- Будешь ворон считать, задница станет синей, - дядя с ним не церемонился, впрочем, мальчик к этому давно уже привык.
- Так нечестно! Ты спиной к солнцу стоишь, а мне в лицо светит! Ничего не видно!
- Нечестно. Не забудь пожаловаться противнику, когда дело дойдет до настоящего боя. Он обязательно устыдится и уступит тебе свое место. Вот только тебе оно не поможет, плохому мечнику все время что-нибудь мешает, то солнце, то, - мужчина кашлянул и не закончил фразу, - хватит скулить. Становись в позицию.
Мальчик, вздохнув, поднял меч. От яркого света на глазах выступили слезы. Он зажмурился и тряхнул головой, стряхивая с ресниц соленые капли, и улыбнулся. А что, если попробовать иначе? Он глубоко вдохнул и закрыл глаза. Чтобы видеть, вовсе не обязательно смотреть. Без раздражающего глаза яркого света стало намного легче. Рука, меч, движение - чтобы слышать, не надо вслушиваться. Мальчик вскинул клинок в салюте, короткий выпад, верхний блок, скрежет лезвия. Успел. Еще раз, и еще, он словно погрузился в кокон - ни звука, ни шороха, только рукоять меча в ладонях. Он глубоко вздохнул, и рубанул лезвием воздух, разрывая невидимую сеть. В глаза ворвался солнечный свет.
- Я сделал! Три раза. Давай теперь пойдем домой, - попросил он.
Мэлин пожал плечами - пустая трата времени. Мальчишку надо учить управлять своим даром, а не дворянским глупостям. Зачем прирожденному магу фехтование? Но Эльвин настоял, что Ларион должен получить достойное своего происхождения образование, а фехтование входило в обязательный набор. И если книжной премудрости мальчика могла научить мать, то приглашать учителя фехтования к сыну храмового привратника было бы странно. Потому Мэлину пришлось самому взяться за меч.
Он считал, что мальчику сейчас важнее всего осознать, кем он уродился на свет, и взять под контроль свою магию, но Далара только пожимала плечами на его беспокойство: "Рыбу не нужно учить плавать, а птицу - летать. Все придет само собой". Да уж, так же, как пришло к ним с братом. Ллин сгорел дотла, а Мэлин переплавился в неизвестно что. Но Далара снова успокаивала: "Вы не были созданы для этой силы, нелепая случайность, Аэллины и Эльотоно, смешалась лунная и солнечная кровь. Лариону не грозит твоя судьба". Но Мэлин все равно учил мальчика всему, что знал сам - и тому, что успел прочитать в библиотеке ордена Дейкар, и тому, что оставил ему в наследство Арниум. Но с каждым годом становилось все понятнее - ученик во всем опережает учителя.
Шесть лет назад у Мэлина было много вопросов к Даларе-Плетельщице, но он получил все ответы и из множества "почему" осталось только одно - почему он еще здесь, почему не ушел, как собирался, почему не спешит свести старые счеты?
Ларион. Сила, не знающая границ, чистая и незамутненная, как горный поток. Ласковый теплый огонь, способный в любой миг обернуться стеной пламени. Драгоценный сплав, объединивший все силы мира. Совершенное произведение искусства, и мальчик, живой, веселый, порой капризный, порой послушный. Ирония Семерых - по законам империи он стал бы опекуном Лариона, как ближайший родич со стороны отца.
Далара. Время не властно над эльфийкой. Гладкая кожа, сверкающий взгляд, шелковые волосы, он не силен был в описаниях женской красоты. Но перед внутренним взором вставали руины. Он мог увидеть пораженный плесенью потухший драгоценный камень, как видели бы эльфы Филеста. Мог посмотреть взором мага Дейкар и протянуть ладони к едва тлеющим углям. А мог просто сидеть рядом у камина, и слушать, как она рассказывает, глубоким, низким голосом, о Кавдне, о небесных созвездиях, о деревянном дворце ландийских королев. Или не слушать, а просто молчать рядом, глядя в огонь.
И снова задаваясь единственным оставшимся "почему" он так и смог ответить, что держит его сильнее - теплое золото во взгляде сына, или медвяная усталость в глазах матери. Но знал, что никогда не спросит ее об этом.
