Лиора досадливо отмахнулась:

- Вы не о том беспокоитесь, отец.

- Я немедленно забираю своих людей и возвращаюсь в Ойстахэ.

- Наихудший выбор из всех возможных. Как вы сами только что заметили, дядюшка на границе служил. И его люди тоже. И они там уже две недели, а к тому времени, как вы доберетесь, успеют расположиться в замке со всеми удобствами.

- Ты понимаешь, что из-за твоих безумных планов я потерял Ойстахэ, дурная девчонка?!

- Не из-за моих планов, батюшка, а из-за планов господина министра. Ведь это он приказал войску разойтись по провинциям. Причем заметьте, без ведома ее величества.

- А тебе не пришло в голову, умница ты моя, что если у министра есть планы в провинции, то уж королевский дворец без внимания он точно не оставит?

Лиора пожала плечами:

- Тем более не следует спешить. Уехав сейчас, вы определенно потеряете все. На это Чанг и рассчитывает. Отправить вас в Ойстахэ, выяснять, кто там у нас нынче герцог, пока суть да дело, уладить все свои дела, а потом договориться с победителем, - девушка не скрывала раздражения, что ей приходится разъяснять столь очевидные вещи.

С другой стороны, отца тоже можно понять - тяжело терять то, что уже привык считать своим. Но до чего же мелко плавает ее почтенный батюшка, сразу видна осторожная лисья повадка! Хорошо, что она не стала посвящать его во все свои планы. Вот дедушка - тот бы понял, впрочем, он бы понял и без объяснений. Порой Лиоре не хватало старика, и она искренне сожалела, что решила тогда проблему столь необратимым способом. Ну что ж, тем больше причин посчитаться с министром, ведь это он загнал ее в угол.

Алестар задумался, широкие брови сошлись вместе на переносице, уголки губ уныло опустились вниз. Лиора терпеливо ждала - отец принадлежал к тем редким людям, по чьим лицам она не умела читать, поскольку вне зависимости от сути размышлений, он всегда сохранял одинаково унылое выражение. Наконец, Алестар поднял голову и уставился на дочь тяжелым долгим взглядом:

- Пожалуй, я сделаю вот что…

Выслушав отца, Лиора поспешила к королеве. Ее величеству стоит узнать из первых рук, что происходит, во избежание недоразумений. Тихая Саломэ Светлая в последнее время подрастеряла свою кротость, и девушка не хотела попасть под горячую руку. На входе в покои королевы она почти что столкнулась с капитаном дворцовой гвардии. Должно быть, пришел с докладом, но поймав взгляд бравого офицера, девушка невольно нахмурилась, отметив в нем знакомое гордое сияние. Она знала этот взгляд, видела его каждый раз, уступая после длительной осады или молниеносного натиска. Взгляд победителя. Пожалуй, только Лерик смотрел на нее иначе… должно быть, понимая, кто в этой игре на самом деле охотник, а кто добыча.

Она быстрым шагом вошла в малую гостиную, где королева по утрам принимала посетителей. Саломэ была как обычно безупречна - ни одна складка не смята на белом траурном платье, ни один волосок не выбился из причудливо уложенных вокруг головы кос, на безупречно матовой коже лица не проступают предательские пятна, а губы сухи и аккуратны. Но Лиоре достаточно заглянуть королеве в глаза, один быстрый взгляд, чтобы знать: здесь только что свершилась извечная сделка между мужчиной и женщиной. Ибо так смотрит только женщина, только что продавшая себя - с едва уловимым отвращением. И в подтверждение - еще один быстрый взгляд, украдкой, на руки. Ладони спрятаны в складках платья, и, сама того не замечая, Саломэ трет пальцы, словно пытается отодрать невидимое пятно.

Лиора склонилась в поклоне, и подбирая слова, чтобы рассказать о планах своего осторожного батюшки, подумала, знает ли Чанг… и тут же решила, что нет. Для этого господин министр слишком брезглив, при всей его неразборчивости в делах политических.

