— Сын мой! — чья-то рука твердо сжала плечо Пьера. — Это убийство!
Пьер словно бы очнулся. Его взгляд сосредоточился, и он увидел своего дядю.
— Оставь его. Он должен ответить за многое!
Пьер с рыданиями отпустил Роберваля и кинулся в объятия Шабо.
— Мы услышали тебя в лесу, когда возвращались. Слава Богу, ты дома, Пьер! Целый и невредимый!
Пьер сдавленно молчал. Шабо приказал своим людям арестовать Роберваля.
— Пойдем, — сказал Шабо, нежно обнимая Пьера. — Давай вернемся во дворец. Я должен узнать о девушке, няне и пустынном острове…
ГЛАВА 69
Мрачные и высокие башни возвышались на фоне голубого неба. Они угнетали его, и он быстро закрыл глаза, почувствовав головокружение и тошноту. На его руках лязгнули железные кандалы. Его тело пронзила боль, но она вызвана отнюдь не раной, нанесенной Пьером.
Все было кончено — красивая жизнь, гордость своей собственной персоной, успех. В агонии безысходности он понял, что это было неминуемо. Элен говорила ему, Турнон говорил ему — и он верил им, хотя и обвинял их во лжи.
Тюремная карета привезла его на внутренний двор Бастилии. Загремели железные засовы ворот.
— Монсеньер.
Роберваль услышал голос и замер в ожидании, но вокруг не было никаких звуков, кроме топота копыт и скрипа кожи седел его охранников. Он открыл глаза и посмотрел вбок, не поворачивая головы. Комендант Бастилии терпеливо ждал. Охваченный внезапной надеждой, Роберваль понял, что этот титул относился к нему. Он все еще был «монсеньер»и мог бороться за жизнь, которая была ему так дорога.
Он застонал и схватился за бок.
— Я истекаю кровью, — пробормотал он. — Из-за этой поездки у меня открылась рана.
— Нам приказано позаботиться о вас, монсеньер.
Дверь кареты открылась, и солдаты подсунули под него одеяло.
Роберваль дотянулся до руки коменданта.
— Король… Они не дали мне возможности… Я должен поговорить с ним!
— Все будет в порядке, монсеньер! — сказал комендант и положил руку Роберваля ему на живот.
Они сняли с него кандалы и отнесли не в тюрьму, а в апартаменты самого коменданта. Когда они положили его на мягкую кровать, сердце Роберваля забилось надеждой. Кто, если не король?.. Он вспомнил заботливость Франциска, его сердечные объятия и добрые намерения. Король не поверил в грязную историю адмирала и его племянника. Он верил своему вице-королю, несмотря ни на что, как это было и раньше, когда Роберваль уже был уверен, что его ожидал крах. Почему бы нет? Роберваль со стоном откинулся назад, и этот стон был вызван не болью, не разочарованием, а чистым облегчением.
— Я пришлю хирурга, а после осмотра вы сможете пообедать, — сказал комендант и ушел.
Хирург был ловок и вежлив, каким он и должен быть, ухаживая за великим человеком, чью жизнь необходимо было лелеять.
Роберваль сделался уже так уверен в себе, что даже покрикивал на хирурга.
— Через десять дней… максимум через две недели… он будет готов ко всему, — сказал хирург через плечо.
Роберваль взглянул на человека, появившегося в дверях. Тот был рослый и крепкий, с такими же желтыми волосами, как у Роберваля. Он стоял расставив ноги и одобрительно ухмылялся.
— Король захочет услышать все, что он сможет рассказать, — сказал незнакомец и вышел.
Он понравился Робервалю — может статься, потому, что был так похож на него.
— Кто это? — спросил Роберваль.
Хирург, похоже, удивился.
— Никола, — ответил он и продолжил перевязывать Роберваля.
Никакой фамилии. Просто Никола.
— Никола? — переспросил Роберваль.
— Королевский палач, — вежливо пояснил хирург. Потом выругался, потому что его пациент внезапно потерял сознание.
