Телевидение обособляет и стандартизирует. С одной стороны, оно высвобождает людей из традиционно оформленных и связанных обстоятельств беседы, опыта и жизни. Но одновременно все находятся в сходной ситуации: потребляют институционально изготовленные телевизионные программы, причем от Гонолулу до Москвы и Сингапура. Индивидуализации — точнее, высвобождению из традиционных жизненных взаимосвязей — сопутствуют унификация и стандартизация форм существования. Теперь даже внутри семьи каждый обособленно сидит перед «ящиком». Так возникает социально-структурный образ индивидуализированной массовой публики или, говоря резче, стандартизованное коллективное бытие разобщенных массовых отшельников (ср.: О. Апаег 8, 1980).

Причем происходит это надкультурно, наднационально. Вечерами весь мир, независимо от сословной принадлежности, собирается, так сказать, на деревенской площади телевидения и потребляет новости дня. В этом смысле индивидуальные ситуации даже невозможно более соотнести в их институциональной зависимости с национально-государственными границами. Они стали частью всемирной стандартизованной сети массовой информации. Более того: институциональные и национальные границы в определенном смысле упразднены. Через средства массовой информации мы ведем своего рода двойственное пространственно-социальное существование. Мы здесь и одновременно где-то еще, находимся в одиночестве и все же слушаем концерт Нью-Йоркского филармонического оркестра или, сидя дома за ужином, одновременно становимся очевидцами жестоких сцен гражданской войны в Ливане. Если угодно, возникающие жизненные ситуации в их «двоеместности» демонстрируют некую индивидуально-институционально шизофреническую структуру. Причем изнутри и снаружи шансы разглядеть это весьма различны. Изнутри вообще не разглядишь, а извне или сверху очень даже можно. Границы между «внутри» и «вовне», стало быть, одновременно и существуют, и не существуют.

С этим связаны и новые политические шансы контроля и влияния. Ввиду телевизионных привычек широких слоев населения (отказ от них вызывает явления «ломки») телевизионные программы вместе взятые формируют недельный и дневной распорядок семьи.

Частная сфера вовсе не такова, какой кажется, — она вовсе не отграничена от окружающего мира. Это обращенная в частное и вторгающаяся в него внешняя сторона обстоятельств и решений, которые принимаются в других местах: в телестудиях, в системе образования, на предприятиях, на рынке труда, в транспортной системе и т. д. — и почти совершенно не учитывают лично-биографических последствий. Кто не замечает этого, упускает из виду очень важную черту социальных форм жизни на этапе развитого модерна — перехлестывание и переплетение возникающей индивидуализированной частности с мнимо ограниченными институционально сферами и производственными секторами образования, потребления, транспорта, производства, рынка труда и т. д.

Вместе с этой институциональной зависимостью растет подверженность возникающих индивидуальных ситуаций кризисам. Зависимость от институтов существует не вообще, а в определенных приоритетах. Ключ жизненной стабилизации — на рынке труда. Пригодность для рынка труда неизбежно требует образования. Человек, лишенный того или другого, социально стоит перед материальным ничто. Без соответствующих сертификатов о профессиональном образовании ситуация так же удручающа, как и при их наличии, но вдобавок без соотносимых с ними рабочих мест. Только в таких условиях те, кто отвергнут уже на входе в систему профессиональной подготовки, социально падают в бездну. Предоставление и непредоставление ученических мест становится, таким образом, вопросом вхождения или невхождения в общество. Одновременно в силу конъюнктурных или демографических «бумов и спадов» целые поколения могут сойти на экзистенциальную периферию. Иными словами, институционально зависимые индивидуальные ситуации как раз по линии экономических и рыночных конъюнктур порождают специфические для поколений ущемления или преимущества в соответствующих «когортных ситуациях». А эти последние всегда проявляются, в частности, как недостаточное социальное обеспечение со стороны государственных институтов, которые таким образом попадают под нажим необходимости предотвратить или возместить посредством правовых регулирований и социально-государственных перераспределений институционально запрограммированное отсутствие шансов у целых поколений, жизненных и возрастных фаз.

Учреждения действуют в юридически фиксированных категориях «нормальных биографий», которым реальность соответствует все меньше. Опорой нормальной биографии являются нормальные трудовые правоотношения. Так, система социальных гарантий выстроена с ключевым ориентиром на участие в наемном труде. Одновременно растет число тех, кому при всей готовности невозможно или очень трудно включиться в систему занятости. В основу социального обеспечения заложены типовые стандарты, которые ввиду постоянной массовой безработицы могут быть удовлетворены все меньше и которым развитие жизненных условий в семье и в отношениях между мужчинами и женщинами соответствует все меньше. Концепция «кормильца семьи» оттеснена на задний план семьей с разделенными и меняющимися в зависимости от фаз и решений ролями зарабатывающего и обеспечивающего, опекуна и воспитателя детей. Место «полной» семьи заняли различные варианты семьи «неполной». Растущая группа отцов-одиночек считает себя дискриминированной разводным законодательством, которое ориентировано на монополию матери, и т. д.

Обществу, развивающемуся в системе координат индустриально-общественного образа жизни — социальные классы, малая семья, роли полов и профессия, — противостоит, таким образом, система институтов попечительства, управления и политики, которые ныне все больше берут на себя своего рода наместнические функции завершающейся индустриальной эпохи. Они воздействуют на жизнь, «отклоняющуюся» от официальных типовых стандартов, стараясь дисциплинировать ее с позиций нормативной педагогики. Они становятся возродителями и ревнителями давних стабильностей, которые справедливы ныне лишь для убывающей части населения. Так обостряются противоречия между институционально запроектированной и социально действующей «типовой нормой», и здание индустриального общества грозит съехать в нормативно-правовую сферу.

В силу институциональной зависимости индивидуализированное общество одновременно становится восприимчиво к всевозможным конфликтам, связям и коалициям, пересекающим традиционные классовые границы. Антагонизм сторон рынка труда отступает как определенное противоречие, а центральное место занимают многообразные формы, где вытесненные коллективные отношения всякий раз прорываются конфликтами в частной сфере: к примеру, события вроде запланированной прокладки улицы неподалеку от собственного сада, острые ситуации в школе у детей или строящееся в окрестностях хранилище атомных отходов заставляют человека осознать аспекты «коллективной судьбы».

Однако решающее значение имеет то, как в жизненных обстоятельствах людей индивидуализированного общества проявляется, воспринимается и обрабатывается институционально формируемая коллективная судьба. Если обратиться к сравнению, то можно сказать так: вогнутое зеркало классового сознания, не распадаясь, дробится на осколки, и каждый осколок воспроизводит собственную полную перспективу, но расчлененная трещинами, распавшаяся на множество частей поверхность зеркала уже неспособна дать совокупного отражения. По мере того как человек с каждым витком индивидуализации все больше высвобождается из социальных связей и «приватизируется», происходит двойственное развитие. С одной стороны, формы восприятия становятся частными и одновременно — по-мысленные на оси времени — внеисторическими. Дети уже не знают жизненных обстоятельств родителей, а тем паче дедов и бабок. Иными словами, временные горизонты жизневосприятия все более сужаются, пока история (в экстремальном случае) не сжимается до (вечного) Сегодня, когда все вращается вокруг собственного «я», собственной жизни. С другой стороны, сокращаются сферы, где собственную жизнь определяют коллективные действия, и растут принуждения строить собственную биографию самостоятельно, причем и как раз там, где она есть не что иное, как продукт обстоятельств.