времени типом судна, с которым русские и выступили в военно-морской истории и появились у стен Сурожа и Амастриды, Константинополя и Бердаа, и который у греков и получил название моноксила, хотя таковым, собственно говоря уже не был, уйдя далеко вперед по сравнению с подлинной долбленой лодьей-однодеревкой, были т. наз. «набойные лодьи».
