Роберваль удивленно поднял глаза, но увидел не угрозу, а только порыв молодости.

— Еще один мятежник? — прошипел он. — Хочешь висеть на одной рее с ее любовником? — Бомон побледнел, но не отвел взгляда. — Разденьте ее! — рявкнул Роберваль.

Разрываемый желанием и страхом, палач протянул руку, но Бастин вцепилась в нее.

— Дьявол! — крикнула она Робервалю. — Скотина! Как ты думаешь, что об этом скажет Турнон? Или король? Высечь французскую дворянку! Будь уверен, что король узнает об этом!..

Ее лицо было так близко, что слюни летели на его щеку. Он пятился назад, как, бывает, собака перед кошкой. Он чувствовал слабость и удовлетворение властью вытекало из него, как кровь из раны.

— Я все еще истекаю кровью, — напомнил он хирургу. Тот приложил к ране еще корпии, и Роберваль отвернулся к простору моря. Вид собственной крови всегда вызывал у него слабость.

Бомон держал Бастин.

— Чудовище! — кричала она. — Она беременна!

Взгляд Роберваля внезапно оживился, а голова завертелась по сторонам.

— Что?

Но ему достаточно было заметить румянец, вспыхнувший на лице Маргерит. «Ребенок в ее теле, рожденный от брака…» Так гласил контракт. Этот брак мог быть задушен в зародыше. Турнону пришлось бы взять ее в жены, девственницу или нет! Но ребенок… В ее теле был наследник состояния Коси! Это был полный провал.

Он прогнал хирурга и попытался протянуть руку к источнику своего падения. Но он был слишком слаб. Роберваль откинулся на палубу, собираясь с силами. И тут он вспомнил про остров.

— Посадите их в шлюпку, — скомандовал он. — Обеих — няню и племянницу… Отправьте их на остров и оставьте там.

Все присутствующие задохнулись от ужаса.

— Он сумасшедший! — закричал Пьер. — Бога ради, освободите меня!

Но никто не шевельнулся. Даже Бастин замерла, услышав столь чудовищный приговор.

— Взять их! — рявкнул Роберваль.

Палач взял Маргерит за руку.

— Монсеньер! Две беззащитные женщины…

Роберваль мутным взором посмотрел на Бомона. «Нужно будет позже разобраться с этим офицером», — подумал он.

— Дайте им аркебузы… Все, что им нужно… — сказал он и без сил откинулся на палубу.

Бастин дико оглянулась на немые серые лица и поймала Бомона за рукав.

— Монсеньер… — она умоляла одновременно с криками Пьера:

— Бомон, вы не можете этого сделать!

— Я беспомощен, мадам, — мрачно ответил Бомон. — Но я сообщу генералу Картье… Он обязательно вернется за вами.

— Пресвятая Богородица, спаси нас! — воскликнула Бастин. Но, поняв, что от судьбы не уйти, она успокоилась, силы вновь вернулись к ней. — Загружайте шлюпку, — пылко воскликнула она. — Он сказал грузить все, что нам нужно! Порох… пряжу… и, Боже мой, матрацы!.. Принесите сундуки из каюты.

Наконец они могли чем-то заняться. Моряки и колонисты спустились в трюм.

Маргерит была потрясена и смятена до такой степени, что, казалось, жизнь покинула ее. Она стерпела даже прикосновение палача. Но теперь она отпрянула от него, бросилась к Пьеру и вцепилась в него.

Палач действовал инстинктивно. Его жертва сбежала. Он схватил Маргерит и попытался оттащить ее от Пьера. Потом он замахнулся и ударил ее по голове рукояткой плети. Маргерит без чувств упала рядом с любимым.

Бомон повернулся как раз во время удара. Шпага по-прежнему была в его руке. Быстрым выпадом он проткнул грудь палача.

— Он убил ее? — закричал Пьер.

Бастин приподняла Маргерит и покачала головой.

— Она жива!

Бомон поднял Маргерит на руки.

— Мы должны спустить ее в шлюпку. Поверьте мне, мадам, я позабочусь, чтобы они приплыли за вами. Вы не останетесь надолго одни.

Шлюпка была загружена так, что в ней едва осталось место для гребцов и пассажиров. Сундуки, коробки, тюки — провизия, которой им так не хватало — были погружены в шлюпку. Бастин и Маргерит посадили в свободное пространство между багажом.

— Будьте мужественны! Это ненадолго! — кричали им.