ГЛАВА 70
Под сводчатым потолком с изогнутыми и перекрещивающимися балками — председатель суда, судьи и адвокаты, служители, свидетели, темные и безликие, как надутые тени… Картье, загорелый, с шелушащейся кожей, холодно сверкающими глазами, глядящими вдаль… Сен-Терр, нервный, беспокойный, возмущенный… Адмирал, поседевший и молчаливый — в его взгляде смешались жалость и отвращение… обвинитель, его племянник — бледный, как бы светящийся изнутри…
Ненависть и презрение!.. Они обрушились на него и давили…
Элен!.. Она больше не смотрела на него. Она сидела прямо, закрыв глаза, а ее руки сжимали спинку стула.
Королевский адвокат:
— И когда вы нашли их, вы решили?..
— Моя племянница совершила грех — против Бога, против своего обета…
— Монсеньер де Шабо говорит, что они были повенчаны… что он говорил вам об этом…
— Никто их не обручал. Она всегда находилась под моей опекой. Пусть он представит свидетелей, документ!
— Он заявляет, что документ был в его вещах.
— Там не было никакого документа. Я обыскал все.
— Что произошло после того, как вы застали свою племянницу и графа в каюте?
— Граф вытащил шпагу и напал на меня. Мы дрались на корме, а потом на палубе. Я споткнулся о снасти, и он ранил меня, но мне удалось придти в себя… — его голос дрожал. Слишком много ему приходилось напрягаться, чтобы увязать одно с другим. — Матросы пришли мне на помощь… лейтенант де Бомон… Я…
— Продолжайте.
— Я умолял свою племянницу… Она не раскаивалась. Она призналась, что давно была шлюхой, что крутила интрижки с Бомоном и другими офицерами…
— Казнить его! Убить его!
Он поднял удивленные глаза на мертвенно-бледное лицо юноши, выкрикивающего эти слова. Он слышал голос адмирала:
— Успокойтесь, сын мой, он сам подписал себе приговор!
Но его внимание тут же привлек взгляд Элен, которая смотрела на него с отвращением. Роберваль провел ладонью по губам и обнаружил, что его рука мокра от слюны. Неужели все его слова обращались против него, если даже собственная жена его ненавидела? Он не мог стоять и прислонился к стражнику, находившемуся рядом.
Королевский адвокат:
— Потом вы приказали выпороть ее.
Голова Роберваля поникла, и слова были едва слышны.
— Говорите громче!
— Он сказал «чтобы пристыдить ее», монсеньер, — объяснил стражник.
— Сам великий король не посмел бы выпороть французскую дворянку, а тем более вы…
— Это был бред… из-за моей раны. Она не была выпорота.
— Ее не выпороли, но обрекли на явную смерть на этом проклятом острове.
— Она не умерла, он говорит, что она не умерла. Так в чем же мой грех?
— Вы спрашиваете о своих грехах? Неужели я должен их перечислить, монсеньер?
Роберваль ничего не ответил — он был просто не в силах.
— Приговор монсеньера графа к смерти через повешение; ложь, сказанная адмиралу о его племяннике и вашей племяннице; казнь ваших офицеров в Франс-Руа; ссылка монсеньера де Сен-Терра на остров посреди океана, где он был оставлен в кандалах на верную, смерть от голода или от рук дикарей-язычников; причастность к смерти маркиза де Турнона, друга и советника короля…
— Нет, нет, нет! Это было не так! Альфонс! Приведите Альфонса!
— Он здесь!
Роберваль подавил стон и успокоил дыхание. До этого им не удавалось разыскать Альфонса, чтобы привести его в суд. Теперь он здесь, со своим шустрым языком и сообразительным умом. Сможет ли он спасти его? Он узнает это по голосу Альфонса. Хватит ли рулевому смелости признаться в том, что он подстрекал Роберваля?..
— Вы не видели жестокой сцены на палубе, мэтр Альфонс?
— Я был внизу, но слышал об этом от монсеньера де Бомона.
— И?..
Тишина была угнетающей: зал замер, подобно сердцу Роберваля.
— Он сказал, что это был позор: преступление против короны в лице вице-короля, приговорившего мадемуазель к такому наказанию. Я умолял вице-короля отменить приговор, но ничто не могло смягчить его. Бомон и я решили, что не будем поднимать мятеж; а лучше расскажем генералу Картье о бедственном положении мадемуазель.
— И вы рассказали?
— Монсеньер, я был в руках вице-короля. Он приказал высадить колонистов в Кап-Бретон и вернуться во Францию. Я молил, я советовал…