Окно кабинета министра выходило в дворцовый парк, поэтому, чтобы увидеть, как герцог Ойстахэ со свитой поспешно покидает двор, Чанг поднялся на балкон второго этажа, и оттуда с удовлетворением наблюдая за отъездом лазурно-алого отряда. В ближайшее время герцогу Ойстахэ будет чем заняться и у себя дома. Прекрасная Лиора, впрочем, предпочла остаться при дворе, но будем надеяться, что девочка выучила свой урок. Внучка старого Лиса отличалась завидной сообразительностью, ей не нужно было повторять дважды.

Он дождался, пока последний всадник скроется за воротами и ушел с балкона. Капитан дворцовой гвардии поджидал его у выхода из зала, поклонился и протянул записку. Чанг быстро пробежал глазами по коротким строчкам, кивнул и приказал:

- Как только он появится, препроводите ко мне, и чтобы никто не видел. Да, на всякий случай удвойте караулы у внешних ворот. Если герцог Ойстахэ вдруг передумает, - пояснил он, видя недоумение на лице гвардейца.

- И что же его, не пускать, если повернет обратно? - переспросил офицер.

Чанг проглотил вздох - ему мучительно недоставало Эйрона, тому не нужно было разжевывать очевидное, жаль, что его капитан задержался в Инваносе, но там мог справиться только надежный человек:

- Пускать, разумеется, пускать. Но не сразу, а когда ваши люди убедятся, что это действительно герцог Ойстахэ и его люди, а не разбойники или бунтовщики, решившие воспользоваться удобным случаем проникнуть во дворец, - удостоверившись, что офицер, наконец, понял, что от него требуется, Чанг вернулся в кабинет.

Слуги сегодня задержались с приборкой, или это он встал слишком рано, но над догорающими свечами клубился чад, а в камине стыла горка сизого пепла. Министр не глядя, отработанным движением сыпанул карнэ в керамический чайник, залил кипятком и вернул на горелку. Подошел к окну, толкнул створку, в комнату ворвался сырой утренний воздух. Чанг не любил сентябрь, унылое безвременье между жарким августом и золотым октябрем. Уже не лето, еще не осень, днем кажется тепло, но по утрам и вечерам пробирает ознобом. Листья еще не начали желтеть, но уже утратили сочный зеленый оттенок, выцвели, потускнели. То ли лето изо всех сил пытается продлить свое существование, то ли осень натужно молодится, не желая двигаться навстречу зиме. И то и другое - обман, лицедейство.

А в этом году, как назло, еще и заболели клены. На все еще зеленых листьях проступили уродливые темные пятна, словно парк захватила черная напасть. Он даже вызвал садовника, когда заметил, но тот только печально развел руками - мол, никак от этого не избавиться, придется выкорчевывать, перекапывать все, новый слой класть и привозить саженцы из других мест. Чанг понимал, что вряд ли дождется, пока эти саженцы пойдут в рост, и запретил пока вырубку. Уж лучше больные клены, чем пни или перекопанная земля. Если не приглядываться, то можно и не заметить разъевшую листву болезнь. Если бы только он мог не приглядываться…

Корвин никогда раньше не был в Суреме. Так сложилось, что он даже не поехал присягать наместнице после внезапной смерти отца. Не до того было, а потом вернулся король, и он подтвердил присягу письменно, как и большинство лордов, слишком напуганных судьбой герцога Суэрсена, чтобы спешить в столицу. Потому ему не с чем было сравнивать: он не видел ни старого Сурема, времен наместниц, серого и унылого, с редкими вкраплениями храмов, ни Суреме первых лет королевского правления - пышного, громкого, блестящего, словно портовая девка, дорвавшаяся до дешевых тряпок. Нынешний город показался ему насмерть перепуганным, затаившимся в ожидании, невероятно тихим для столицы империи. Страх и неуверенность, поразившие горожан, словно перебрались на стены - яркие краски потускнели, сквозь них проступили серые пятна старых фасадов, тяжелые ставни закрыли новые широкие окна, женщины на улицах кутались в тяжелые темные плащи и прижимались к стенам, а мужчины озирались по сторонам, словно ждали, что их ударят в спину. По брусчатке то и дело громыхали подкованные сапоги городской стражи, а над городом плыл перезвон храмовых колоколов.