Наконец после долгих переглядываний, перемигиваний да перешептываний старики решили сказать все как есть. Коли князь к ним с таким уважением, то негоже душой кривить. Такой должен их понять.

Первым взял слово Нинн, самый старый изо всех:

— Свои жизни мы тебе, княже, хоть сейчас вверили бы и с радостью пошли бы за тобой куда скажешь. Вот только как нам с бабами да детишками быть, подскажи. Прознают велнсы — никого не пощадят. Дома наши сожгут, посевы вытопчут, скот угонят да и в живых тоже навряд ли кого оставят, если ты обратно вернуться вздумаешь. Вот и выходит, что со всех краев беда поджидает. С тобой остаться — оттуда смерть, с ними пойти, хоть и не хочется, — ты не пощадишь. Опять же, сам посуди, ты ныне здесь, а на будущее лето глядь — и нет тебя. Оно и понятно — не все время ты тут сидеть будешь. К тому же Русь большая — есть куда уйти, а наша земля маленькая, да и не ждет нас никто в иных краях. — И замолчал, выжидающе глядя на князя.

Старики довольно переглянулись между собой. Ох и хитер старый Нинн. Вроде бы и все сказал как есть, а на самом деле, если вдуматься, ничего не ответил да еще и самого князя подбил на откровенность. Мол, сам-то ты как дальше жить думаешь и что делать собираешься?

— Я никого из вас и ваших людей принуждать и карать не собираюсь, — медленно произнес Константин. — И вас я понимаю. Не за себя, а за людей своих душой болеете. Так и надо.

И вновь старики одобрительно переглянулись. Совсем успокоил их князь такими одобрительными словами. Понял, стало быть.

— А сказать я вам вот о чем хотел. Немецкие рыцари непременно поставят ваших людей в свое войско. Хитры они и свою кровь жалеть будут. Возжелают вашей отделаться, поэтому именно ливов в первых рядах и погонят на эти стены.

Вновь помрачнели старики, да и было с чего. Сущую правду сказал князь. Так оно и будет вскоре.

— И что же нам делать? — не выдержал Имаут.

Он чуть ли не самым молодым среди собравшихся был, вот и не сдержал себя. Но шикать и рот затыкать ему не стали. У каждого точно такой же вопрос на языке вертелся. Глупый в общем-то, потому как никто не мог дать на него ответа, который устраивал бы всех. А другой ответ тоже известен — убивать ливов будут, которых немцы на штурм погонят. А иначе как? Иначе русичам самим погибать. Тут уж или-или и серединки, приемлемой для всех, все равно не сыскать. Хотя постой-ка. Неужто этот русобородый здоровяк и впрямь нашел что-то подходящее? Ну-ка, ну-ка, послушаем.

— Я ваших людей убивать не хочу. Понимаю: подневольные они. Но и своих терять не могу. Однако выход и тут имеется. Одно дело, показывать вид, будто ты лезешь на стену или на тот же вал, который мы вместе с вами вырыли. Пусть ваши люди лезут, но не противятся, когда мои воины станут их спихивать со стен. Делать они это будут тоже осторожно, чтоб по возможности никого не убить. Мне с вами делить нечего. Помочь же мне вы все равно сможете.

— Помочь?! — удивился Нинн.

— Да, помочь, — твердо повторил рязанский князь. — Скажем, упал рыцарь в ров с водой и камнем на дно ушел, так не надо спешить его вытаскивать. Пусть ливы суетятся, ныряют, кричат погромче, а сами выжидают, чтоб этот рыцарь захлебнуться успел. Опять же машины их камнеметные, если таковые у немцев будут. Я вам для них жидкость особую дам. Облить их ею — дело недолгое, а там только искорку поднести, и все разом полыхнет. Словом, много чем вы мне помочь можете, причем так, чтобы вас в измене не уличили. Но сразу хочу всех упредить, — Константин помрачнел, — совсем без смертей тоже не обойдется. Среди ваших людей будут и раненые, и убитые.

— А без этого никак? — заикнулся было кто-то из присутствующих.

— А как вы бы хотели? — вопросом на вопрос ответил Константин.

После долгой паузы вновь поднялся Нинн. Раз уж он начал разговор, то и дальше ему впереди всех вышагивать.

