Люди знали, как он обрек на несчастья свою племянницу, невинную и прекрасную, как ангел…

Все знали о больных чумой, которых он выбрасывал, живых и молящих о пощаде, в бездонное и безжалостное море…

…о брошенных колонистах…

…об участи команды, с которой он вернулся и которая была послана на галеры, чтобы там, прикованной к огромным веслам, ловить короткие передышки в монотонном ритме…

Люди знали, потому что Тигр все рассказал им!.. Он видел все это — начиная с убийства его любимой Жаннет и до того момента, как они сняли с него кандалы и бросили больного в волны океана…

Теперь негодяй ждал, и публика ждала вместе с ним. Ждала приговора для этого чудовища. Толпилась в зале суда, ловя каждое слово, не обращая внимания на стражников, отпихивающих любопытных алебардами.

В этот момент Пепин, маленький трубочист, закричал со своего места у окна:

— Его повесят на Гревской площади!

— Повесят! Повесят! — кричали зрители. И их крики подхватывались и разносились по дворцу, пока не останавливались, ударяясь в стены.

Потом по толпе пронесся шепот. Этого не достаточно. Тигр говорит, что этого недостаточно. Народ знает, что нужно делать в таких случаях. И, конечно, припомнит все убийства, включая убийство этого доброго горбуна, маркиза. Повешение — это слишком легкая смерть. Подонки заставляли нас умирать другими способами. Мы покажем им, что хорошо усвоили урок!

Конвоиры вывели его. Преступник был бледным, как смерть — не считая губ, которые были слишком яркими, чтобы потерять свой цвет. Его пунцовый рот и рыжие волосы делали его похожим на восковую куклу, наряженную для праздника. Стражники выстроились в две шеренги, образуя коридор. Он посмотрел на них, потом на толпу, в глаза каждого и во все глаза, заполнявшие Дворец. Он с радостью бы остался внутри здания, но стражники держали его слишком крепко, потому что тоже ненавидели его.

Они смотрели на собравшихся и удивлялись, потому что те молчали. Едва дыша, публика выдерживала ожидание. Потом стражники повели его вниз по лестнице.

Вы двигались вперед, приводимый в движение другими. Не было слышно никаких звуков, кроме криков стражников. Люди заключали их в такое ограниченное пространство, что они не могли воспользоваться своими алебардами. Их оттесняли — одних в одну сторону, других в другую — и они перекликались друг с другом через весь Дворец. И Вице-короля подхватывало людоворотом. Стражников отжимали назад, а его уносили вперед, пока около Дворца не образовалось пространство в форме полумесяца. Роберваль смотрел на публику в ужасе, а потом в изумлении, когда вдруг почувствовал свободу. Он был один. Толпа разглядывала его.

Он бросился бежать. Упал и оглянулся, прежде чем вскочить на ноги. Но люди не двигались, соблюдая линию. Роберваль поднялся на ноги, и на его лице появилась надежда. Он устремился к аллее — и вот тогда толпа двинулась в ту сторону, чтобы преградить ему дорогу. Надежда умерла, и он остановился в неуверенности и отчаянии.

Потом из многоустой глотки вырвался звук: это был смех. Смеялись так, что эхо отражалось от стен и поднималось в небеса.

Он смотрел на вас. По его панталонам растекалось темное пятно, на мостовой разливалась лужа.

Сосед хватался за соседа и безумно смеялся.

Наказуемый отвернулся от людей, как от исчадий ада. Северная сторона дворца была свободной, и он побежал туда. Он бежал, а люди соблюдали линию, смотрели на него и смеялись.

Из-за угла здания появился мужчина.

Сеньор де Роберваль остановился как вкопанный. Послышался необычно мягкий голос Тигра.

— Должно быть, эта жизнь слишком дорога вам, если вы так боитесь смерти… монсеньер.

Вице-король смотрел на него, и его тело теряло силу. Он бросился к Тигру.

— Спаси меня! Все мое будет твоим!

Каторжник поднял его и потащил.

Смех застрял в глотках, переходя в рыдание.

В лабиринте улиц, которые окружали церковь Непорочности, никакой свет не пронзал пурпурные сумерки, кроме случайного мерцания ламп ночных сторожей, появлявшихся на улицах. Хозяева домов, державшие сторожей, боялись грабителей и убийц, как и все благородные дворяне.

