Картье ожидали, но все присутствующие даже охнули при виде его спутников: это были два вождя, такие же величественные, как сам Франциск или его адмирал, со свитой диких воинов.

— Монсеньеры Доннакона и Домагайя, — едва вымолвил герольд.

Мантии из бобровых шкур с лисьими хвостами только наполовину прикрывали их бронзовые тела. Воины не впервые появлялись при дворе, но каждый раз их мужество и красота заменяли им одежды, заставляя относиться к ним, как к настоящим вельможам. Они преклонили колени, как это сделал Картье, и стояли так, пока король не подошел и не обнял его.

— Добро пожаловать домой, дорогой Первооткрыватель. Ты заслужил нашу благодарность и получишь ее сполна.

— Мы выполнили задачу, Ваше Величество, — сказал Картье приглушенным голосом. — Это мгновение вознаграждает все — длинную холодную зиму, смерть… — он выразительно развел руками, показывая всем, чего это стоило. Мореплаватель напоминал ребенка, удовлетворившего свое любопытство. Его хриплый голос звучал уверенно. — Вожди Доннакона и Домагайя принесли вам подарки, Ваше Величество. Я пришел с пустыми руками, но я дарю вам канадскую землю, самую величественную в мире реку Святого Лаврентия, которая простирается до дальнего моря. Я дарю вам город на скалах, который мы назвали Монреаль.

На глазах Франциска выступили слезы. Он привлек Картье к себе и расцеловал в обе щеки. Дофин вскрикнул, подбежал, чтобы тоже обнять Картье. Королева, дофина, герцогиня и Диана встали, захваченные общим порывом. Все обнимали Картье, что-то восклицая.

Шабо тоже обнял Картье.

— Сын мой! Сын мой!

Турнон пожал Картье руку.

— Адмирал называет тебя своим сыном, а я называю тебя своим старым другом!

Картье обнял сутулые плечи.

— Это все правда, — сказал он. — Они действительно существуют — твой Новый Свет и твоя Новая Франция!

Роберваль прогуливался по пустым галереям. Он ушел из тронного зала, когда Шабо увлек его покровителя, но перед встречей с адмиралом он хотел обдумать ту сцену, свидетелем которой только что был: невиданная щедрость благодарного короля. Картье было обещано все, чего он ни пожелает/ Роберваль осознавал великолепие его открытия, но больше всего его поразили открытые двери к богатству и титулам — его целовал сам король! За это можно было пойти на все, что угодно! А Картье был протеже адмирала. Именно Шабо сделал все это возможным. Он сделал так много для простого бретонского моряка! «Мы дружная семья», — сказал он.

Роберваль начал было грызть ногти, но, опомнившись, оглянулся вокруг. Галерея была пуста, так что он снова поднес руку ко рту. Если бы только Турнон так много не болтал! Его дядя! Дядя этого уродливого горбуна! когда он мог породниться с величайшим человеком во Франции после короля! Судьба всегда играла с ним недобрые шутки. Что он скажет Шабо, если встретит его? Должен быть какой-то выход. Он подумал о своей жене.

— Что она могла бы сделать, чего бы я не смог? — громко спросил он с саркастической усмешкой, — Она говорит о любви…

Неожиданно его лицо посветлело, а палец замер по дороге ко рту. Любовь? Шабо был, несомненно, чувствительным человеком. Он целовал Картье и плакал. Шабо любил свою семью…

Роберваль быстро обернулся, высматривая лакея.

— Где находятся покои адмирала? — спросил он посыльного, торопливо спешащего мимо.

Мальчик остановился и посмотрел на Роберваля.

— Я иду от него, монсеньер. Но адмирал послал за своей лошадью — он сейчас уезжает.

Роберваль увидел фигуру в плаще и высоких сапогах, приближающуюся по галерее, и закусил губу.

— Монсеньер! — позвал он и напряженно улыбнулся. Но Шабо не услышал. — Монсеньер адмирал!

Шабо остановился.

— Да, — учтиво отозвался он и, моргнув, посмотрел на Роберваля.

— Я — Роберваль, монсеньер. Я был с монсеньером де Турноном. У меня не было возможности быть представленным вам…

— Может статься, в другой раз. Простите, монсеньер, но я спешу по неотложному делу.

— Я… я надеялся поговорить с вами, монсеньер адмирал, о вашем племяннике… и моей племяннице…

Шабо обернулся, взглянул на свой кулак, в котором была зажата какая-то бумага, а потом на Роберваля.

— О да, Роберваль. Я получил письмо от своего брата, аббата…

Это немного подбодрило Роберваля. Всем ли очевидна была эта любовь? Написал ли об этом аббат?.. Его губы скривились в вымученной улыбке.

