— Подождем! — сказал Савицкий. — А пока выступит доктор Грачев. Он будет петь! Громко! Без аккомпанемента!

И надо же, что выдумал!

— Не могу! Забыл ноты дома! — откликнулся я из третьего ряда «зрительного зала».

— Ария Хозе из оперы «Кармен», музыка Бизе! — не унимался Савицкий. — Исполняет без нот и без аккомпанемента известный певец Федор Федорович Грачев.

Меня выталкивают на «сцену». Надо что-то сказать.

— Вот пройдет время, кончится война. Темнота, холод и прочий неустроенный наш быт станет легендой. И доживу я, дорогие товарищи, до той поры, когда не услышу грозного окрика: «Грачева ко мне!» — С этими словами я как бы подкрутил усы, вздернул их и влево и вправо!

Дружные аплодисменты зрителей. Всем понятно. Попал, что называется, в «десятку»! Это жест Ягунова, когда он взрывается. А сам адресат дернулся всем телом, схватился за шею, захрипел и уткнулся в одеяло.

Все вскочили со своих мест.

— Антракт пять минут! — выкрикнул Савицкий.

Что случилось с начальником? Оказывается, от смеха абсцесс в горле прорвался!..

Концерт самодеятельности окончился в половине двенадцатого.

Ко мне подошел Шафер.

— Поднимайся сейчас к нам, — пригласил он. — Кулькова, представь себе, сэкономила немного водки от ноябрьской выдачи.

В кабинете старшего хирурга стояла небольшая елочка с красной звездой на макушке. На ветках — незамысловатые игрушки, изделия раненых. Свежий, смолистый запах хвои.

Политрук шестого отделения Кулькова аккуратно раскладывает на тарелки новогодний ужин — гомеопатические дозы пшенного концентрата, пахнущего бензином. Бокалы — градуированные мензурки. Хозяйка стола наливает по черточку — пятнадцать граммов.

В полночь мы подняли свои мензурки…

Так начался январь

клонившись над столом, пишет Коптев. Иван Сергеевич сегодня избран секретарем партийного собрания.

Первым вопросом на собрании слушается заявление начальника госпиталя, военного врача первого ранга, профессора Сергея Алексеевича Ягунова о приеме его кандидатом в члены партии.

Рекомендуют: Луканин и Долин — члены партии с 1919 года.

Ягунов рассказывает о себе.

Первая империалистическая война застала его слушателем Военно-медицинской академии. В 1915 году, в порядке прохождения практики, его направили на фронт.

Тяжелая контузия. Оправившись, снова попал на фронт. На этот раз Ягунов «понюхал» газа, пущенного немцами, крепко «понюхал». Опять госпитальная койка.

Военно-медицинскую академию Ягунов все же окончил. И пошел служить в Красную Армию. Опять тяжелая контузия. Комиссия признала Ягунова негодным к дальнейшей военной службе.

Началась «гражданка». Школьный врач, заведующий родильным отделением Стрельнинской больницы, преподаватель гигиены в средней школе, лектор на курсах РОКК. И параллельно — упорная работа над повышением своих знаний, над решением ряда научных медицинских проблем. Защита диссертации на ученую степень кандидата, а потом доктора медицинских наук. Утверждение в звании профессора.

Тема докторской диссертации — исследование влияния на человеческий организм больших высот. Вопрос, который кропотливо изучал и разрабатывал Ягунов, имел очень важное значение в обороне нашей страны. Нацеливаясь далеко вперед, будущий профессор шел по неизведанному, но смелому пути теоретического и экспериментального исследования. Для этого Ягунов решил испытать на себе все каскады высшего пилотажа: «иммельман», «штопор», «листик», «мертвую петлю»…

В июле сорок первого года профессор Ягунов был назначен начальником лечебного отдела армии народного ополчения. А через два месяца он получил приказ организовать военный госпиталь в здании исторического факультета Ленинградского университета.

Мнение коммунистов единодушно: принять Сергея Алексеевича Ягунова кандидатом в члены партии.

Второй вопрос повестки дня партийного собрания — отопление и освещение госпиталя.

