Раскрытие рисков прежней модернизации, таким образом, неизбежно ворошит осиное гнездо конкурентных взаимоотношений между научными профессиями и возбуждает все и всяческие сопротивления «экспансионистским посягательствам» на собственный «проблемный пирог» и на тщательно отлаженный «механизм выкачивания финансовых средств на исследования», который всякая научная профессия, не жалея сил (в том числе научных), выстроила на протяжении нескольких поколений. Общественное признание рисков и их обработка разбиваются о возникающие при этом конкурентные проблемы и непримиримые методологические споры между школами и направлениями до тех пор, пока не возрастает общественная восприимчивость к определенным проблематичным аспектам модернизации, оборачиваясь критикой, а возможно, и накапливаясь в социальных движениях, артикулируясь в них и в конце концов выливаясь в протесты против науки и техники. Итак, риски модернизации могут быть «навязаны», «продиктованы» наукам только извне, через их общественное признание. Они базируются не на внутринаучных, а на общесоциолъных дефинициях и взаимосвязях и внутринаучно воздействуют также только через движущую силу на заднем плане — актуальность для общества в целом.

В свою очередь это предполагает прежде неизвестную силу критики науки и культуры, которая, как минимум отчасти, основана на рецепции контрэкспертиз. Дело в том, что в рефлексивных условиях возрастает вероятность, что существующее в различных сферах социальной активности научное знание о вторичных проблемах активируется, подхватывается вовне или выносится вовне и приводит к формам онаучивания протеста против науки. Этим онаучиванием нынешняя критика прогресса и цивилизации отличается от критики минувших двухсот лет: темы критики генерализируются, критика, по крайней мере отчасти, получает научную основу и со всей дефинирующей силой науки выступает против науки же. Таким образом дается стимул движению, в ходе которого науки испытывают все более энергичное принуждение к тому, чтобы публично обнажить свои внутренне давно известные беспомощности, косность и «природные недостатки». Возникают формы «контрнауки» и «адвокатской науки», которые соотносят весь «научный фокус-покус» с иными принципами, иными интересами — и приходят к совершенно противоположным результатам. Короче говоря, в ходе онаучивания протеста против науки сама наука «проходит сквозь строй». Возникают новые, ориентированные на общественное мнение формы экспертного научного действия, основы научной аргументации с контрнаучной обстоятельностью раскрываются во всей своей сомнительности, и многочисленные науки подвергаются в своих соотнесенных с практикой пограничных областях «тесту политизации» доселе невиданного масштаба.

В ходе этого развития наука переживает не только быстрое снижение своей общественной достоверности, но и открывает для себя новые поля воздействия и применения. Так в последние годы именно естественные и технические науки подхватили многое из публичной критики по своему адресу и умело преобразовали это в шансы экспансии — в сфере понятийного, инструментального и технического вычленения «еще» или «уже не» допустимых рисков, опасностей для здоровья, рабочих нагрузок и т. д. Здесь явственно заметно самопротиворечие, в которое как будто бы попадает научное развитие на этапе рефлексивного онаучивания, — общественно опосредствованная критика прежнего развития становится двигателем экспансии.

Это такая логика развития, где риски модернизации социально конституируются в напряженном взаимодействии науки, практики и общественного мнения и снова возвращаются в науки, вызывая там новые «кризисы идентичности», новые формы организации и труда, новые теоретические основы, новые методические разработки и т. п. Обработка ошибок и рисков подключена, таким образом, к круговороту общесоциальных полемик и происходит, в частности, в конфронтации и соединении с общественными движениями критики науки и модернизации. Однако обольщаться не стоит: сквозь все противоречия здесь прокладывали путь научной экспансии (либо продолжали в несколько измененной форме старый путь). В условиях рефлексивного онаучивания публичное выторговывание рисков модернизации есть путь превращения ошибок в шансы экспансии.

Особенно наглядно это взаимоперехлестывание критики цивилизации, междисциплинарных антагонизмов интерпретации и публично-действенных движений протеста можно показать на примере развития экологического движения. охрана природы существовала с самого начала индустриализации, причем точечная критика, которую вели природоохранные организации (не связанная, впрочем, ни с крупными расходами, ни с принципиальной критикой индустриализации), так и не смогла отделаться от ярлыка реакционности и отсталости. Ситуация изменилась, только когда социальная очевидность ущерба, наносимого природе процессами индустриализации, возросла и одновременно, совершенно независимо от давних идей охраны природы, были предложены и подхвачены научные системы интерпретации, которые объясняли, подтверждали, отделяли от конкретных частных случаев и поводов, генерализировали растущее общественное недовольство явно разрушительными последствиями индустриализации и включались в общий протест против индустриализации и технизации. В США это происходило главным образом через посредство ангажированных биологических исследований, которые сосредоточивались на разрушительных последствиях индустриализации для естественных экологических сообществ и поистине забили тревогу, т. е. на понятном общественности языке с применением научных аргументов высветили уже начавшиеся и еще предстоящие последствия индустриализации для природной жизни на Земле и обрисовали их как образы грядущей гибели ². Как только эти и другие аргументы были подхвачены общественными движениями протеста, началось то, что выше было названо онаучиванием протеста против определенных форм онаучивания. Цели и темы экологического движения мало-помалу отделились от конкретных поводов и легковыполнимых частных требований (закрытие доступа в некую лесную зону, охрана определенного вида животных и проч.) и настроились на протест против условий и предпосылок «такой» индустриализации вообще. Поводами к протесту являются теперь уже не исключительно частные случаи, угрозы явные и соотнесенные с осознанным вмешательством (нефтяное загрязнение, заражение рек промышленными стоками и т. д.). В центр внимания все больше попадают угрозы, которых дилетант не видит и не чувствует, угрозы, которые могут проявиться даже не при жизни нынешнего поколения, а лишь во втором поколении его потомков, т. е. угрозы, которые требуют научных «органов восприятия» — теорий, экспериментов, измерительных приборов, — чтобы вообще стать «зримыми», интерпретируемыми как угрозы. В онаученном экологическом движении, как ни парадоксально это звучит, поводы и темы протеста значительно обособились от носителей протеста, возмущенных дилетантов, в экстремальных случаях даже отделились от их возможностей восприятия и уже не только научно опосредствуются, но в строгом смысле научно конституируются. Это не умаляет значения «дилетантского протеста», но показывает его зависимость от «контрнаучных» опосредствований: диагностика грозящих опасностей и устранение их причин зачастую возможны лишь с помощью совокупного арсенала научных инструментов измерения, экспериментирования и аргументации. Она требует высокого уровня специальных знаний, готовности и способности к неконвенциональному анализу, а также, как правило, дорогостоящей технической аппаратуры и измерительных приборов.

Этот пример — один из многих. Можно сказать, наука трояко участвует в возникновении и углублении цивилизационных опасностей и соответствующего кризисного сознания: промышленное использование научных результатов создает не только проблемы, наука обеспечивает и средства — категории и инструменты познания, — для того чтобы вообще распознать в проблемах проблемы и представить (или выставить) их как таковые, и наоборот. В конечном итоге наука создает и предпосылки для «преодоления» угроз, возникших по ее же вине. Если еще раз вернуться к примеру экологических проблем, то в профессионализированных частях экологического движения ныне уже мало что осталось от некогда провозглашенного воздержания от воздействий на природу.