Слова сами рвались из горла, те самые, просоленные, морские, что при дамах не произносят, но нельзя. Да и бесполезно - Тейвор не станет слушать. А если запретить выход в море, обвинят, чего доброго, в измене, когда детище военачальника пойдет ко дну. Военачальнику не придется долго искать виноватого. Раз Корвин позволил себе усомниться в совершенстве нового корабля, значит, сам все и подстроил, даром что к верфи его и близко не подпускали. И он через силу растянул губы в улыбку, а вклинившись в паузу между восхвалениями, спросил:
- Когда вы спускаете его на воду?
- Несколько дней на загрузку, двигательный механизм съедает много угля, но мои механики над этим работают, - Тейвор с блаженным выражением на лице провел рукой по воздуху, повторяя контур своего детища, - в новых кораблях мы все учтем.
- В новых? - Выдохнул Корвин.
- Как только "Король Элиан" покинет верфь, будут заложены еще три крейсера такого же типа, только мощнее. Я покажу вам чертежи, герцог. Право же, вашему береговому братству пора прекратить упрямиться, а то они так и застрянут в прошлом, со своими деревянными лоханками. Нужно идти в ногу со временем!
Спустя три дня Корвин мрачно наблюдал, как небольших буксира, пыхтя и плюясь дымом, выводят огромный корабль в открытое море. Корвин с отвращением смотрел на маленькие кораблики, первые ласточки из паровой флотилии, что собирался построить военачальник. Несмотря на удивительную для своих размеров мощь, выглядели они на редкость несуразно, настолько, что Корвин, изначально заинтересовавшийся идеей нового двигательного устройства, быстро к ней охладел. В отличие от огненного порошка, он не видел широкого применения для новых кораблей. Весь выигрыш в скорости терялся из-за проигрыша в грузоподъемности. Слишком уж прожорливыми были даже эти, крошечные буксиры. Угля не напасешься.
Леса сняли, блестящие металлические борта едва-едва выступали над водой, даже идя на буксире он опасно накренился на левую сторону, но быстро выровнялся. Корвин покосился на Тейвора, но суда по торжественному выражению лица, тот ничего не заметил. Герцог вздохнул - потонет, как пить дать потонет, хорошо еще, если успеет выйти из гавани, иначе перегородит проход остальным кораблям, тогда вообще непонятно, что делать, как бы не пришлось порт переносить.
Но вопреки самым печальным ожиданиям, из гавани корабль все же вышел, хотя успел еще дважды опасно накрениться. Корвин мог только посочувствовать капитану, ждать новостей и молиться Навио. Впрочем, бог-покровитель моряков должно быть, за последние месяцы уже оглох от непрестанных молений. Столько подношений на его алтаре Корвин не видел еще никогда, пришлось даже новое хранилище к портовому храму пристроить, а люди все несли и несли дары. Богу Странствий несли заморские диковины и дары волн: выброшенные на берег куски дерева, причудливые камушки, из Ландии привозили янтарь, из Кавдна шелковые платки и кожаные мешки, с Островов - стеклянные фляги и бусины.
Тейвор хотел сперва отправить свое детище в бой вовсе без сопровождения, но потом все же решил, что триумфу нужны свидетели, и заставил герцога снарядить три каравеллы, посокрушавшись, впрочем, что придется плестись черепашьим шагом, чтобы парусники не отстали. В этом военачальник, несомненно, был прав - новые паровые механизмы быстрее, торговцы могут заинтересоваться, когда оправятся от убытков. Но быстрота в торговом деле хоть и важна, но все же не самое главное. Нескоро, ох как нескоро откажутся от парусов. Корвин сомневался не только в целесообразности, но и в надежности этих пожирателей угля - с тех пор, как король разрешил запрещенные механизмы, что ни год на шахтах взрывались паровые подъемники. Во всем винили, разумеется, неумелые руки, но кто его знает - быть может, не зря столько лет эти устройства были под запретом.
Но все это если и произойдет, то в далеком будущем, а сейчас Корвина куда больше волновало настоящее. А в настоящем остановить воодушевленного первым успехом Тейвора было некому. Король мертв, на троне не пойми кто: огласили указ Высокого Совета - королева становится регентом при малолетнем принце, но принц вроде бы и не малолетний уже, зачем ему тогда регент? К присяге лордов пока что не приводили, ждали коронации, но Корвин понимал, зная настроения соседей, что добром дело не кончится, даже если они каким-то чудом и выиграют войну.
