Семена цветов нам предоставила кафедра морфологии и систематики растений университета. И к принесла старший научный сотрудник С. А. Гуцевич, наша знакомая с октября прошлого года.
Вокруг цветочных клумб и на дорожки поставили скамейки. Их привез Зыков из ЦПКиО. Оттуда же появились двадцать шезлонгов для отдыха раненых и две большие чаши для «эстетического удовольствия».
Вскоре сюда вынесли из палат госпиталя пальмы и кактусы, полученные госпиталем на хранение из оранжереи ботанического сада университета.
В начале июни я был командирован на КУМС — так в то время называли курсы усовершенствования медицинского состава. И можно с уверенностью сказать, что если учеба врачей в госпиталях была для них военно-медицинским университетом, то КУМС — академией.
Вернулся через декаду. И в этот же день был вызван к начальнику госпиталя.
У Ягунова находились Луканин и еще два работника госпиталя: фельдшер приемного покоя А. С. Данилевский и В. М. Фромзель, начальник штаба МПВО госпиталя, по профессии архитектор.
На столе — алюминиевая миска с каким-то варевом и три ложки.
— Попробуйте вот этого борща, — предложил мне Ягунов. — Продолжайте, — повернулся он к Данилевскому.
— Применение в пищу таких дикорастущих, как щавель, крапива, купырь, сныть и прочие, дает возможность намного увеличить в пище содержание витамина С, — докладывал Александр Сергеевич Данилевский. — Известна и питательность этих растений. Мы собрали их и решили показать вам. Кроме того, это дает большую экономию крупы, вот я подсчитал… — Он раскрывает блокнот, странички которого испещрены цифрами.
— Вы экономист? — спрашивает Ягунов.
— Я кандидат биологических наук. Моя специальность — энтомология.
— Знаем, знаем, — поспешно говорит Луканин. — А ваша мысль — дельная!
По всему видно, что комиссар уже «вцепился» в предложение Данилевского и Фромзеля.
— Пожалуй, из этого может выйти толк, — поддержал Ягунов.
— Вам понятно? — спросил меня комиссар.
— Да.
— Изложите все коротко на бумаге, — сказал Ягунов Данилевскому. — Спасибо вам, Александр Сергеевич. Действуйте все трое!
…Через четыре дня дикорастущие съедобные растения стали добавляться в пищевой рацион больных и раненых, значительно увеличивая содержание витаминов.
Встреча с Фадеевым
юнь. Первый летний месяц. Светлый и ясный. Длинные дни. Белые ночи — северное чудо.
Воспользовавшись малым поступлением раненых, госпиталь принялся за косметический ремонт палат, перевязочных, операционных и приемного покоя.
Ну и работка! Копоть от печей-времянок и различных светильников покрыла потолки и стены плотным черным слоем. Все это надо перед покраской очистить.
После окончания малярных работ в восьмом отделении мне позвонила из редакции журнала «Звезда» Е. П. Карачевская.
— В Ленинграде писатель Фадеев. Хочет с вами встретиться и побеседовать, — сообщила Елена Павловна.
— А как он узнал обо мне?
— Александр Александрович был в редакции. Читал ваш очерк «Германия сегодня»…
Я получил увольнительную и пошел в гостиницу «Астория», где находился Александр Александрович Фадеев.
Солнце. Тепло. Широким полотном стелется асфальт чистых улиц. У большинства прохожих в руках лопаты. Сады, скверы, парки, пустыри, каждый мало-мальски свободный клочок земли — все вскопано под огороды.
С писателем Фадеевым я познакомился пять лет назад во Франции. Это произошло при следующих обстоятельствах.
Я был судовым врачом теплохода «Андрей Жданов». В июле 1937 года нашими пассажирами оказались артисты Московского Художественного академического театра имени Горького. Курс из Ленинграда в Гавр. МХАТ направлялся на гастроли в Париж, где в то время была Всемирная выставка.
Все пять суток рейса — шумно и весело! Мхатовцы как-то сразу запросто «вписались» в жизнь и быт экипажа. Артисты вместе с матросами драили палубу. Вербицкий и Чебан красили палубные надстройки. И как красили! Отменно! От изумления наш боцман Кудзелько только разводил руками.