На корабле не было ни одного человека, чей родственник или друг не был бы повешен, казнен или сослан. Всем была знакома рука «правосудия». Смерть ходила бок о бок с ними с самого их рождения. Но ужаснее всего было видеть осужденную и униженную дворянку в окровавленном и помятом бархатном платье… Она была добра и так красива!

Команда собралась у борта корабля и мрачно смотрела вслед шлюпке, направлявшейся к острову.

— Бедняжка! — пробормотала женщина, прижимая к груди голову своего ребенка. — Она так сильно любила!

Пьер катался по палубе, молясь и рыдая. Они не могли отправить Маргерит на этот ужасный остров… Одни! Она и Бастин!.. Ужасные картины вставали перед его глазами. Святая Богородица! — молил он и бился в беспомощной злобе.

Внезапно он почувствовал чье-то прикосновение.

— Тсссс!

Раздалось шорканье ножа по веревкам. Вскоре его руки были свободны. Он оперся о палубу, чтобы подняться.

— Подождите!

Он лежал без движения, пока нож перерезал веревки на ногах. Пьер перевернулся на спину, чтобы кровь быстрее разбегалась по телу, и увидел мужчину, проскользнувшего назад, к толпе, которая стояла у борта. Он узнал шрам на щеке. Тигр!

Пьер осторожно пополз к борту корабля. Он полз вперед, не сводя глаз с затылков моряков, взобрался на фальшборт, замер на мгновение, потом глубоко вдохнул и бесшумно нырнул в воду.

Холод сковал Пьера так, что только воздух в легких вытолкнул его на поверхность. Пьер начал ожесточенно грести и лишь тогда почувствовал, что немного пришел в себя. Потом он осмотрелся. Он двигался перпендикулярно борту корабля, пока не отплыл на достаточное расстояние; потом свернул к острову. Он не видел шлюпку, но выбрал направление на возвышенность острова. До суши было около полулье, — это большое расстояние для пловца в ледяной воде. Он сжал зубы и поплыл.

Пьер отплыл уже далеко, когда его заметили с корабля. Он услышал крики — и проплыл сколько мог под водой. Когда он вынырнул, с корабля выстрелили из аркебуз, но он понял, что стрелки не особенно прицеливались.

Пьер проплыл еще некоторое время, а потом снова отдохнул, не пытаясь спрятаться под водой. Пуля успокоила бы бешеные удары его сердца, которое, казалось, было готово разорваться на атомы. Если бы он только мог снять сапоги! но эти усилия стоили бы ему доброй сотни сражений. Он отстегнул пояс с ножнами от шпаги и снял камзол. Холод тут же пронизал его грудь и заставил лязгать зубами. Пьер поплыл дальше.

Ноги едва шевелились, отягощенные сапогами. Он пытался расслабиться и отдохнуть, лежа на спине, но онемевшее тело тянуло вниз. Пьер ловил каждую волну, подталкивающую его к берегу.

Неожиданно его ноги коснулись песка. Это не был еще берег, но по крайней мере дно было достаточно твердым. Вода доходила ему до груди, но течения тянули его во всех направлениях, так что он не мог отдохнуть по-настоящему; зато, по крайней мере, мог размять затекшие мышцы. Он достал кинжал и воткнул его в голенище сапога. Кожа была грубой и казалась неподатливой. Он яростно кувыркался в воде, стаскивая сапог, а когда ему это удалось, вдруг почувствовал, что у него не было сил, чтобы снять второй. Пьер слишком низко сидел в воде, чтобы разглядеть берег или увидеть шлюпку, и он атаковал второй сапог.

Его ноги словно обрели крылья. Их сила придала уверенности рукам, и Пьер поплыл снова. Разные течения то сносили его в сторону, то снова подталкивали вперед. Он поднялся в воде насколько смог, но не увидел берега. Но все же ему удалось заметить шлюпку. Она возвращалась на корабль с одной только командой. Ориентируясь на ее курс, Пьер поплыл к острову.

Большие волны высоко поднимали его и бросали вниз до самого дна. Он выныривал, отплевывался, но новая волна подхватывала его. Он мог видеть побережье, и однажды ему показалось, что он заметил там женщин.

Волны ослабли, Пьера снова подхватило течение, похожее на реку посреди океана. Оно несло его параллельно берегу. Теперь он мог ясно различить багаж и фигуры Бастин и Маргерит. Он попытался вырваться из течения, но не смог продвинуться ни на сажень. Пьер нырнул и почувствовал под водой меньшее сопротивление. Когда он вынырнул, то оказался в прибрежных водах. Теперь он перестал сопротивляться и позволил им нести себя к берегу.