— Ты только послушай, что сказал аббат! — возбужденно воскликнул Пьер. — Они сражаются здесь, в Пикардии. Войска императора…

— Здесь? — переспросила Маргерит, растерянно озираясь по сторонам.

— Не здесь, глупая, на границе.

— А!.. — ей недосуг было думать о реальных событиях, происходивших в нескольких лье отсюда, или о том, что случится через год, через месяц, даже и завтра. Ей хотелось вернуться во вчерашний мир, который она так хорошо знала, потому что он был частью ее.

Пьер сел верхом на свисающую ветку, которая давно служила ему боевым конем. На ней он раскачивался и в десять, и в двенадцать лет.

— Я въеду в лагерь, встану на одно колено, положу свой меч к ногам герцога и склоню голову…

— Нет, нет, Пьер! Не ходи сражаться с императором! — Маргерит протянула к нему руки. — Посади меня на своего коня, и давай уедем в Аббевиль.

— Попозже, мадемуазель. Сначала я должен одержать победу. Я должен получить рыцарское звание от короля. Потом я вернусь за тобой.

— Нет! — решительно тряхнула головой Маргерит. — Давай уедем в Аббевиль сейчас! Пожалуйста, Пьер! — Она достала из кармана конфету, припасенную с обеда. — Посмотри, я дам тебе эту конфету, если ты сделаешь это!

— Попались, дьяволята!

Они обернулись одновременно — и увидели мадам де Роберваль, зло глядевшую на них. Она схватила Маргерит за плечо и наотмашь ударила ее по щеке.

— Флиртуешь с этим негодяем!

Пьер пришел в такое же неистовство, как и Маргерит, которую еще никогда никто не бил. Он спрыгнул с ветки и встал перед разъяренной женщиной.

— Я не негодяй, мадам, и девушка не сделала ничего дурного.

Мадам оглядела его с ног до головы.

— Кто же ты такой и откуда взялся?

— Я племянник аббата, — твердо ответил Пьер. — И я перелез через стену из аббатства.

— Убирайся прочь. Аббат узнает от меня о поведении своего выродка. — Она толкнула Маргерит. — Ступай в дом, распутница! Не подобает нареченной невесте упрашивать какого-то негодяя взять ее в Аббевиль.

Мадам ходила взад и вперед по своей комнате, поджидая Бастин, и нервно пинала ковер на полу. Ее взбесила вовсе не прерванная сцена, хотя она и чувствовала удовлетворение. Надежда Маргерит сбежать с возлюбленным была всего лишь детским капризом, а дерзкий мальчишка будет наказан, когда аббат получит ее послание.

Гораздо больше ее беспокоило то, что маркиз начал угрожать Робервалю, а не обращаться с ним, как с хранителем жемчужины, каковой является его племянница. Мадам почувствовала неподдельную тревогу, опасаясь за осуществление своих планов. Маркиз был своенравным и не терпел возражений. Его недоверие к Робервалю заставило оговорить время, когда он получит девушку. Он предложил деньги в залог того, что свадьба не состоится до тех пор, пока девушка не будет готова.

— Если он оставил залог Робервалю, то сможет сыграть свадьбу хоть завтра, — цинично пробормотала мадам де Роберваль.

В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошла Бастин. Мадам собралась с мыслями.

— Вы знаете, где я ее нашла? — требовательно спросила она. Бастин кивнула, почувствовав комок в горле. — Роберваль убьет нас обоих, если с ней что-нибудь случится.

— Это не то, что вы думаете, — сказала Бастин. — Они дружат несколько лет…

— Несколько лет? Вы хотите сказать, что эти тайные встречи?..

— Они тайные только из-за Пьера, — ответила Бастин. — Я часто была с ними. Они встретились, когда ей было пять, а ему — восемь. Они ни с кем больше не дружили.

— И все же вы знаете, что скажет ее дядя, если узнает об этом негодяе.

— Он не негодяй, мадам. Он племянник аббата, Пьер де Шабо, племянник аббата и…

Глаза мадам расширились.

— Племянник адмирала? — тихо спросила она.

— Да, мадам. Это и есть тот Пьер, которого должны наказать. Аббат очень строгий. Он бережет мальчика и его состояние для церкви.

