В подавляющем большинстве женщины очень далеки от экономически самостоятельной, профессионально стабильной биографии. Достаточно обратиться хотя бы к показателям женской занятости. В июне 1984 года при растущей профессиональной ангажированности лишь немногим более половины (51,7 %) всех женщин в возрасте от 15 до 65 лет имели самостоятельный заработок, т. е. либо выполняли оплачиваемую работу, либо были официально зарегистрированы как безработные (1983 — 50,7 %). В тот же период среди мужчин самостоятельный заработок имели более четырех пятых (1983 — 82 %; 1984 — 81,4 %). Иными словами, большая и растущая часть женщин остается зависимой от обеспечения со стороны мужчины через брак. Сохраняющаяся массовая безработица и ограниченные, скорее, даже уменьшающиеся емкости рынка труда в целом консервируют и рестабилизируют традиционные роли и компетенции мужчин и женщин. Подкрепляет эту тенденцию освобождения от труда с целью заработка в пользу обеспечения брака желание многих женщин иметь детей. Оба стабилизатора женской роли — безработица и желание иметь детей — особенно действенны там, где у молодых женщин по-прежнему существует или вновь возникает дефицит в образовании, а именно в образовании профессиональном, и в рамках подрастающего поколения женщин ведут, таким образом, к поляризации биографических образцов по оси образовательной иерархии.

Но тот, кто видит спасение семьи в закрытых дверях рынка труда, ведет свои расчеты, не спрашивая мужчин и женщин, которым должно и желательно жить вместе в таких условиях. Во-первых, совершенно неясно, как молодые женщины преодолеют крушение своего решительно высказанного желания получить профессию и связанную с этим зависимость от супруга. Открытым остается и вопрос о том, вправду ли соответственно большое число молодых мужчин готово (и в состоянии ли вообще, с учетом собственной профессиональной ситуации) вновь надеть на себя пожизненное ярмо кормильца. Так или иначе, возникающий разлад между систематически воспроизводимыми ожиданиями равноправия и неравноправной реальностью женщины в профессии и в семье спихивается в приватную сферу внутри и вне брака и семьи. Нетрудно предсказать, что все это приведет к индуцированному извне усилению конфликтов взаимоотношений. В конечном счете барьеры рынка труда стабилизируют малую семью лишь иллюзорно, на деле же они только способствуют росту числа разводов и очередей к психотерапевтам и консультантам по вопросам брака.

Одновременно таким образом заранее программируется новое «обнищание» женщин. Тот, кто при растущем числе разводов теснит женщин с рынка труда назад к домашнему очагу, должен хотя бы знать, что тем самым он резервируется большой части общества дыры в социальной сети.

Это указывает на принципиальные изъяны в замысле и реализации всех попыток восстановить давние взаимоотношения между мужчинами и женщинами в семье и профессии. Во-первых, они откровенно противоречат юридически зафиксированным принципам современных демократических обществ, согласно которым неравное положение не является заданным от рождения, а приобретается по достижениям и участию в занятости, каковое открыто для всех. Во-вторых, изменения внутри семьи и в межполовых отношениях сужаются до частного феномена и частной проблемы, а взаимосвязь с социальными и культурными модернизациями вовсе не учитывается.

Не в последнюю очередь это отражается во множестве шумных дискуссий вокруг «рецептов», которые якобы помогут наладить распадающуюся семейную гармонию. Одни считают, что лучший выход — целенаправленные «курсы семейного воспитания». Другие видят оптимальный способ оздоровления семьи в профессионализации выбора супруга/супруги. Если будет достаточно терапевтических учреждений и консультаций по вопросам брака, полагают третьи, то все проблемы будут устранены. В «кризисе семьи» обвиняют буквально всё — от порнографии до феминизма и легализованного прерывания беременности — и требуют принять безотлагательные меры. А ведь именно беспомощность — крестная мать таких заявлений. Историческое развитие и социальные взаимосвязи, из которых вырастают конфликты, целиком выпадают из поля зрения.

