— Иван Петрович Павлов — гордость русской культуры, нашей великой Родины. В эти тяжкие дни мы, ученики академика, заверяем вас, что не пожалеем сил для всемерной помощи раненым воинам!

Научная сессия закончилась поздним вечером. Представитель командования Ленинградского фронта протягивает руку начальнику Военно-санитарного управления. Четыреста человек поднимаются со своих мест, аплодисментами приветствуют этот символический жест. Яркий свет юпитеров. Кинооператоры с разных мест большой аудитории снимают окончание научной сессии в осажденном городе.

Стихийно возник гимн. Все стоя поют «Интернационал».

Очень большой день был в госпитале 27 июля сорок второго года.

А утром президиум этой сессии побывал на Волковом кладбище, почтил память великого ученого и возложил венок на могилу Ивана Петровича Павлова. И не скромную пальмовую ветвь, как мы в холодном и голодном феврале, а большой венок из живых цветов.

Запас прочности

едро вознаградила земля наш труд. Снимаем урожай с огорода в ботаническом саду университета, с газона перед госпиталем: редис, салат, зеленый горох, лук.

В июле новая забота: заготовка дров. Их возили из леса, расположенного вблизи деревни Софолово, Токсовского района.

Там работало тридцать медицинских сестер госпиталя. Их изба стояла в нескольких километрах от фронта. Бригады работали по две недели, потом сменялись. Руководила работами политрук второго отделения Е. И. Ильина, очень энергичная женщина.

В конце июля из поездки в лес вернулся Зыков и рассказал об эпизоде, который лучше всего характеризовал обстановку, в которой нам приходилось добывать топливо.

После работы Зыков прилег отдохнуть на ветки около сосны. Шла погрузка дров на машины. Дрова вывозили на станцию. Немцы начали обстрел станции. Зыков побежал к вагонам. Потом вспомнил, что забыл под сосной планшет с разными документами, и поспешил обратно к сосне, под которой лежал несколько минут назад. Прибежал, а там — ни сосны, ни планшета! Глубокая воронка от разорвавшегося снаряда!

В августе мы начали рыть траншеи для прокладки новых водопроводных труб к госпиталю. Вновь мы землекопы.

К концу этой работы по госпиталю пробежала новость: приказом Военно-санитарного управления Ленинградского фронта Ягунов назначен начальником крупного сводного госпиталя в пригороде Ленинграда.

Сергей Алексеевич сдал свои дела военному врачу второго ранга Р. Е. Палей.

Шестого сентября, после обеда, все работники госпиталя собрались в главной аудитории, чтобы проводить Ягунова.

Он появился вместе с Луканиным, Долиным и Зыковым. Вошел на трибуну. Окинул всех взглядом. Поправил ремень. Посмотрел почему-то вверх, потом снова на собравшихся в аудитории.

В первый раз я видел Ягунова таким взволнованным.

— Дорогие друзья! — начал он тихим, едва слышным голосом. — Почти год я работал с вами в этом здании. За это время я многому научился у вас. Спасибо за такую науку! Я не намерен петь вам аллилуйю. Похвала приучает думать о себе лучше, чем мы есть на самом деле. Но справедливости ради должен сказать, вы работали хорошо! Но не будьте, друзья, в плену достигнутых успехов! Не размагничивайтесь! Много сделано, но, как говорится, лучшее лучше хорошего…

Всем было жалко расставаться с этим вспыльчивым человеком, обладавшим моторной энергией, экспансивным, но отходчивым, временами не в меру требовательным, но всегда готовым помочь тебе найти выход, казалось бы, из безвыходного положения.

— Продолжайте лучшие традиции русской хирургии, — говорил на прощанье Ягунов. — Помните, как не жалея сил и здоровья работал Пирогов. Это в высшей степени важно в нашем служении лечебному делу. Именно служении, а не службе. Без души, без нервов, без сердца, без постоянного беспокойства не будет у нас успеха в работе!

Мы проводили Ягунова до пресловутой «Антилопы-гну». Садясь в машину, он сказал мне:

— Были у меня с тобой крутые разговоры. А ты их забудь!

