– В таком случае придется назначить вас, полковник, ответственным за кормежку слонов. – Голос Зельца вновь обретает командные нотки, странным образом сочетающиеся с ехидцей. – А то ведь они, оголодав, чего доброго, уронят земной диск. Что еще вы собираетесь делать вне пределов купола? Летать без цели и смысла над бесконечным океаном?

– Сначала найдите желающих за это платить, – ставит точку трехзвездный.

О нет, он не глуп.

Мне еще долго не давали покоя – сначала высшее командование, потом армейские психологи. Последние во что бы то ни стало хотели заполучить меня. По их словам получалось, что я великий интуитивист, нарушивший приказ благодаря иррациональной уверенности в своей правоте, и грех упускать такого. До меня доходили слухи о планах возрождения паранормального отдела при Генштабе.

Мне это было ни к чему. Служить оракулом, а в критических ситуациях живым миноискателем – увольте. Чины вроде Зельца смотрели бы на меня как на диковинный экспонат, типы вроде Горбаня ненавидели бы меня как выскочку, добившегося влияния благодаря нелепой случайности, и при первой неудаче свалили бы на меня вину. Да и не по нраву мне армейские порядки.

Попытаться нащупать иные точки соприкосновения со сверхцивилизацией – иное дело. Я бы не отказался от участия в таком проекте, но кто будет заправлять в нем? Те же военные, а если не они, то правительственные чиновники с аналогичным кругозором и пещерным уровнем мышления. Кретины начнут убеждать меня в том, что моя сверхцивилизация – это те самые пастухи космоидов, неуловимые существа, давным-давно разыскиваемые и по сию пору не сысканные. Какая чушь! Они такие же пастухи, как лесник – надзиратель за единственным одуванчиком на лесной поляне. Я понял это и не собираюсь переубеждать дураков. Вернуться в торговый флот – вот все, чего я сейчас хочу. Компания согласна возобновить мой контракт.

Очень хочется работать. Лечение – вслед за психологами я охотно признаю это – прошло успешно, причем без всяких южных пляжей. Я сбросил свой недуг, как балласт. В два приема. Половину – когда разнес танкеру борт. А вторую половину я сбросил прицельно на те головы, которые более всего в этом нуждались.

Мог бы и в никуда. Не так уж это важно.

Куда важнее другое: истинное счастье и подлинную свободу мы ощущаем не приобретая новое, а сбрасывая балласт ненужного. Трудно понять это, но когда поймешь, скажи себе: «Все это хлам, старина! Выбрось его за борт!»

И сделай это.

Ноябрь 2007 г. – январь 2008 г.

Триггер 2Б [6]

– Раз-два-три – проверка. Раз-два-три – проверка... Запись ведётся. Я – Татьяна Сиверская, по судовой роли – ксенолог, по триггеру 2А – дознаватель и следователь, в связи со сложившимися обстоятельствами осуществляю полномочия командира. Мы находимся на борту научно-исследовательского клиппербота «Стремительный», на низкой круговой орбите вокруг планеты Близнец, четвёртой из шестнадцати планет в системе звезды 127449901 по каталогу Сафара, расстояние до Солнца 49,45 парсека. Передо мной сидят, слева направо: номинальный командир корабля Бернар Кристиансен, врач корабля Фридрих Голубовский, штурман Сильвия Кобчик, биолог Малгожата Кац. Биолог Глеб Углов находится в изоляторе в состоянии управляемой комы после неоднократных попыток совершить самоубийство. Тело Скотта Айвена, второго ксенобиолога, помещено в криокамеру, шансов на восстановление жизненных функций практически нет. Сегодня восемнадцатое марта 2309 года по галактическому эталону PSR j0535+2200, корабельное время четырнадцать часов ровно. На борту продолжает действовать режим чрезвычайной ксенобиотической опасности, однако психическое состояние экипажа впервые за последние три месяца может быть оценено как относительно адекватное. Тем не менее все командные и распорядительные функции сохраняются за мной на неопределённый срок и будут возвращены командиру тогда, когда я сочту это возможным и безопасным. Цель сегодняшнего интервью – составить общую картину происшедшего в период с одиннадцатого декабря по семнадцатое марта, то есть с момента посадки на планету и до относительной нормализации положения на борту корабля. Я прошу всех сосредоточиться и при ответах пытаться описывать именно свои ощущения. Помните, что у нас есть записи средств объективного контроля, не имеет смысла их дублировать. Доктор Кац, начните вы.