На углу одной из улиц виднелся кружок света, отбрасываемого факелом, горящим в подставке перед статуей Богородицы. Вокруг статуи сгустились непроницаемые сумерки.

В этом пятне света Тигр осторожно положил Роберваля на землю. Он зачерпнул воду из святого источника и плеснул ее в лицо вице-королю. Роберваль шевельнулся и застонал. Его руки инстинктивно прикрыли лицо, но он по-прежнему не понимал происходящего.

Тигр достал факел из подставки и, убрав руки Роберваля, провел им перед глазами.

— Проснитесь, монсеньер!

Свет отразился в зрачках вице — короля, и они широко открылись при звуках вкрадчивого голоса. Роберваль дико уставился на изуродованное шрамом лицо, склонившееся над ним.

— Кто ты? Что случилось?

— Мы одни, монсеньер. Я принес вас из Дворца Правосудия. Я Тигр, который плавал с вами.

— Тигр?

— Вы не помните меня, монсеньер.

Роберваль не помнил, а ему нужно было запомнить тех немногих, которые могли сохранить ему верность. При виде этого учтивого незнакомца к нему снова вернулась надежда. Если его спасла и не преданность человека, сейчас это не имело значения.

Он сел и схватил руку Тигра.

— Ты должен вывести меня отсюда… из Парижа!

Тигр поставил факел на место и вернулся. Он кивнул.

— Я могу это сделать… и сделаю, монсеньер.

— У меня есть деньги, они спрятаны… золото!

— Золото, монсеньер? Много?

— Достаточно, — неожиданно лукаво сказал Роберваль. — Да, там много золота, столько, сколько можно унести, но ты не можешь взять все.

— Нет? — флегматично спросил Тигр.

«Он идиот, — подумал Роберваль. — Но он силен как Геркулес, и может быть полезен…»

— Нет, послушай. У меня есть план. Мы возьмем его с собой. Потом, когда мы доберемся до Испании, ты можешь взять оставшееся. Испанский король сделает меня богаче, чем я был раньше. Он будет рад вице-королю Франс-Рояль… Эспань-Рояль! — Роберваль предвкушал новое название. — И все мое будет твоим…

— Вы не можете плыть в Испанию, монсеньер.

Роберваль вопросительно посмотрел на него.

— Монсеньер великодушен… насчет золота. Но мне нужна жизнь…

— Жизнь?

Тигр снова взял факел и осветил свое лицо со сверкающими глазами. Это расшевелило память Роберваля.

— Вы не помните Тигра… и девушку, которую расстреляли?

Роберваль покачал головой. Он не помнил. Но его надеждам пришел конец. Он прислонился спиной к стене, подняв руки.

Тигр потянулся и привлек Роберваля к себе, сдавив его звериной хваткой. У Роберваля так перехватило дыхание, что он не мог даже вскрикнуть. Эти ужасные объятия великана, пахнущего дичью, были хуже дыбы. Раздался хруст, и острая боль пронзила его бок. Тигр разжал руки, и Роберваль скорчился на земле, отчаянно хватая ртом воздух.

Когда ему удалось заговорить, он обнял колени Тигра и зарыдал.

— Ты можешь взять все золото. Все золото, ты слышишь?

— Значит, это ради золота ты убил Жаннет, — печально сказал Тигр, — ради этого золота ты обрек на смерть мадемуазель и ее няню.

Он покачал головой и, не изменившись в лице, схватил руку Роберваля. Поднял ее, выкрутил и медленно сломал, перегнув через свое плечо.

Роберваль закричал.

Тигр зажал ему рот, обрывая крик. Он подставил ногу и перекинул Роберваля через свое мощное колено.

«Теперь очередь моей спины», — в агонии подумал Роберваль.

— Это хорошо! Жаннет это бы понравилось! Это понравилось бы мадемуазель и старой няне!

Раздался крик, и Тигр поднял глаза. К нему бежал ночной сторож. Каторжник надавил всем весом на Роберваля, но почувствовал, что тело вице-короля обмякло.

— Мертв! — сказал он. — Слишком рано!

Он бросил Роберваля и встал. Вытянул руки, показывая, что был безоружен.