Поражаясь тому, как быстро Хуан позвал его к себе, Гильдеберт все-таки чуть ли не волоком передвинул вперед тяжелую непослушную ногу и рухнул навзничь, растянувшись во весь свой рост. От столь неожиданной развязки русские ратники остолбенели, растерявшись и не зная, что предпринять.

Удивляться же на самом деле было нечему. Яд, которым был смазан наконечник стрелы, был настолько силен, что даже не нуждался в крови жертвы — ему вполне хватало и кожи. Вот только в этом случае он действовал не мгновенно, а чуть погодя, но все равно столь же неумолимо.

Смерть рыцаря была настолько непонятна, что воины как-то сразу и не додумались убить второго человека, находящегося в комнате, который, несомненно, тоже был причастен к покушению на их князя. Потом же стало поздно это делать, потому что старик немедленно залопотал, безбожно мешая русские и немецкие слова и объясняя, что он лекарь и еще может пригодиться, если князь жив. А он несомненно жив, потому что Иоганн успел во время выстрела напугать Гильдеберта своим криком и у рыцаря дрогнула рука. Если воины убьют лекаря, то они убьют и своего князя.

С грехом пополам поняв его бессвязное лопотание, Юрко, стоявший первым, прошел к окну и, свесившись вниз, крикнул:

— Эй, как там князь?

Спрашивать, живой ли, тысяцкий побоялся, подумал, что тогда-то он уж точно сглазит и исчезнет даже призрачная надежда на благополучный исход дела. Хотя какая там надежда, когда всего минутой раньше Юрко сам все видел и даже слышал хруст, с которым хищный железный болт вошел в грудь Константина.

Он затаил дыхание в ожидании ответа и облегченно выдохнул, лишь когда услышал:

— Живой! Только еле дышит.

Юрко рыкнул на ратника, уже замахнувшегося на старика мечом:

— Не замай, — и почти ласково произнес, обращаясь уже к Иоганну: — Счастлив твой бог, старик. Может статься, один ты из всех рижан живой останешься. Но гляди, если не вылечишь, то боле чем на час нашего князя не переживешь.

— Ты что, мыслишь ему князя доверить?! — возмутился один из ратников.

— У тебя иной кто на примете есть? — вместо ответа спросил Юрко. — Вот и у меня тоже нет. Кто знает, может, старик и впрямь ни при чем. Видал, как этот немец замертво свалился? Бог его наказал за князя нашего. А этого не стал трогать. Пошто?

— А пошто? — эхом откликнулся молодой ратник.

— Вот ты подумай, а к вечеру мне скажешь, — буркнул Юрко, легонько подталкивая к выходу старика, уже собравшего весь свой нехитрый лекарский скарб.

Возле неподвижно лежащего Константина по-прежнему суетились дружинники. Кто-то из них догадался расстелить прямо на грязной земле алое корзно и уложить князя на него. Плащ мгновенно потемнел, пропитавшись весенней жидкой грязью, и оттого дружинникам и Юрко, сопровождавшим лекаря, на миг показалось, будто вокруг Константина растеклась огромная лужа уже запекшейся, почти черной крови.

Иоганн болезненно поморщился при виде такого непотребного зрелища и обрывисто бросил:

— Ему надо покой и чистый лежать.

При этих словах узкая, почти неприметная дверь в доме напротив распахнулась, и из нее боком выплыла почтенная фрау Барбара, мгновенно сообразившая, что это ее последний шанс уцелеть при той резне, которая сейчас неминуемо начнется. К тому же уже слышались призывные вопли о мести.

Сокрушенно всплеснув руками, почтенная матрона что-то быстро залопотала по-немецки, то и дело указывая на дверь своего дома. Все, кроме старого лекаря, с недоумением смотрели на нее.

Иоганн, выслушав фрау Барбару, согласно кивнул и распорядился:

— Его надо нести в этот дом, — ткнул он пальцем в узкую дверь. — Я знать эта женщина. Там есть чистота. И еще мне нужна тишина, — выкрикнул он. — Вы убивать, резать, все кричать — моя рука дрожать.

— Черт с тобой, — зло сплюнул Юрко и, повернувшись к своим, громко крикнул: — Потом немчуру за вымя пощупаем. Теперь главное, чтоб князь живым остался. — И еще раз предупредил Иоганна, угрожающе хмуря густые брови: — Ну, смотри, старик. Помни: если что, так ты следом за ним на тот свет уйдешь.