В музыкальном салоне теплохода — сцены, скетчи и юмористические рассказы.
Вот Борис Петкер и Иван Кудрявцев в сценке «На примерке у портного». Петкер — портной, Кудрявцев — заказчик. И что вытворяют! Неудержимый смех зрителей с первой минуты и до конца.
— Точить ножи, ножницы, бритвы править! — кричит артист Владимир Попов нарочито простуженным голосом. С плеча как будто снимает точильный станок. И вот перед вами точильщик за работой. Движение ногой, — точит человек нож, да и только!
Для мхатовцев мы соорудили плавательный бассейн.
В благодарность за это они в музыкальном салоне показывают «Платона Кречета». Без грима и декораций. Но какой спектакль!
Борис Яковлевич Петкер в несколько репетиций организовал объединенный «морской джаз», нечто вроде ансамбля песни и пляски. Аккордеоны, гитары, деревянные ложки, балалайки, мандолины, губные гармошки и даже… медный таз — все нашло свое место.
Перед приходом в Гавр — концерт мхатовцев в двух отделениях. Для каждого члена экипажа — программа. Она написана от руки артистами. Один экземпляр, написанный концертмейстером Марией Николаевной Кореневой, сохранился у меня до сих пор.
Начался концерт в восемь часов вечера, а закончился за полночь.
Перед началом концерта внезапно заболел зуб у главного организатора и конферансье Бориса Яковлевича Петкера. Зуб надо удалить. Быть «ассистентами» добровольно вызвались Павел Владимирович Массальский и Василий Осипович Топорков — ныне народные артисты СССР.
— Будьте спокойны! — уверяли они меня. — У нас не вырвется!..
Булькает стерилизатор. Кипятятся шприц и щипцы.
— Боря, ты не волнуйся, — лениво тянет Массальский. — Моему знакомому вырвали вот такой же зуб, и он после этого жил еще целых два года…
Наконец «ассистенты» навалились на Петкера.
Но он вырвался! От страха перед «чеховской хирургией» боль исчезла, как рукой сняло! Я поверил Петкеру: такое случается в зубоврачебной практике. Поверил и облегченно вздохнул: мне никогда еще не приходилось удалять зубы. Я был на теплоходе врачом «за всё».
Оказывается, Борис Яковлевич схитрил. Почти через тридцать лет в своем письме он признался мне:
«Я обманул вас, сказав, что зуб перестал болеть. Он, черт его дери, омрачил мне и Гавр, и даже целый день в Париже. Дантист мсье Лебёф, по-русски — это бык, вырвал мне зуб».
В Гавре мхатовцев встречали Александр Александрович Фадеев и другие писатели, фамилии которых я не помню. Все примчались на машине из Парижа, где был международный конгресс писателей в защиту культуры. Им было известно, что МХАТ едет на гастроли, и они сочли необходимым встретить земляков еще в Гавре. Экипаж дружно принял писателей.
— Здрасьте, братцы! — приветствовал нас Александр Александрович Фадеев.
— Чем угощать дорогих гостей? — спросил капитан теплохода Николаев.
— Мы — русские люди. Щами, хлебом нашенским. И, конечно, — «тово». — Многозначительный жест. И всем понятно, что означает это «тово».
После обеда с «тово» — игра «в картошку». На палубе ставятся два ведра. Перед каждым, по прямой линии с интервалами через метр, кладется картошка — двенадцать штук. Кто быстрее соберет картошку в свое ведро?
Что творилось на палубе! Немолодые и даже весьма пожилые люди мгновенно превратились в подростков. С восторгом смотрела вся наша команда на играющих.
Вот о таком «мхатовском» рейсе, как его называли в нашем экипаже, я вспомнил на пути к Фадееву.
Огромное здание гостиницы «Астория», где в прошедшую зиму был городской стационар для дистрофиков.
Иду по мягким ковровым дорожкам коридора.
— Вам кого? — спрашивает горничная.
— Товарища Фадеева.
Горничная называет номер комнаты.
Тихо стучу в дверь.
— Войдите!
Увидев меня, Александр Александрович встал из-за стола.