Погода стояла безветренная, флаги уныло повисли на флагштоках, корабли в гавани спустили паруса. Ждали известий, но вот уже вторую неделю ничего не было слышно. В образовавшемся затишье у Корвина выдалось несколько свободных дней, и он смог наконец-то навестить семью. Тэйрин в последнее время разлюбила старую виллу, и переселилась во дворец, но и там жила уединенно, не покидая своих покоев. С начала этой безумной войны они почти не виделись, а во время коротких встреч успевали перекинуться парой ничего не значащих вежливых слов, после чего Корвин сажал на колени сына, расспрашивал, хорошо ли тот себя вел, трепал ему волосы, целовал, возвращал няньке и засыпал прямо в кресле, не доходя до спальни.
Но даже в эти короткие встречи он не мог не замечать, как изменился взгляд Тэйрин. К тому, что в нем нет тепла и радостного изумления, как в первые месяцы их брака, он давно уже привык. Сменившее их усталое безразличие поначалу ранило, потом бесило, но после королевского прощения и рождения сына он научился не замечать его, в совершенстве овладев умением изображать счастье. Тэйрин притворяться не считала нужным, но к ней никто и не приглядывался - в конце концов, взгляд замужней знатной дамы и не должен лучиться счастьем, это привилегия юных невест и молодых жен.
Однако сейчас, заглядывая супруге в глаза, он безошибочно узнавал в них холодную брезгливость, ту самую, что так часто обволакивала темные глаза его матери. Он так и не отучился называть Ивенну матерью, даже в мыслях, хотя и знал теперь правду. И от этого становилось еще больнее. Ведь все, что он делал последние годы, он совершал ради Тэйрин, ради их сына, их будущего! Она смогла если не простить, то хотя бы понять величайшую подлость, на которую он пошел, чтобы спасти свои земли от разорения, почему же тогда не в силах смириться с тем, что он делает для их семьи?! Предстоящий разговор страшил его сильнее любого сражения, но откладывать дальше было некуда.
Тэйрин он нашел в розарии. После отъезда Ивенны розарий несколько поблек - новая герцогиня к цветам была равнодушна, а садовники без присмотра разленились, и подстригали кусты только вокруг беседки, а остальные некогда аккуратные клумбы превратились в разноцветную, щедро обвитую плющом дикую изгородь. Шипы торчали так грозно, что без полного доспеха туда сунулся бы только безумец. Но Тэйрин и не пыталась - в те редкие минуты, когда ей хотелось посидеть в тени розовых кустов, девушке вполне хватало беседки. Зато Корвину неприятно резануло взгляд запустение в любимом месте Ивенны, он отметил про себя, что надо будет наказать главного садовника, и тут же хмыкнул досадливо: нашел время думать о цветочках!
Тэйрин отложила книгу на резной бортик беседки, посмотрела на мужа, но ничего не сказала, ждала, пока заговорит он, и Корвин начал, как с обрыва прыгнул, без предисловий:
- Так больше не может продолжаться, Тэйрин! Нравится тебе это или нет, но ты моя жена и мать моего сына! Мы живем в неспокойное время, и дальше будет только хуже. Сейчас мы хотя бы воюем с Кавдном, не друг с другом, - он замолчал, не зная, как выговорить следующую фразу, но все же решился, только уставился на резной столбик в углу, боясь посмотреть ей в глаза, - и я должен знать, что ты не ударишь в спину.
Тэйрин ответила его же словами:
- Нравится мне это или нет, но я твоя жена и мать твоего сына.
- Тогда почему я начинаю в этом сомневаться? - Корвина разозлило равнодушие в ее голосе.
- Быть может, ты сомневаешься не во мне, а в себе? Ты теряешь себя, с каждым днем, да что там с днем, с каждым часом. Песком просыпаешься сквозь мои пальцы. Я устала бороться. Впрочем, ты прав, должно быть, не слишком хорошо у меня это с самого начала получалось, быть твоей женой. Но за свою спину, - она усмехнулась сухо, - можешь не беспокоиться. Когда не останется даже песка, я не ударю, я просто уйду, - и она вышла из розария, оставив Корвина пялиться на пустую беседку.