— Это любовь, монсеньер адмирал, — он старался говорить так же, как говорила бы Элен. — Это именно то, что мы желаем своим детям. Прекрасный союз и настоящая любовь!

Последовала пауза, во время которой Шабо пристально разглядывал Роберваля.

— Прекрасный? Союз? — произнес он с расстановкой.

Роберваль видел, что Шабо — мудрый опекун. Он почувствовал себя более уверенно, когда понял: нужна приманка, настоящая приманка, как бы там ни рассуждала Хелен. И заговорил, взвешивая каждое слово:

— У нее прекрасное будущее, монсеньер. Она богата, она наследница Коси. Ее мать…

— Я помню ее мать. Прекрасная Мадлен де Коси. Я помню, что она вышла замуж по любви. Это был настоящий скандал!

Роберваль так и остолбенел. Последние слова изменили тон разговора, и у него перехватило дыхание.

— Соединить такое великое имя с такой мразью, как ты!

Роберваль вспыхнул; потом кровь отхлынула от его лица — так, что даже алые губы побледнели. Его рука схватилась за рукоять шпага.

— Ла Рош… — начал он хрипло.

— Ла Рош! — спокойно, но с нескрываемым презрением ответил адмирал. — Варвары! — махнул он рукой. — Я не стану пачкать свой клинок. — Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился. — Мне жаль маленькую наследницу, отданную старику ради прибыли. При дворе только об этом и говорят.

Роберваль вздрогнул: так вот каково было истинное значение смеха герцогини — и короля!

— Я не объединю наш род с твоим даже за все богатства Франции! — воскликнул Шабо.

Роберваль смотрел вслед уходящему адмиралу. Его кулаки разжались, а плечи опустились.

— Поражение! — пробормотал он.

Неожиданно его лицо перекосилось, а из горла вырвался стон.

— Ты заплатишь! — взвизгнул он. — Ты заплатишь, ненавистная жена! — он судорожно прикусил зубами костяшки пальцев. — Сука!

Сир был так же велик, как и милость божья. И Франция была его частью. Даже Пикардия, которая на карте была не больше мизинца, на деле оказалась необъятной страной. Пьер был в нескольких днях ходьбы от аббатства — и все же не достиг ничего, кроме пустоты в желудке и близости смерти.

Сражение? Вокруг него было так же мирно и тихо, как и за стенами аббатства. Он повстречал нескольких солдат-гасконцев, но эта встреча не слишком обрадовала. Те спросили, как его зовут, и перекинулись парой шуток. Потом Пьер рассказал, что собирался присоединиться к армии на севере, но теперь решил остаться и воевать вместе с ними. Один из солдат рассмеялся и начал насмехаться, когда Пьер сказал, что ему шестнадцать лет. Пьер пришел в ярость, и тогда уже все принялись потешаться над ним, а сержант ударил его пониже спины ножнами своей шпага. Пьер попытался дать сержанту сдачи — солдаты обозвали его «от горшка два вершка».

Они бросили Пьера на дороге, и он в ярости выкрикивал им вслед все ругательства, какие только слышал от монахов. Он плелся позади, потому что они тоже шли на войну; но теперь беглец скорее бы умер, чем стал товарищем по оружию гасконцам!

Прошло три дня, прежде чем он смог заставить себя просить подаяния. До того он воровал фрукты в садах и утолял жажду у источников. Но в конце концов у него начались такие судороги и такие сильные боли в желудке, что он просто был вынужден клянчить милостыню у жен фермеров. Так он перестал голодать. Он не боялся, что его примут за сбежавшего аристократа, потому что теперь его одежда была не менее рваной и грязной, чем у любого крестьянина.

Он был недалеко от Перонны, когда увидел первые приметы войны. Все чаще и чаще появлялись разрушенные дома и сожженные поля. Стены самой Перонны уцелели, но замок, в который Карл Бургундский заманил и захватил в плен старого короля Людовика XI, был разрушен немецкой миной. У стен города Пьер повстречал нескольких крестьян, у которых не осталось ни домов, ни средств к существованию, и они рассказали ему об осаде, о том, как жители города лили кипящую смолу на головы захватчиков и вынуждены были есть кошек и крыс, прежде чем маршал де Флеранс привел войска для их спасения. Они рассказали о своей героине — Мари Фори, которая, подобно Жанне д'Арк, сражалась плечом к плечу с мужчинами, вселяя в них мужество. Жители города были неимоверно горды собой, потому что считали, что спасли Францию: от Перонны имперская армия двинулась бы в Париж. Пьеру стало обидно, что он опоздал. Всего несколько дней назад! Если он поспешит, то сможет догнать армию, преследующую врага. Крестьяне уговаривали его не дурить и возвращаться домой, потому что Франция уже спасена. Но Пьер упрямо качал головой.