Во время обсуждения возникла мысль: подключиться к электроэнергии водопроводной подстанции, которая снабжала водой Васильевский остров. Она была расположена во дворе университета, меньше чем в километре от госпиталя.

Мы надеялись, что подключиться нам разрешат. А будет электроэнергия — тогда два мотора нашей котельной обеспечат полностью циркуляцию горячей воды по отопительным трубам госпиталя.

Но подключиться непросто. Нужен кабель. Где и как достать тысячу метров кабеля?

Закрывая собрание, Луканин сказал:

— Не может быть, товарищи, чтобы мы не нашли выход. Давайте все думать, как нам раздобыть кабель. Дальнейшая работа в темноте и холоде грозит госпиталю катастрофой.

Так начался январь сорок второго года.

Завыли метели. Сугробы вокруг здания подбирались к окнам первого этажа. Навалились всеми наличными силами на «белую беду». Одолели. Но воды нет — замерз водопровод. Нет воды, А ведь сколько нам ее нужно! И для приготовления пищи, и для грелок, и для мытья раненых, и для стирки белья!

Где же выход?

И вот на Неву побрели врачи, медицинские сестры, политруки, санитарки, работники служб госпиталя. Пятьсот метров до Невы и столько же обратно. Один рейс — километр.

Нева окутана туманом. Река замерзла очень неровно. Торосы. Сугробы. Куражит, взвивается снежная поземка. Увязая в сугробах, люди волокут за собой санки. С бидонами, бочками, ведрами. Лютый мороз, холод пробирается под одежду. Колючий ветер перехватывает дыхание. Заряды снежной крупы обжигают лицо.

Я работаю с политруком Ильей Московкиным, медицинской сестрой Клавдией Лобановой. Наши санки оседают в снег, застревают. Вода расплескивается, быстро замерзает на санках и одежде.

Рядом трудятся начальник материального обеспечения госпиталя Зыков, прачка Лидия Самохина и хирург Муратов. У Зыкова сбитый на затылок малахай. На лбу прядь взмокших волос. Вспотел на таком морозе! Тридцать два градуса!

Я слышу прерывистое дыхание Зыкова, Самохиной и Муратова. Изо рта каждого, словно из самовара, клубится пар.

И так ежедневно. График — по пять рейсов каждой бригаде. На Неву и обратно. Диву даешься, какой путь одолевали. Теперь самому не верится.

Беда беду родит. Вышла из строя прачечная. Вольнонаемные прачки прекратили работу еще в декабре — кто умер, а кому не дойти до госпиталя из дому. Но стирать белье надо во что бы то ни, стало!

Сложили своими силами большую плиту, раздобыли корыта, тазы. Но в чем кипятить белье? Надоумил Голубев: зубилами разрубить пополам бочки из-под бензина. В таких самодельных баках и кипятили белье.

Нет мыла — его заменили щелоком, завязанным в узелки. Щелок разъедал кожу на руках. А стирали врачи, медицинские сестры, санитарки. Работали круглосуточно, по сменам — по три часа, за счет своего отдыха. В течение пяти суток сделали порядочный запас чистого белья.

Одна беда миновала — пришла другая: куда класть раненых? Верно, по Дороге жизни началась эвакуация раненых, которые нуждались в длительном лечении и были транспортабельны. Но эта эвакуация пока что не удовлетворяла эвакогоспитали. Наш госпиталь переполнен. В палатах нет места. Даже если бы и нашлось — нет коек. Что делать?

Выручили широкие, в три метра, коридоры. Вдоль них расставили носилки с ранеными. Но и носилок не хватало. Вынесли в коридоры все диваны из ординаторских, клуба, красных уголков.

Зыков с большим трудом достал две машины досок. Для этого сломали заборы в Новой Деревне.

Из досок делали топчаны. В работе нам помогали выздоравливающие. Среди них были специалисты всех профилей: печники, плотники, столяры, водопроводчики. Но для такой помощи они допускались только с учетом, насколько тот или иной вид работы способствовал выздоровлению. Это была трудовая терапия, входившая в комплекс лечения раненых.

Скользят рубанки по старым доскам в коридоре, снимают с них вихрастую стружку.