Малгожата Кац. Во-первых, всё вспоминается как-то очень туманно...

Татьяна. Да. Именно поэтому я и поторопилась провести интервью сегодня. Мы будем забывать всё очень быстро.

Малга. Сразу же после посадки я почувствовала сильную эйфорию. Это было похоже на опьянение «незабудкой»... знаете, что такое «незабудка»? Что, ни один? И в каких монастырских школах вы все учились, просто не понимаю. Это красное вино, газированное закисью азота. Ты абсолютно всё понимаешь, прекрасно движешься, чертовски весела, и – никакой критики, никаких тормозов. Незабываемые ощущения... Вот все мы как будто этой «незабудки» хлебнули. И не по одному бокалу... Я в первый момент подумала, что эта эйфория оттого, что мы открыли такую прекрасную планету, но эйфория не проходила, а потом... Ну, вы это заметили не хуже меня: мы утратили контроль над собой. При этом думая, что всё идёт как надо, что мы молодцы – ну и так далее...

Татьяна. Как вы ощущали течение времени?

Малга. Поначалу казалось, что дни более длинные, чем земные... а потом я вообще перестала обращать на это внимание.

Татьяна. По ощущениям, по внутреннему счёту: сколько мы пробыли на планете?

Малга. Около двух недель.

Татьяна. Ясно. Так, давайте все обсудим именно этот вопрос. Опишите своё восприятие хода времени. Фриц, начни ты.

Фридрих Голубовский. У меня другое ощущение. Мне казалось, что время порублено на очень маленькие сутки, по часу-два, не больше. Причём рассудком я понимал: это не так. Но это знание, это понимание... оно было лишним и необязательным. Ну, примерно как помнить, когда будет день рождения какой-нибудь троюродной тётушки, которую вы в жизни не видели. То есть знание есть, но оно... ну, его можно не применять, вы меня понимаете? Очень абстрактное знание, не имеющее сопряжения с реальностью. Ну, чтобы понятнее было...

Татьяна. Достаточно, Фриц, достаточно. Сильвия?

Сильвия Кобчик. Мне нечего сказать. У меня просто не было никакого восприятия времени. Как будто само понятие времени исчезло. Бывает светло, бывает темно... и всё.

Татьяна. Бернар?

Бернар Кристиансен. У меня примерно так же, как у Сильвии... хотя немного иначе... наверное. Подозреваю, что у меня смещается последовательность событий... то, что происходило сразу после высадки, кажется мне более близким, чем то, что объективно происходило недавно... И ещё: идёт какая-то пульсация восприятия, некоторые промежутки времени кажутся то очень длинными, то очень короткими... иногда – одновременно и длинными, и короткими. Примерно так. Да.

Татьяна. Спасибо. Теперь обо мне. У меня тоже что-то вроде пульсации, я не могу сказать, как давно произошло то или иное событие. Но у меня ощущение скорее вечности, проведённой на этой планете, причём мне кажется, что многие моменты я переживала много раз подряд... Резюмирую: мы все отмечаем разнообразные проблемы с памятью и восприятием. Подтверждаем ли все мы описанные доктором Кац проблемы с критикой и самооценкой? Да? Возражений ни у кого нет? Отлично. Фриц, пожалуйста, попробуй... попробуйте объяснить, что с нами произошло. Вы ведь вели какие-то исследования?

Фридрих. Какие там исследования... До триггера я просто выполнял простейшие автоматические действия... играл роль, что ли. Было такое ощущение временами: играешь роль, причём слова забыл...

Татьяна. Секунду. Триггер у вас сработал на что?

Фридрих. На первую попытку суицида Глеба. Чёткий сигнал о психологической катастрофе в экипаже.