— Желаю успеха, Сергей Алексеевич!

Через пять дней А. О. Долин получил направление начальником госпиталя на Петроградской стороне.

Итак, на более ответственную работу ушли Муратов, Коптев, Ягунов, Долин. Конечно, грустно провожать людей, которых за год бедствий и успехов мы не только хорошо узнали, но и поняли. В то же время, надо признаться, было лестно, что наш опыт лечения раненых заслужил в Военно-санитарном управлении хорошую репутацию.

К новому начальнику госпиталя стали присматриваться, начали сопоставлять с Ягуновым. Это резко пресек Луканин.

— Требую прекратить такие разговоры, — говорил комиссар. — Подобное сравнение вредит работе…

Ко дню годовщины госпиталя художественная самодеятельность подготовила хороший концерт.

Мы снимаем цветы с клумб нашего «Летнего сада». Все лето ими любовались раненые и больные. Астры, крупные гвоздики, пышные пионы с томным, хмельным запахом, флоксы. Теперь они перекочевывают с клумб на прикроватные тумбочки раненых. Цветы приносят большую радость раненым. А радость, как известно, врачует!

У нас эти цветы вызывают размышления о прошедшем годе, о тех днях, когда, по словам Семеныча, «госпиталя и в помине не было», а Зыков писал Голубеву: «Выдайте тряпок профессору Колпакчи».

Эти цветы появились потому, что у нас сегодня есть свет, питание, вода, топливо. Достаточный запас прочности для дальнейшей работы. Припомнилось все, что пришлось для этого сделать. Красноречив наш послужной список. Кем только мы не были! Шахтерами и дровосеками, печниками и землекопами, водовозами и огородниками. Да разве все перечтешь!

Вторая осень

так, минул год с той поры, когда в многочисленных кабинетах и аудиториях исторического факультета возник большой военный госпиталь. За плечами у него своя история, своя биография. И в ней много страниц, насыщенных сложными, тяжкими и страшными событиями. За это время мы, как говорится, прошли огонь, воду и медные трубы.

У нас был уже опыт. Мы в полной мере сознавали, что второй год блокады будет тоже нелегким. Но госпиталь чувствовал себя во всеоружии перед предстоящими новыми испытаниями.

На опустевшие цветочные клумбы нашего «Летнего сада» падают листья с деревьев соседнего госпиталя. Еще совсем недавно здесь было многолюдно и шумно. Сейчас — тихо и пустынно. Убраны скамейки, внесены в палаты пальмы и кактусы.

Семеныч бродит по дорожкам сада, сгребает граблями пятнисто-ржавые палые листья…

Улетают птицы в дальние страны, покидают родные гнездовья. Пережили с ленинградцами блокадное лето. Вспоила и вскормила их земля осажденного города.

Осень. Вторая блокадная осень. Возим овощи с наших огородов в Колтушах.

Картофель, капуста, свекла, брюква дали возможность значительно разнообразить питание раненых. К этому времени в госпитале организовался совет питания. И меню теперь составлялось не на день, а на декаду. Совету было предоставлено право назначать дополнительно двести граммов хлеба больным и раненым, которые в этом нуждались.

В городе по-осеннему холодно. Над ним нависли сизые тучи. Пасмурно. Моросит дождь. Зябко от порывистого ветра.

На Ленинградском фронте бои. В госпиталь прибывают раненые. Среди них солдаты и офицеры 70-й и 86-й стрелковых дивизий. Бойцы этих дивизий шли на штурм левого берега Невы и вновь захватили Невский «пятачок», оставленный нами в апреле.

По радио узнаем, что в Сталинграде ожесточенные бои. Атаки противника на окраинах города отбиты, но он весь в огне.

Шестого ноября Луканин вернулся из Смольного. Он докладывает на партийном собрании, что там было торжественное заседание, посвященное предстоящей годовщине Великого Октября.

— В праздничные дни домам будет дано до полуночи электрическое освещение, — сообщает Луканин. — А теперь пожелаем товарищу Галкину успеха в работе. Получен приказ о переводе его в крупный госпиталь…