— Вы думаете… они любят друг друга? — с надеждой спросила мадам.

— Любят? Они любят как дети. Они представляют себя рыцарем и дамой…

Мадам отвернулась, чтобы скрыть возбуждение. Союз с племянником Филиппа де Шабо, близкого друга короля и его советника — как бы это ускорило ее продвижение в свет! В этом случае Маргерит действительно осчастливила бы своего дядю!

— Прикажите запрягать лошадей, де Лор, — решительно приказала мадам. — И пусть соберут мои вещи. — Бастин удивленно взглянула на нее. — Мессир де Роберваль должен узнать об этом.

Бастин неохотно направилась к двери, но на пороге обернулась.

— Мадам, зачем ему знать об этом? Я клянусь, что в этом нет ничего дурного!

Мадам махнула рукой и дождалась, пока закрылась дверь. Потом вдруг театрально хлопнула в ладоши.

— Ничего такого! — нарочито громко и четко повторила она. — Ничего!

Раздетый до пояса и привязанный к центральному столбу, подпиравшему потолок трапезной, Пьер прислушивался к шагам монахов, собиравшихся на ужин. Мальчик чувствовал, как они приостанавливались при виде его и задерживали дыхание. «Это, — говорил он себе, будет самой тяжелой частью наказания». Иеромонах был первым. Пьер услышал свист розог, и его тело напряглось, ожидая удара, но ему не пришлось закусывать губы, чтобы сдержать крик: тело, казалось, превратилось в камень и не чувствовало боли.

Розги передавались от монаха к монаху, и Пьеру мнилось, что он узнает некоторые из рук, наносивших удары… Это, несомненно, был брат Жан, который долго размахивался и в последний момент придержал розги так, что иеромонах даже закричал:

— Не жалей грешника! Это приказ аббата!

А это наверняка брат Эсташ, который ударил с таким вожделением, что прутья даже запели. Похоже, он испытывал удовольствие, причиняя боль другому.

И все-таки тяжелее всего в наказании было молчание во время ужина. Руки и спина мальчика ныли от боли, но напряженные и сочувствующие взгляды монахов досаждали ему гораздо больше. Вот когда ему пришлось закусить губы! Один раз Пьер не смог сдержать громкого стона и думал, что умрет со стыда.

В конце трапезы иеромонах развязал его и знаком приказал следовать за ним. Выйдя из трапезной, он обратился к Пьеру.

— Ты будешь всю ночь бодрствовать перед алтарем, а аббат обещает подумать о прощении. Он встретится с тобой во время заутрени.

Мрак и пустота церкви создавали ощущение, как при погружении в реку. Огоньки лампад и свечей бликами играли на золоте и серебре, но Пьер намеренно повернулся спиной к алтарю, подальше от глаз святых. Колокола не будут звонить до полуночи, так что у него довольно времени на размышления. Он посмотрел на полуобгоревшую свечку перед ликом святого.

— Когда она погаснет, — сказал он сам себе, — я убегу!

С этими словами он вернулся к мыслям об армии короля и о том, как ему лучше пробраться к восточной границе Пикардии.

Сверкающими полуприкрытыми глазами Роберваль наблюдал за своим слугой, равнодушно готовящимся к отъезду. Сам он не испытывал никакого удовольствия от этого путешествия с Турноном.

— Ишь, спесивый горбун! — проворчал Роберваль сквозь зубы. — Если бы я только знал, как он ее захочет!.. Но разве можно было ожидать чего-то подобного от пятидесятилетнего!

Род Коси, земли, драгоценности и богатства… Роберваль не мог предположить, что не это будет главной приманкой для Турнона, потому что сам во сне и наяву мечтал лишь об этом. Вот если бы он, вместо своего смазливого брата, женился на Коси — тогда бы мир узнал его имя!

— Генри никогда не был силен, — пробормотал он. — Но ему везло… Везло, пока не умер, — добавил Роберваль, подумав.

Внезапно со двора раздался стук лошадиных подков. Мессир торопливо подошел к узкому окну, выглянул наружу и с изумлением узнал своих лошадей. Он увидел мадам, вылезающую из кареты, и почти обрадовался, хотя ее появление было нарушением его приказа. Он почти улыбался, когда вышел в коридор.