До позднего вечера вокруг дома фрау Барбары продолжалось тревожное ожидание. Разумеется, внутри ждать было бы значительно удобнее, но что тут поделаешь, если лекарь-немчин чуть ли не сразу и самым решительным образом повыгонял всех взашей, заявив, что все они — лишь помеха, а для ухода и помощи ему самому вполне хватит племянниц фрау Барбары, получив взамен благодарный и многообещающий взгляд хозяйки.

Трудиться над раной лекарь закончил, когда только-только стемнело, но к дружинникам не вышел — фрау Барбара не пустила. Выслушав сообразительную женщину, Иоганн согласно кивнул и остался сидеть у изголовья князя.

Появился он на крыльце ближе к полуночи.

— Ну что? — тут же кинулись к нему Юрко и остальные тысяцкие.

— Жив, но… Я буду делать лекарство. Оно сильное. И завтра мне надо идти покупать многое. У меня нет. Есть у люди. Вы их убивать — они не смочь продавать.

— Хитришь ты чего-то, — подозрительно заметил Юрко и, бесцеремонно отодвинув лекаря плечом, прошел в дом. — Ну-ка, показывай, где наш князь, — обратился тысяцкий к перепуганной Барбаре.

Та, догадавшись, что ему нужно, указала на одну из комнат.

— Только тихо, — шипел сзади лекарь. — Он спать, а вы мешать.

— Не боись, — прогудел Юрко. — Как мыши зайдем.

Глянув на Константина и порадовавшись его ровному дыханию, успокоенный тысяцкий вышел.

— Разъезжайтесь по полкам. Всем передайте, что князь живой. В град пока не входить — князю тишина надобна, — распорядился он, тут же повернулся к князю Вячко и повинился перед ним: — Ты уж прости, княже, что я так вот самовольничаю. Уж больно час поздний. Людишек отпустить бы надобно. — Он развел руками, мол, валяй, командуй, если что не так.

Вячко сердито посопел, но уважительная уступчивость тысяцкого пришлась ему настолько по душе, что он лишь махнул рукой.

— Ничего, — сказал он примирительно. — Тут другое поважней будет. Лишь бы Константин Володимерович жив остался. Ты уж давай тогда и далее сам со сторожей определись, а я поеду, а то боюсь, не утерплю, руки в крови немецкой испоганю. Уж больно злоба душу гнетет.

Едва все разъехались, а сторожа из пяти человек была выставлена, Юрко, кашлянув, буркнул:

— Ну, кайся старик, что сбрехал.

— Не понимать, — растерянно затряс головой Иоганн.

— Да все ты разумеешь, — насмешливо усмехнулся тысяцкий. — Град свой уберечь от раззорения хошь? Понимаю. Ладно, слово даю на мече, что живы все останутся. — И он, вынув его из ножен, поцеловал лезвие. — Но ты мне как на духу поведай — как князь? Токмо без твоих вот вздохов тяжких, а по правде. Ну?

Лекарь немного помялся, с опаской глядя на огромного русоголового здоровяка, настроенного, судя по всему, очень решительно, и наконец ответил:

— Он… жить… — и тут же умоляюще: — А люди Риги? Они жить?

Юрко облегченно вздохнул и почти ласково улыбнулся Иоганну.

— Ах ты ж, злыдень чукавый. Небось князь наш уже часа два как спит, — проницательно заметил он. — А град твой… Чай, не звери мы, чтоб за одного всех под меч пускать. По первости — да, натворили бы делов, а теперь уж поостыли малость, так что не тронем никого, живите.

В это же самое время проходило богослужение в кафедральном храме, посвященном деве Марии, которое проводил лично сам епископ, в течение всей длительной службы продолжавший недоумевать, почему же не сработал яд. В том, что он надежен, сомнений не было. Собака, получившая его вместе с едой, сдохла, даже не успев доесть отравленный кусок. Тогда почему?

Хорошо хоть, как удалось узнать, погиб сам Гильдеберт. Значит, о сохранности тайны можно не беспокоиться и вплотную приступить еще к одному небольшому сюрпризцу для князя Константина. Приятный или нет? Странный вопрос, если учесть, что его тщательнейшим образом готовил всю зиму сам рижский епископ, совсем недавно всемогущий властитель всей Ливонии. Теперь, правда, с приставкой «бывший», но отец Альберт считал, что это ненадолго.