***
Весна в этом году наступила в Суэрсене на удивление рано для здешних краев - снег сошел уже в начале марта, а к концу месяца земля успела просохнуть. Торн Геслер и не ждал такого подарка небес - обычно снег сходил к маю, да и жалкий остаток весны не радовал теплом. Говорили, что раньше, при Аэллинах, зима была короче, весна теплее, лето жарче, а земля плодородней. Пару таких говорунов пришлось повесить, после чего разговоры прекратились. По крайней мере, наместнику о них больше не докладывали.
Охотиться Торн предпочитал почти без свиты, так, местный лесничий, псарь да пара загонщиков. Двором он за эти годы так и не обзавелся, не по чину, да и желания особого не было, подчиненные надоели хуже горькой редьки, а те немногие из местной знати, кто лишившись земли и дворянства все же остались в Суэрсене, скорее бы удавились, чем составили компанию представителю Короны.
Впрочем, Геслер привык к одиночеству. Из постигших его разочарований это было самым незначительным. Вот уже восемь лет как он сидит в разоренной провинции, и с каждым годом положение все хуже и хуже.
По всей империи дела идут не самым лучшим образом, королевские новшества первых лет боком выходят, но в Суэрсене и вовсе дело дрянь. Земля скудная, торговлю на корню задушили, работа есть только на рудниках, да и там платят так, что едва на хлеб хватает. А крестьянам хоть кору грызи, хоть хвою с деревьев объедай, благо, этого добра на всех хватит. Если бы не помощь наместницы, то есть, королевы, давно бы уже обезлюдел Суэрсен. И так все, кто мог, покинули оскудевшую провинцию.
Ох, недобрым словом поминал он покойного ныне дядюшку. Удружил так удружил! Ни денег, ни имения, ни положения при дворе, один только страх да головная боль. И хорошо еще, есть чему болеть. Вот не соберет в этом году налоги…
Охота позволяла забыться хоть ненадолго. Вот он зверь, гони его, стреляй, вдыхай пьянящий аромат теплой крови. Жизнь в такие минуты казалась простой, правильной, такой, как и должна быть. Но до чего ж потом противно было возвращаться к делам. Ах, если бы можно было подать в отставку! Все еще молодой чиновник мечтал уже только о покое, Аред с ней, с карьерой! Но он понимал - стоит уйти, и следующий наместник найдет способ свалить все беды Суэрсена на предшественника. Жизнь Торну Геслеру была не мила, но не настолько, чтобы расстаться с ней на плахе.
С утра загонщики выследили в лесу молодую олениху, и выгнали ее на заброшенное поле, поросшее бурьяном. Надрываясь лаяли псы, шумели трещотки, ржал, почуявший свободу конь, застоявшийся за зиму в стойле. Собаки, наконец-то, догнали добычу, обреченное животное упало, он подъехал ближе, вытащил из ножен широкий охотничий кинжал. В последнее время в моду вошло охотиться с ручными бомбардами, но Торн этой новой манеры не признавал. Есть вещи, которые мужчина должен делать своими руками.
Девчонка появилась из ниоткуда. Вот еще миг назад рядом с тяжело дышащей оленихой никого не было, кроме собак и подоспевшего псаря, и вдруг, как из воздуха соткалась маленькая фигурка. Девочка, лет семи-восьми, худющая, одни локти да коленки, платье короткое, с заплатками, а кожа смуглая, с теплым отливом, как у южан. И глаза странного цвета, карие, с золотыми искорками, а волосы - спелый гречишный мед. Из каких краев залетела сюда эта солнечная птичка? Местные жители зачастую смуглые, говорят, что давным-давно с юга пришли, но таких, на янтарные статуэтки похожих, ему не попадалось. Не иначе, как эльфийская кровь примешалась. Вот чудеса-то! Здешние эльфы раньше к Творцу отправятся, чем со смертным спутаются.
А девочка положила ладонь на шею оленихи и строго сказала:
- Ее нельзя убивать. У нее маленький в лесу остался, он без мамы умрет. Весной не охотятся на оленей!
Что на оленей охотятся осенью и зимой, Геслер знал и без непрошенной советчицы. Но в зимний лес его и на аркане не затащишь, а от одного оленя в здешних чащобах не убудет. Все равно, кроме королевского наместника в Суэрсене и короля собственнолично, никому охотиться нельзя, и зверья, несмотря на браконьеров, расплодилось немеренно. Торн тряхнул головой, удивляясь - что это он, оправдываться перед девчонкой босоногой вздумал?! Впрочем, босоногой она не была - вон, какие сапожки ладные, из мягкой замши. Уж не из оленьей ли? Непохоже, чтобы ее отец почитал королевское право.