Но, как говорил Макс Вебер, модернизация — это не фиакр, из которого можно в случае чего выйти на ближайшем углу. Тот, кто в самом деле хочет восстановить семью в формах 50-х годов, должен пустить часы модернизации вспять и вытеснить женщин с рынка труда не только украдкой — например, выплачивая пособия по материнству или повышая престижность домашнего труда, — но совершенно открыто, и не только с рынка труда, но разом и из образовательной сферы; заодно следовало бы увеличить перепад заработной платы, а в конце концов отменить и законодательное равенство, ведь, может статься, все беды начались с всеобщего избирательного права, заодно придется ограничить или запретить мобильность, рынок, новые средства и технологии информации и т. д. Короче говоря, неделимые принципы модерна пришлось бы располовинить, а именно: одному полу (естественно) их пред оставить, а у другого (естественно) отнять, причем раз и навсегда.

В качестве встречного требования выдвигается требование равноправия женщин во всех общественных сферах. Всеобщность принципов модерна предъявляет иск патриархальному располовиниванию и требует осуществления — в работе по дому, в парламентах и правительствах, на фабриках, в менеджменте и т. д. В дискуссиях женского движения это требование равноправия обычно сопряжено с требованием изменить «мужской мир — профессию». Идет борьба за экономические гарантии, влиятельность, участие женщины в принятии решений, но и за то, чтобы таким образом привнести в социальную жизнь также и другие «женские» ориентации, ценности и формы общения. Конкретное «равенство» по-прежнему ждет своей интерпретации. Здесь мы рассмотрим одно — большей частью упускаемое из виду — следствие определенной интерпретации. Если «равенство» истолковывается и реализуется в смысле осуществления общества рынка труда для всех, то в таком случае — по определению — вместе с равноправием создается в конечном счете полностью мобильное общество одиночек.

Главная фигура развитого модерна — если додумать мысль до конца — это одинокий мужчина или одинокая женщина. Потребности рынка труда абстрагируются от потреби остей семьи, брака, материнства, отцовства, партнерства и т. д. И тот, кто в этом смысле предъявляет иск мобильности на рынке труда, не учитывая приватных потребностей, стимулирует — именно как апостол рынка — распад семьи. Данное противоречие между рынком труда и семьей (или партнерством вообще) оставалось скрытым до тех пор, пока брак для женщин был равнозначен ответственности за семью, отказу от профессии и от мобильности. Ныне оно прорывается наружу в той мере, в какой о разделении профессионального и семейного труда предоставлено решать самим партнерам (супругам). При такой «рыночной» интерпретации требования равенства спираль индивидуализации все больше захватывает взаимоотношения между мужчинами и женщинами. И это не просто умозрительный эксперимент — достаточно назвать резко возрастающее в международном масштабе число домашних хозяйств, состоящих из одного человека, а также число матерей- и отцов-одиночек. Но не менее ясно это видно и по тому образу жизни, которого требуют от людей такие условия.

В той жизни, которую — при всей социальной ориентации и многообразии — по сути (с необходимостью) приходится вести в одиночестве, нужны мероприятия, защищающие данный образ жизни от внутренне присущих ему опасностей. Необходимо создавать и культивировать контактные круги на самые разные случаи. А это требует от человека изрядной собственной готовности помочь другим нести их тяготы. Интенсификация дружеской сети остается непременным условием и является тем удовольствием, которое дает одинокая жизнь. Ведь как раз изысканные мимолетности обладают своими прелестями. Все это предполагает максимально стабильную профессиональную позицию — как источник дохода и как самоутверждение и социальный опыт, — которую необходимо соответствующим образом культивировать и укреплять. Возникающий таким образом «космос собственной жизни» формируется и балансируется относительно центра, т. е. собственного «я», его уязвимых мест, возможностей, сильных и слабых сторон.