— Князь прав, — произнес он сурово. — В этой жизни за все платить надо, а за трусость вдвойне. К тому же если бы мы за князем пошли открыто, то намного больше отдали бы. Пускай погибшие за весь наш народ жертвой будут. Иначе Виелона от нас никогда не отступится, — Нинн строго обвел всех глазами, чтоб примолкли, и уже не таясь спросил: — А сам-то ты надолго здесь остаться хочешь?..

— Я здесь… навсегда, — сурово произнес, как отрезал, Константин. — Вот отобьюсь, погляжу, как эти псы покажут себя в сраженьях, а года через два-три и вовсе их за море выкину. Нечего им на вашей земле делать.

От таких слов у Нинна аж слезы на глаза навернулись. Вообще-то он всегда осторожным был, а тут расчувствовался не в меру, вот и ляпнул сгоряча, не подумав:

— Да благославит тебя Перконс пресветлый.

И мгновенно осекся, поняв, что сказанул лишнего. У русичей ведь такой же бог, как и у велнсов этих, только кумирни деревянные и внутри малость иначе все обустроено. Даже жертвы похожи — такие же свечи восковые. Эх, старый, старый! Что ж ты, до седых волос дожил, а с головой так и не подружился. И вроде так славно все начал, а теперь…

Старики опустили глаза, ждали, что теперь им скажет князь, хотя и так было ясно, что ничего хорошего они не услышат.

Константин окинул всех суровым взглядом.

— Стало быть, ты, старик, в старых богов по-прежнему веруешь? — спросил он негромко.

У Нинна сердце так и замерло. Хорошо еще, если его одного сейчас к дубу потащат, а ведь могут и всех прочих, без разбора, тоже вздернуть. Вот горе так уж горе. Однако деваться некуда. Коль пришел твой смертный час, умей встретить его достойно. Это в рождении своем дите не властно. Когда оно на свет появится, в чьей семье, — все в руках пресветлых богов. А смерть иной раз напрямую от самого человека зависит. Не всегда, правда, но бывает. У Нинна именно так и получалось. Теперь главное, седин своих окончательно не опозорить, не смалодушничать.

— Верил, верую и в последний свой час верить буду, — ответил он гордо, и даже голос его, скрипучий и слегка дребезжащий от тяжести прожитых лет, изменился, стал звучным, будто его обладатель разом смахнул с плеч два-три десятка прожитых лет.

Сам же Нинн только об одном сейчас и сожалел: неужто из-за такой малости князь весь уговор, почти состоявшийся, безвозвратно порушит? И, будто сбылись его самые худшие опасения, не стал русич торопиться, а тем же негромким голосом спросил у остальных:

— Кто еще из вас верует в старых богов?

Первым с места поднялся сосед Нинна, Виенцо, за ним встал Имаут, потом — старейшина лэттов Дотэ. А еще через минуту уже все приглашенные стояли в ожидании приговора.

— Вот уж не подумал бы, — озадаченно произнес Константин.

Было ему, конечно, немного жаль, что среди стариков не нашлось ни одного, уверовавшего во Христа. Впрочем, иного и ожидать нельзя. Если б его самого загнали палкой в новую веру, так он бы тоже принципиально продолжал хранить верность старым богам. А с другой стороны взять — какая, собственно говоря, разница?

— Да вы чего повставали-то? — добродушно заметил он. — Я же сказал: в моих землях каждый верует так, как он того возжелает. Когда я их, — выделил он последнее слово, — изгоню прочь, то дозволю всем вам молиться любым богам. — И, заметив некоторое недоверие во взглядах, устремленных на него, вынул из ножен меч и торжественно произнес: — Ныне вам роту на мече[42] даю и от слов своих не отступлюсь.

— А мы им, едва вернемся по домам, за твою победу жертву принесем, — ответил Нинн. — Пусть Перконс светлоликий на твоих, нет, на наших ворогов огненных стрел нашлет в изобилии.

На том и закончился их разговор в тот день. Взятые на себя обязательства обе стороны честно выполнили. Когда ливы и лэтты штурмовали те же валы, до иного из них русичи даже не успевали дотронуться копьем — тот сам послушно летел обратно в ров.

То же самое происходило и на стенах. Воины князя целили местным больше в руки да в ноги. Причем норовили угодить так, чтоб стрела проходила вскользь, по мякоти. Не всегда, правда, это удавалось, но тут уж как кому на роду написано. Во всяком случае после семи дней осады в войске ливов насчитывалось только четыре десятка погибших.